ТРУД ПОЛЕЗНЫЙ И БЕСПОЛЕЗНЫЙ: ФЕНОМЕН РЕСТРИКЦИОНИЗМА
Трудовая деятельность человека, лишенная своей общественной связи, выражаясь словами молодого Маркса, оказывается мукой, а «его собственное творение — чуждой ему силой, его богатство — его бедностью, сущност- 67 пая связь, соединяющая его с другим человеком, — несущественной связью... его производство — производством его небытия, его власть над предметом оказывается властью предмета над ним...»30. К примеру, постоянный дефицит товаров при социализме парализовал социальную активность, создавал напряженность в отношениях между людьми и открывал широкие каналы для спекуляций и хищений. Выражаясь языком социологической теории, товарный дефицит — это такое положение дел, когда производство общественного богатства становится производством общественного небытия. Дефицит товаров, исключающий возможность естественных связей в обществе, выстраивающий людей в огромные очереди,
обрекающий их на талоны и карточную систему, толкающий на воровство и спекуляцию, погоню за вещами, означает, что в таком обществе власть человека над предметом превратилась во власть предмета над ним. Как известно, человеческий труд выступает как преобразование вещества природы по заранее составленному плану и требует затрат физических и умственных сил человека, напряжения тех органов, с помощью которых осуществляется трудовая деятельность. Можно ли представить себе такой труд, в котором присутствовала бы только одна его сторона, допустим, затраты усилий происходят, а преобразования вещества, т.е. выпуска продукции, нет? С точки зрения здравого смысла, такого, конечно, не может быть. Труд потому и называют производительным, что он добавляет нечто новое: автомобили, жилые здания, радиоприемники или научные идеи. Но сложно представить себе затраты физических и умственных усилий, ничем не завершающиеся. Тем не менее такой «труд» существует и его можно назвать непроизводительным. Как и производительный, он имеет множество конкретных форм и разновидностей. Одна из них — «работа с прохладцей». В свое время об этом феномене писал американский ученый Ф. Тейлор. Начав свою карьеру простым рабочим, он столкнулся с весьма распространенным на промышленных предприятиях США явлением. Сейчас его называют «рестрикционизм» — сознательное ограничение нормы выработки, а Тейлор назвал его «саботаж» или «работа с прохладцей». Эти слова не вошли ни в экономические, ни в социологические словари. Только в Советском энциклопедическом словаре (1986) дается следующее определение: «Саботаж (фр. sabotage) — сознательное неисполнение определенных обязанностей или небрежное их исполнение. Советское уголовное право приравнивает саботаж, направленный на ослабление Советского государства, к вредительству». Саботаж как открытая форма коллективного поведения, приводящая к неисполнению определенных обязанностей, по существу, является забастовкой. На этом основании в 1930—1940-е гг. уголовное право квалифицировало любую забастовку как саботаж, а ее зачинщиков — как вредителей. По- 30 Маркс К. Конспект книги Джемса Милля «Основы политической экономии». С. 21. 68 лучался парадокс: забастовка не признавалась Конституцией СССР в качестве законного средства защиты рабочими своих коллективных прав, но и не запрещалась, поскольку повсеместно заявлялось о существовании в нашей стране «самого демократического общества», ставящего своей целью защиту интересов рабочего класса. Забастовок как бы не было, о них не сообщали средства массовой информации. Но такие инциденты объявляли саботажем и безжалостно расправлялись с «вредителями». Именно так поступили в Новочеркасске в 1962 г., когда спецвойска расстреляли забастовавших рабочих. Саботаж в принципе запрещается или по меньшей мере не поощряется в
любом государстве. Поэтому рабочие прибегают к скрытому саботажу («работа с прохладцей»). Он намного безопасней для исполнителей, но приносит не меньше, а гораздо больше вреда руководителям. Феномен рестрикцио-низма распространен во всех индустриальных странах и существует 200— 250 лет. Надежных средств борьбы с «социальной коррозией» производства не придумано. Лучшее лекарство — демократизация системы управления. Суть «работы с прохладцей» в том, что рабочие физически могут, но психологически не хотят выполнять производственное задание, делают вид, что трудятся изо всех сил. Тейлор, наблюдая поведение своих товарищей-рабочих, писал, что в мастерской все были в