Анализ хода экономической реформы с позиции государственного регулирования фиктивных товарно-денежных отношений
Без преувеличения, экономическая реформа 92-го года может быть признана эталоном дезорганизации товарно-денежного обмена. Нет ни одного из перечисленных ранее требований, предъявляемых к организации устойчивого товарного и денежного обращения, которое бы не было нарушено в ходе экономической реформы. По сути, Россия показала всему миру, как не надо реформировать экономику при переходе к рынку. Во-первых, с 1992 г. резко росла масса денег, вводимых в обращение в результате дополнительной эмиссии Центробанком РФ, при почти двукратном уменьшении реального ВВП. Если в 1991 г. денежная масса (речь идет о деньгах, выпущенных еще Госбанком СССР) возросла в 1,6–1,8 раза, то в последующие четыре года ежегодное увеличение денежной эмиссии составляло: 1992 г. – 17,0 раз, 1993 г. – 7,2 раза, 1994 г. – 2,1 раза, 1995 г. – 2,0 раза. «Естественно, что увеличение денежной массы при сокращении физического объема продукта не могло не повлечь за собой роста инфляции, от чего как раз и предостерегает (исходя из установок) количественная теория денег вообще и ее монетаристская версия в частности», – пишет доктор экономических наук П. Ореховский [143, с. 28]. Резкое увеличение денежной массы в обращении и другие факторы (о них речь будет идти ниже) привели к гиперинфляции. В течение 1991–1995 гг. индекс роста потребительских цен по официальным статистическим данным составил: 1991 г. – 2,6 раза, 1992 г. – 26,1 раза, 1993 г. – 9,4 раза, 1994 г. – 3,2 раза, 1995 г. – 2,3 раза. Причем при введении выпущенных в результате эмиссии денег в обращение Центральный банк РФ руководствовался следующим подходом. Все «новые» деньги вводились в обращение преимущественно путем кредитования правительства, коммерческих банков, предприятий, а также приобретения иностранной валюты и золота. Особенность проводимой Центробанком РФ денежно-кредитной политики в начале реформы заключалась в том, что кредитуемые им коммерческие банки и предприятия получали кредиты по ставкам в десятки раз (!) ниже уровня инфляции. Так, в 1992 г., при росте цен в 26,1 раза, средняя ставка рефинансирования Центробанка РФ составила, в среднем, 60%. То есть речь шла о почти бесплатной раздаче Центробанком РФ кредитных средств коммерческим банкам и предприятиям, близким к денежным властям. Колоссальный разрыв между близкой к индексу роста цен, рентабельностью многих предприятий, в первую очередь, торгово-закупочных, и официальными кредитными ставками коммерческих банков привел к возникновению «теневого» сектора в сфере денежно-кредитных отношений. Коммерческие банки (а точнее: руководство этих банков) стали выдавать кредиты лишь дружественным им лицам на условиях последующего «отката». Фактически речь шла об узаконенном хищении кредитных ресурсов Центробанка РФ. По мнению многих аналитиков именно указанная эмиссионная и кредитно-денежная политика властей стала основой той невиданной по своим масштабам коррупции, которая захватила сегодня Россию. Кроме этого, депозитные ставки коммерческих банков также были значительно меньше индекса роста цен и не могли защитить вклады граждан и предприятий в коммерческих банках от гиперинфляции. Следствием этого стала почти полная потеря вкладчиками коммерческих банков накоплений в реальном выражении уже к концу 1992 г. При этом, в отличие от правительства СССР, осуществившего индексацию сбережений граждан в Сбербанке СССР (в начале 1991 г. вклады граждан были увеличены на 40% при росте потребительских цен за последний год на 50–60%), Сбербанк РФ аналогичную индексацию сбережений не произвел. Причем следует подчеркнуть, что еще до начала экономической реформы – 24 октября 1991 г. был принят Закон РСФСР «Об индексации денежных доходов и сбережений граждан в РСФСР». Согласно этому закону индексации подлежали вклады граждан в Сбербанке РСФСР, государственные