Одним из самых известных «философов милитаризма» является Гегель. Его рассуждения о «сословии храбрости» (так он называл военных), созерцание из йенского окна въезжающего в город Наполеона (его он назвал «мировой душой», полагая, видимо, что делает тому комплимент) и уж тем более знаменитая «диалектика раба и господина» составили ему прочную репутацию знатока вопроса. Ему принадлежит эссе на тему форм мышления. Называется оно «Кто мыслит абстрактно?». Здесь он утверждает, что мыслит абстрактно необразованный человек, а вовсе не просвещенный. Дальше приводится пример абстрактного мышления. «Ведут на казнь убийцу. Для толпы он убийца — и только. Дамы, может статься, заметят, что он сильный, красивый, интересный мужчина. Такое замечание возмутит толпу: как так? Убийца — красив? Можно ли думать столь дурно, можно ли называть убийцу — красивым? Сами, небось, не лучше! Это свидетельствует о моральном разложении знати, добавит, быть может, священник, привыкший глядеть в глубину вещей и сердец. Знаток же человеческой души рассмотрит ход событий, сформировавших преступника, обнаружит в его жизни, в его воспитании влияние дурных отношений между его отцом и матерью, увидит, что некогда этот человек был наказан за какой-то незначительный проступок с чрезмерной суровостью, ожесточившей его против гражданского порядка, вынудившей к сопротивлению, которое и привело к тому, что преступление сделалось для него единственным способом самосохранения. Почти наверняка в толпе найдутся люди, которые — доведись им услышать такие рассуждения — скажут: да он хочет оправдать убийцу! Помню же я, как некий бургомистр жаловался в дни моей юности на писателей, подрывающих основы христианства и правопорядка; один из них даже 695 осмелился оправдывать самоубийство — подумать страшно! Из дальнейших разъяснений выяснилось, что бургомистр имел в виду «Страдания молодого Вертера». «Это и называется «мыслить абстрактно» — видеть в убийце только одно абстрактное — что он убийца и называнием такого качества уничтожать в нем все остальное, что составляет человеческое существо». Ирония Гегеля понятна, однако предлагаемый пример крайне любопытен сам по себе. В самом деле: воображаемый «знаток человеческой души», скорее всего, не смог бы прикончить убийцу или даже его осудить. Необходимо именно что перестать видеть в нем «человеческое существо» и увидеть только «убийцу» — чтобы его казнить. Но ровно та же самая проблема стоит и перед «охотником за человеком». Для того чтобы спокойно и хладнокровно убить «другого», необходимо перестать видеть в нем человека. То есть нужно абстрагироваться от этого факта. Этот прием — абстрагирование — является необходимой частью обучения воина. Ярость, furor, odhr — всего этого недостаточно, если жертва не принимает боя, не вступает в отношение соперничества. В таком случае нужно внушить себе, что охота идет «просто на добычу», в которой нет ничего «человеческого». Роль абстрагирования в армейской жизни вообще трудно переоценить. Снова предоставим слово Гегелю. «У пруссаков, — пишет он, полагая, что иронизирует, — положено бить солдата, и солдат поэтому — каналья; действительно, тот, кто обязан пассивно сносить побои, и есть каналья. Посему рядовой солдат и выглядит в глазах офицера как некая абстракция субъекта побоев, с коим вынужден возиться господин в мундире с портупеей, хотя и для него это занятие чертовски неприятно». На самом деле здесь изложен простейший механизм передачи навыков абстрактного мышления: для того чтобы солдат начал понимать, чего именно от него ждут, к нему надо перестать относиться как к человеку. Ту же роль играет пресловутая «дисциплина», «плац», «надраенные пуговицы». Все это — механизмы обучения абстрагированию. Естественное, целостное мышление, которое видит все стороны предмета, просто немеет при столкновении с армейским дисциплинарным абсурдом. Зачем надо тянуть носок и чистить пряжку? — Нет такого слова «зачем», есть слово «надо». Зачем бьют солдата? — «Положено». — Зачем? — «Делай, что тебе говорят». Соответствующие практики направлены на одно: солдат, если он хочет «сохранить здравый рассудок», должен время от времени откладывать его в сторону. И, наконец, наступает самое важное — учения. В руках у солдата — автомат, он целится в человекоподобный силуэт. Он точно знает, что стреляет не в человека: это всего лишь картонка. Зато потом, когда в перекрестии прицела окажется бегущая фигурка и надо будет нажать на курок, старший товарищ скажет ему главную фразу: «Представь себе, что ты на стрельбах». Биологический запрет на убийство преодолен. Дальше будет проще. На этом процесс абстрагирования, однако, не заканчивается. Представление «такого же» как «другого» влечет за собой и представление себя и своего как «другого». Только здесь мы достигаем «армейского» уровня абстракции — когда не только противник, но и «свои» — прежде всего воины, солдаты — предстают перед абстрагирующим полководцем в качестве однородной, взаимозаменяемой массы, выразительно называемой «живой силой». Гегелевская картинка, когда «рядовой солдат и выглядит в глазах 696 офицера как некая абстракция субъекта побоев», достижима только при очень высоком уровне абстракции, когда и «чужие», и «свои» уже становятся «абстрактными сущностями», а смерть — и чужая, и своя — всего лишь «расходом живой силы». Итак. Армия — это прежде всего инструмент абстрагирования, поддерживающий способность воспринимать «такого же» как «иного», не видеть в другом человеке — человека, «представителя своего вида». Обретя способность к абстрагированию (и преодолению «видового запрета» на убийство), люди начали вырабатывать механизм закрепления этого результата. Теперь запрет на убийство «своего» должен отключаться автоматически, по предъявлению какого-то признака «чуждости». Формируется универсальное понятие «чужого» — «с виду человека», но на самом деле — «законной добычи». Следующим шагом является установление какого-нибудь критерия, который позволил бы нам отличать «настоящих людей» от «ненастоящих». Таковым может быть все что угодно — язык (или хотя бы акцент, сколь угодно легкий — достаточно того, чтобы он воспринимался на слух), внешность (любые внешние отличия), религиозные, идеологические и любые прочие различия. Все они, в конечном счете, нужны для того, чтобы отделить «своих» от «чужих» и помочь воспринять «чужого» как потенциальную жертву.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Рождение абстрактного мышления из духа дисциплины» з дисципліни «Фундаментальна соціологія»