сговоре относительно нормы выработки. «Я думаю, что мы ограничивали эту норму одной третью того, что мы свободно могли бы производить»31. Причем открыто никто не приостанавливал работу. Напротив, в присутствии администрации все делали вид, что усиленно трудятся. Но когда мастер покидал цех, рабочие прекращали свою деятельность. Охарактеризуем социально-философскую сущность этой проблемы. Если работник часть дня не производит ценностей, пусть даже не бездельничает, а «прохлаждается», то его труд — лишь видимость труда, поскольку в нем нет общественно полезного содержания. При дневной норме 100 деталей он изготовляет только 80, но делает вид, что трудится «на все сто». Сведение работы к видимости трудовой деятельности лишает труд материального содержания, а «деятельность без предмета, — не уставал повторять Маркс, — есть ничто или в лучшем случае есть мыслительная деятельность»32. Да и мыслительной ее можно назвать разве что по недоразумению. В производительном труде его содержанием выступает изготовление материальной продукции, т.е. преобразование вещества природы, а формой — затраты физических сил, напряжение рук. Рабочий берет заготовку, обрабатывает на станке, а затем снимает готовую деталь. Форма может быть другой, если вместо человека эти операции выполняет автомат: затрат физических сил здесь не происходит. Но содержание остается — на конечной стадии выходит вещь, которая обладает потребительной ценностью. 32 Тейлор Ф.У. Тейлор о тейлоризме. М.; Л., 1931. С. 71. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 годов // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 46. С. 216. 69 В «работе с прохладцей» все перевернулось: форма стала самоцелью и даже содержанием рестрикционизма, а реальное содержание исчезло. Цель человека уже не изготовить продукцию, а задержать ее производство, не утверждать нечто, а отрицать его. Видимая форма действительных отношений обособилась, стала самостоятельной сущностью. Она — главный герой новой «пьесы» в коллективном поведении, так как для рабочих главное — обмануть администрацию, скрыть истинное безделье и внушить ей, что все идет, как надо. Произошедшее изменение в реальном труде, отрыв формы от содержания и превращение его в «демиурга» бытия можно выразить схематически (рис. 9).
РИС 9. Реальная и превращенная форма труда: а — затраты физических сил есть, и результат (готовые детали; тоже есть. Это реальное содержание труда; б - затраты физических сил есть, а вот результатов нет: в контейнере пусто. Это мнимое содержание труда Производительный труд стал непроизводительным, реальные трудовые усилия заменены демонстративными, показными, истинная форма — превращенной. Момент демонстративности в коллективном поведении очень важен. Он возникает как бы сам собой, автоматически. Вспомним слова о сговоре рабочих: он присутствует во всех случаях рестрикционизма. Конечно, рабочие — не террористическая группа, не политическая партия или организованная банда. И в слове «сговор» ничего страшного нет: это лишь процесс совместного обговаривания правил поведения, достижение консенсуса в малой группе, распределение ролей. Обычно он носит мирный и неформальный характер, проявляясь сначала в форме молчания, недовольства чем-то («вкалываешь-вкалываешь, а платят копейки»). Постепенно формируется «команда ворчунов», если недоплата — массовое явление. Очень осторожно рабочие начинают выяснять мнение друг друга: а что, если работать поменьше, раз уж все равно платят мало. Кто-то подает пример, который сразу становится образцом для подражания, ибо эмоциональная почва для его восприятия подготовлена. Свои приемы и «уговор» малая группа держит в тайне, хотя опытный администратор видит ухищрения. Но если он жестко их пресечет, то рабочие могут в другой раз нанести гораздо больший вред. 70 То, что на философском языке называют превращенной формой, в реальном поведении людей есть самая обычная неформальная норма коллективных действий, отражающая несогласие исполнителей с принципами руководителей. Однако подобные нормы, будучи звеном экономической системы, а также массовым социальным явлением, перестают быть частным делом группы людей. Сознательное ограничение производительности, обусловленное действующим хозяйственным механизмом, перерастает границы субъективного правила поведения и становится объективной закономерностью. Выражаясь словами М. Мамардашвили, видимая форма, оторвавшись