займы РСФСР и иные государственные ценные бумаги РСФСР (статья 2). Закон предусматривал индексацию сбережений граждан в Сбербанке РСФСР путем изменения процентных ставок (статья 6). При этом источником средств для индексации сбережений закон определил доходы Сбербанка РСФСР (статья 8). Во-вторых, в практике взаиморасчетов широкое распространение получили фиктивные деньги в виде иностранных валют (прежде всего, доллара) и всевозможных денежных суррогатов. Причем принятая в 1993 г. Конституция РФ (статья 75) гласит: «Денежной единицей в Российской Федерации является рубль. Денежная эмиссия осуществляется исключительно Центральным банком Российской Федерации. Ведение и эмиссия других денег в Российской Федерации не допускается» [118]. Борьба с «долларизацией» российской экономики привлекла к себе внимание многих экономистов. В частности, доктор экономических наук Е.Г. Ясин пишет: «Долларизация» экономики, а речь идет именно о ней, означает, что накопления в значительной мере обращаются не во внутренние инвестиции, а в кредиты правительству США». Причем, академик РАН Л.И. Абалкин, говоря о негативных последствиях «долларизации» российской экономики, подчеркивает, что «эмиссионный доход получает страна, эмитирующая валюту» [1, с. 39]. На необходимость «дедолларизации» внутреннего денежного оборота, пресечение использования денежных суррогатов и иностранных валют вместо законных (выделено, – авт.) платежных средств» указывал в середине 90-х и заведующий Лабораторией долгосрочного технико-экономического развития и мировой интеграции Центрального экономико-математического института РАН Ю.А. Петров [157, с. 12]. «Механизмы и масштабы притока долларов в экономику России, – писал В. Сенчагов в 1996 г., – мало изучены. Но несомненно, что долларизация обусловлена слабой защищенностью отечественной валюты, действующим порядком распределения валютной выручки и конвертации валюты, низкой эффективностью валютного и таможенного контроля и самое главное – более высокими темпами обесценения отечественной валюты по сравнению с ведущими международными валютами» [178, с. 151]. Достоверных данных о количестве фиктивных денег, и в первую очередь, иностранной валюты, находившихся в обращении в середине 90-х нет. Например, доктор экономических наук В. Сенчагов утверждает: «Суммарный объем наличной иностранной валюты вдвое, а по некоторым оценкам, вчетверо превышает наличную рублевую массу, то есть 2/3 (а возможно 3/4) наличного денежного оборота страны обеспечивается иностранной валютой» [178, с. 150]. По мнению академика РАН Н.П. Шмелева, в 1997 г. на руках у населения находилось 50–60 млрд наличных долларов [210, с. 9]. Он же приводит такие данные: «только около 30% экономического оборота сегодня обслуживается нормальными деньгами, 70% – это бартер и разного рода денежные суррогаты» [211, с. 6] Согласно другим оценкам, в 1996 г. доля денежных суррогатов, используемых предприятиями в качестве платежных средств, превышала 50%, а в отдельных отраслях достигала 80–90%. Однако подавляющее большинство экспертов сходятся на том, что в 1991–1996 гг. доля фиктивных денег в виде инвалюты и денежных суррогатов составляла не менее 50% всей массы денег в обращении. О высокой доле фиктивных денег в обращении косвенно свидетельствует и резкое снижение коэффициента монетизации (агрегат денежной массы М2 в процентах к номинальному ВВП) – величины обратной скорости денежного обращения. В течение 1991-1995 гг. этот коэффициент уменьшился с 49,4 до 9,6% [124, с. 27], а в 1996 г. составил 15,3% [177, с. 59]. Причем отмечено, что низкий коэффициент монетизации характерен для слаборазвитых стран. Так, в 1985–1995 гг. коэффициент монетизации составлял: в Германии – 57,4–62,1%, в США – 57,0–69,1%, в Японии – 91,9–112,7%, в Китае – 49,7–96,1%, в то время как в Гвинее – 8,8%, в Азербайджане – 6,5%, в Армении – 5,3%, в Грузии – 3,8%, в Заире – 2,8% [177, с. 59]. Следует учитывать, что