от реальных отношений, именно благодаря своей обособленности и бытии-ности играет «роль самостоятельного механизма в управлении реальными процессами»33. Изучая наследие Маркса, экономисты эпохи «развитого социализма» говорили, что категория превращенной формы неприменима к нашей реальности. Ведь при социализме, вспоминали они слова автора «Капитала», «общественные отношения людей к их труду и продуктам труда остаются... прозрачно ясными как в производстве, так и в распределении»34. Возможно, что к идеально-типической модели социализма, а именно такую, по собственному признанию, и создавал Маркс (другой он просто не мог предложить в то время), слова о прозрачно ясных отношениях вполне применимы. Но мы жили совсем в другом социализме, том, который мы с таким трудом и огромными ошибками построили. В таком обществе, как и вообще в реальной повседневной жизни, никогда не было и не могло быть прозрачно ясных отношений. Мнимое и ложное здесь соседствовали и пересекались с реальным и истинным. Такова подлинная жизнь, без вымысла и теоретических абстракций. Нет ничего удивительного в том, что в одной плоскости социализма существовали реальные достижения (пусть весьма скромные) и явные извращения. Организованная преступность, коррупция, охватившая значительную часть системы управления, подростковые бандитские формирования, терроризирующие население многих городов, — это и есть превращенные формы коллективных отношений, лишенные общественно значимого и общественно полезного содержания деятельности. И вместе с тем они составляют ту часть социальной реальности, которую призван изучать социолог. Сюда же следует отнести отчуждение труда, скрытую эксплуатацию труда со стороны государства, содержащего раздутый бюрократический аппарат именно на вычеты, изъятия прибавочной (и в значительной мере основной) стоимости продукта труда рабочих. В этот же ряд условий, по- ^ Мамардашвили М. Форма превращенная // Философская энциклопедия. Т. 5. М, 1970. С. 387. Маркс К. Капитал. Т. 1 // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 23. С. 89. 71 рождающих превращенные формы, т.е. двойной мир ценностей, входят и такие категории, как товарный характер рабочей силы и наемный труд, безработица и принудительный характер труда. Превращенная форма возникает в самом процессе обмена, а обмен, как известно, — движущий механизм экономики любого общества. В «Экономической рукописи 1861 — 1863 годов» Маркс приводит знаменитую формулу этого процесса: Д — Т — Д. Здесь стоимость превращается то в форму денег, то в форму товара, то снова в форму денег, т.е. возвращается к первоначальной форме и, стало быть, сохраняется в этих превращениях, «сохраняется в смене этих форм». Стоимость выступает «субъектом процесса» Д — Т — Д35. Товар и деньги представляют два способа существования меновой стоимости; последняя является субъектом этого процесса: «именно поэтому она выступает как совершающие процесс деньги или как совершающая процесс стоимость»36. Если обмен рассматривать с точки зрения меновых стоимостей, то в результате обмена ни одна из сторон не выигрывает, так как обмениваются эквивалентные товары. Если обмен рассматривать с точки зрения потребительных стоимостей, то в результате обмена выигрывают обе стороны. Во-первых, каждая сторона получает тот товар, в котором она нуждалась, т.е. удовлетворяет свою насущную потребность. Во-вторых, каждая сторона, допустим, ткач и пекарь, если бы она получала нужный ей продукт не через обмен, а изготовляла сама, то этот товар получился бы хуже по качеству и потребовал больше затрат рабочего времени. Ткач не может профессионально печь хлеб, как это делает пекарь, и наоборот. Маркс отмечает в связи с этим, что А, производящий и продающий железо и покупающий хлеб, возможно, производит в течение данного рабочего времени больше железа, чем мог бы произвести его в течение того же времени хлебороб В, а этот в свою очередь производит в течение того же рабочего времени больше хлеба, чем его мог бы произвести А. Таким образом, в результате обмена независимо от того, произведен он с помощью или без помощи денег, А за ту же меновую стоимость получает больше хлеба, а В за ту же меновую стоимость получает больше железа, чем получил бы каждый из них, если бы обмен не имел места37. Индивиды потому вступают в обмен, что он им выгоден, в результате выигрывают обе стороны, но лишь с точки зрения потребительных, а не меновых стоимостей. С меновой стоимостью дело