помимо массы фиктивных денег в обращении на величину коэффициента монетизации оказывает влияние и такой фактор как товарный дефицит, образованный в условиях командного ценообразования. Однако если исходить из того, что проблема товарного дефицита была решена еще в 1992 г., можно прийти к выводу: уменьшение коэффициента монетизации в экономике в первые годы реформы вызвано, в первую очередь, введением в обращение в качестве платежных средств инвалюты и денежных суррогатов (они при расчете агрегата М2 не учитываются), а также высокой долей бартера. Исходя из вышеизложенного, в 1991–1995 гг. доля фиктивных денег в совокупной массе платежных средств, состоящих как из реальных, так и фиктивных денег, по мнению автора, составляла не менее 65–70%. Попутно необходимо отметить, что не все экономисты разделяют озабоченность автора по поводу высокой доли фиктивных денег в общей массе платежных средств. Например, доктор экономических наук С. Дзарасов, критикуя статистические данные скорости обращения денег, справедливо отмечает: «Официальная статистика определяет денежную массу (М2) как «совокупность наличных и безналичных денежных средств физических и юридических лиц, обслуживающих хозяйственный оборот на территории Российской Федерации». Но можно ли сказать, что только эти деньги «обслуживают хозяйственный оборот на территории Российской Федерации»? А разве 20 млрд долл., гуляющих по народному хозяйству, множество так называемых денежных суррогатов, в том числе выпускаемые предприятиями, местными администрациями, банками и другими ведомствами для погашения неплатежей всевозможные векселя, наконец, бартер, не обслуживают «хозяйственный оборот»? [50, с. 82]. Однако далее С. Дзарасов, говоря о взаимозачетах, векселях, казначейских налоговых освобождениях и т.д., пишет: «Все эти вполне законные (выделено, – авт.) платежные средства нередко высокомерно называют «денежными суррогатами». Однако любой товар или бумага, которую рынок признает в качестве платежного средства в товарной сделке, является деньгами» [50, с. 83]. Причем, говоря о законности денежных суррогатов, автор игнорирует как приведенную выше норму Конституции РФ (ст. 75), наделяющую только Центральный Банк России правом эмиссии денег, так и уменьшение покупательной способности рубля из-за введения в обращения несанкционированных государством дополнительных платежных средств, ведущее к нарушению реальных стоимостных пропорций при обмене. Следует подчеркнуть, что широкое распространение фиктивных денег, и прежде всего, во взаиморасчетах между предприятиями, имело объективные предпосылки. В первую очередь, это было вызвано потерей предприятиями большей части оборотных средств, которые в виде депозитов хранились в коммерческих банках во время гиперинфляции. Другой причиной использования фиктивных денег во взаиморасчетах большинством предприятий стали просчеты в налогообложении, которые вели к неправомочному изъятию у предприятий значительной части денежных средств. По данным академика РАН Л.И. Абалкина, которые он привел в своем докладе на научной конференции «Разрешение проблемы неплатежей в интересах российского народа» (Москва, 24 сентября 1998 г.). доля оборотного капитала в основном снизилась с 0,26 в 1990 г. до 0,02 в 1997 г. То есть речь идет об относительном уменьшении этого показателя в 13 раз. Дело в том, что при исчислении налогооблагаемой базы действующее законодательство не учитывало реальную величину доходов и расходов. Это вело к тому, что в условиях гиперинфляции при расчете, например, налога на прибыль, предприятия с нулевой рентабельностью в реальном исчислении, едва ли не третью часть своей выручки (!) должны были перечислить в бюджет. Следствием этого стала потеря большинством предприятий остатков оборотных средств, а также части средств, идущих на формирование амортизационных фондов и фондов оплаты труда. При этом в особо тяжелых условиях оказались промышленные предприятия (для них характерна значительная продолжительность производственного цикла), которые понесли основные расходы на производство в доинфляционный период. Третьей причиной введения в обращение фиктивных денег стало регулярное нарушение правительством обязательств по расходной части государственного бюджета. В итоге это нарушение обязательств стало одним из основных факторов широкомасштабного «кризиса неплатежей», охватившего российскую экономику уже в 1995 г. Динамику роста общей кредиторской задолженности в 1993–1997 гг. демонстрирует табл. 3.1, приведенная в докладе Л.