обстоит иначе. «Ясно, что если А и В обменивают эквиваленты, равновеликие количества меновой стоимости или овеществленного рабочего времени, будь то в форме денег или в форме товара, оба они извлекают из обращения ту же меновую стоимость, которую они в нее бросили»38. Подобная закономерность простого товарного обмена не зависит от общественного строя; она является общей для капитализма и социализма в той степени, в какой у них развита именно эта форма человеческой деятельности. Предприятие Л, изготовляющее подшипники, обменивает эквивалентное по меновой стоимости количество своего товара с предприятием В, из- 35 Маркс К. Экономическая рукопись 1861 — 1863 годов // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 47. С. 7. 36 Там же. С. 11. 37 Там же. С. 18. 38 Там же. 72 готовляющим втулки для колес. С точки зрения потребительных стоимостей обмен именно потому и выгоден им, что изготовлять оба товара на одном предприятии менее выгодно и более дорого. Но часто предприятия вынуждены открывать у себя дорогостоящие цеха и выполнять непроизводительные для себя затраты на товары, которые за меньшую цену они могли бы получить по эквивалентному обмену от смежников. Это происходит, потому что предприятие В срывает или нарушает свои поставки предприятию А. Простои последнего обходятся ему дороже, чем строительство нового цеха и производство недостающего товара. При этом достигается независимость А от В. Если поставщик не один, а несколько, и ритмичность поставок остается такой же, то предприятию А объективно выгодно создавать внутренних поставщиков — собственные цеха по изготовлению недостающих товаров, благодаря чему оно становится все более независимым от внешних поставщиков. В результате увеличивается себестоимость общего продукта предприятия А; растет численность работающих. Как следствие, возрастает фонд заработной платы. Кроме того, старые поставщики — предприятия В, С, D и т.д. — уже не могут сбывать свою продукцию в том объеме, как раньше. Сужается их рынок сбыта (он может не изменяться, если найдутся другие предприятия, которые могут заменить выбывшее предприятие А). Наконец, нарушается система обмена и поставок. Фактически зачеркиваются преимущества разделения и кооперации труда. В то время как специализация ослабляется, натурализация ведения хозяйства предприятий и их независимость друг от друга усиливаются. Таковы лишь видимые последствия, но возможны и более глубокие, скрытые. Надо сказать, что простой обмен продуктами — неизбежная плата за нарушение разделения и кооперации труда. Неритмичность поставок вынуждает предприятия делать запасы «на черный день». Они полезны, когда происходит серьезный срыв. И в то же время выступают средством натурального обмена с другими предприятиями. Происходит накопление, которое выбивает товары из обращения. В отличие от денег накопление товаров не ведет к образованию богатства. Напротив, накопление товаров ведет к образованию свалки. Не будучи включены в обращение, а через него и в производство, товары гибнут, теряя свою потребительную стоимость (соответственно и меновую), т.е. перестают быть товаром. Кроме таких явных, назовем их механическими, видов нарушения простого обмена — натурализации хозяйства и образования запасов (оба они следствие одного и того же процесса — нарушения ритмичности поставок) — существуют скрытые, неявные, внутренние виды нарушений обмена. Например, предприятие А поставляет предприятию В недоброкачественные детали. Предприятие В не может пустить их непосредственно в производство, ибо в свою очередь выпустит некачественную продукцию. Поэтому оно вынуждено «доводить до кондиции» полученный товар, т.е. расходовать дополнительное рабочее время, энергию, ресурсы, которые могут и не окупиться стоимостью выпускаемой продукции. Ясно, что обмен потребительными стоимостями выгоден предприятию А и невыгоден предприятию В. 73
Иными словами, основной принцип обмена — равной выгодности — здесь нарушен, в результате чего взаимное доверие партнеров резко ухудшается. В аномальной форме обмена — в условиях социалистической экономики, по существу, он является вынужденным, навязанным плановым регулированием, при котором найти другого поставщика невозможно (нужны бесчисленные согласования в инстанциях, серьезные изменения в отраслевых планах и т.д.). Выражаясь словами Маркса, «один теряет то, что выигрывает другой, так что оба обменивающихся обменивают неэквиваленты: следовательно, один извлекает из обмена более высокую меновую стоимость, чем та, которую он в него бросил, причем точно в той пропорции, в какой другой извлекает из обмена более низкую меновую стоимость, чем та, которую он в него бросил»39. Вернемся к предприятию Л, которое поставляет недоброкачественные детали. Это значит, что на их производство было затрачено меньше, чем нужно, общественно необходимого рабочего времени, а продаются они предприятию В по старой, высокой цене. Это и есть неэквивалентный обмен. Предприятие А ввело в обращение фактически меньше, чем получило в конце его. В то же время предприятие В ввело больше меновой стоимости, а получило меньше. Это действительно так, ибо предприятию В нужно затратить дополнительное рабочее время, чтобы улучшить качество деталей и выполнять те обязанности, которые должны быть выполнены предприятием А. Таким образом, данный вид обмена представляет собой, во-первых, скрытую форму нарушения реального обмена, т.е. не-обмен; во-вторых, превращенную форму труда, поскольку свои обязанности, свою работу А перекладывает на В, т.е. «работает с прохладцей». Наглядным примером превращенной формы служит псевдокооперация, илиложная кооперация. М. Антонов приводит такой пример: «...автомобили УАЗ из Ульяновска возили за 363 км в Шумерлю, там в кузове сверлили отверстия, устанавливали фары, делали на бортах надписи и отправляли машины обратно в Ульяновск, а в отчетности значилось... что и в Ульяновске, и в Шумерле выпускали почти по машине. Чем длиннее цепочка такой псевдокооперации, тем чаще одни и те же ценности засчитывались в «вал» по нескольку раз и тем благополучнее обстояло дело по отчетам, но тем больший разрыв возникал между ними и действительностью. Сумма реальных ценностей не увеличивалась, а производились излишние расходы...»40. Превращенная форма — это не обязательно противозаконная деятельность, уголовно наказуемое деяние. Например, снабженец, чтобы обеспечить выполнение производственной программы предприятия, нарушает некоторые инструкции. Но поступает он так не из корыстных побуждений, а руководствуясь благими, общественно оправданными намерениями — выполнить любой ценой производственное задание. Виноваты те неэффективные нормы и инструкции, которые ограничивают самостоятельность хозяй- 39 Маркс К. Экономическая рукопись 1861 — 1863 годов. С. 19. 40 Антонов М. Производство — организм живой и сложный // Знание — сила. 1985. № 2. С. 8. 74 ственника в такой степени, что для выполнения одних инструкций он вынужден нарушать другие. Еще пример. Предприятие расширяет ассортимент продукции и повышает производительность труда. Но качество выпускаемой продукции крайне низкое, она не находит сбыта, залеживается на прилавках и складах. На первый взгляд — общественно полезная деятельность, производительный труд, а на самом деле — напрасно затраченный труд, омертвленные средства производства, не удовлетворяющие ничью потребность продукты труда. Превращенная форма, однажды проникнув в ткань производственных отношений, парализует хозяйственный механизм, заставляя работать ради ложных целей, надуманных производственных заданий. Формируется расточительное отношение к ресурсам и человеческому фактору, которое ведет к росту числа контролирующих инстанций и разрастанию управленческого аппарата. В условиях социалистического хозяйства «сверху» лимитируются материальные и трудовые затраты, вводятся задания по их экономии, утверждаются показатели качества продукции, вводятся санкции за выпуск устаревших изделий, за превышение дефицитных видов сырья и материалов. Однако это сужает сферу самостоятельно принимаемых решений, разбухает аппарат планирующих, снабженческих, финансовых, контролирующих органов. «Парадокс: нарастающий шквал лимитов приводит к еще большему желанию потребителя перестраховаться, запастись, обеспечить себя на всякий пожарный случай»41. Существовавшая при социализме система оценки деятельности предприятий (за выполнение плана независимо от реально созданных источников капиталовложений) ставила в привилегированное положение те коллективы, которые предусмотрели завышенные нормы расхода сырья и низкие показатели производительности труда: они с легкостью перевыполняли план и числились в передовиках. Труднее приходилось тем, кто работал эффективно.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ТРУД ПОЛЕЗНЫЙ И БЕСПОЛЕЗНЫЙ: ФЕНОМЕН РЕСТРИКЦИОНИЗМА» з дисципліни «Фундаментальна соціологія»