И. Абалкина на упомянутой выше конференции. О роли государства и органов местного самоуправления в организации «кризиса неплатежей» говорят и такие цифры. На 1 января 1997 г. общая задолженность по зарплате в российской экономике составляла 47,1 млрд руб. (деноминированных). При этом бюджетная задолженность равнялась 9,3 млрд руб. или 19,7% общей задолженности (данные из доклада Л.И. Абалкина). В первой половине 90-х годов наблюдалась исключительно высокая доля бартерных сделок, в процессе которых идет одномоментный выпуск и аннулирование безналичных фиктивных денег. Таблица 3.1 Просроченная кредиторская задолженность к объему ВВП (млрд деноминированных рублей) Годы Объем ВВП Просроченная кредиторская задолженность Уровень накопленных долгов (в процентах) 1993 171 16,4 9,6 1994 611 90,4 14,6 1995 1585 238,9 15,1 1996 2200 514,4 23,4 1997 2602 756,1 28,1
Одной из основных причин широкого распространения бартера стали всеобщие неплатежи. Академик РАН Н.П. Шмелев процесс формирования неплатежей объясняет так: «бюджет годами не платит предприятиям за выполненные государственные заказы, не выплачивает пенсии, зарплату работникам бюджетной сферы. Предприятия не платят налоги в бюджет, друг другу, банкам, своим работникам, не делают отчислений в Пенсионный фонд и другие фонды и т.д. Образовался «заколдованный круг», и виновник его – прежде всего бюджет, ибо, как известно рубль, вовремя не выплаченный из государственной казны, порождает до 6 и более рублей неплатежей по всей цепи экономических отношений» [211, с.6]. По мнению докторов экономических наук Л. Евстигнеевой и Р. Евстигнеева, неплатежи «есть специфическая (беспроцентная) форма товарных кредитов … форма распада бюджетно-денежной системы в условиях еще не преодоленной инерции ее функционирования» [53, с. 11]. Как уже говорилось ранее, товарно-денежное обращение предусматривает обязательное участие денег при обмене товарами. Бартерные операции ведут к изъятию части товаров из сферы товарно-денежного обращения, следствием чего становится рост цен на товары. Таким образом, в условиях переходного периода бартерный обмен «подстегивал» и без того высокую инфляцию. По своей экономической природе бартерные сделки можно рассматривать как сделки товарно-денежного обмена, с одной лишь оговоркой. В качестве средств обмена тут выступают безналичные фиктивные деньги, которые эмитируются участниками бартерного обмена. Особенность таких денег состоит в том, что после совершения обмена товара фиктивные платежные средства сторонами обмена аннулируются. Однако тут следует отметить, что среди экономистов нет единой точки зрения на бартер как монетарный фактор инфляции. Так, А. Бузгалин и А. Колганов в статье, опубликованной в 1997 г. в журнале «Вопросы экономики», пишут, что к обуславливающим рост цен факторам можно отнести такие монетарные факторы как «большой удельный вес неденежных обменов (бартера)» [21, с. 52]. В то время как А. Илларионов, рецензируя статью А. Бузгалина и А. Колганова, высказывает недоумение: «Каким образом неденежные обмены (бартер) оказались в числе монетарных факторов инфляции» [71, с. 150]. По мнению автора, причина указанного разногласия кроется в непринятии А. Илларионовым факта эмиссии участниками бартерного обмена безналичных фиктивных денег, о которых речь шла выше. Если такой факт все же признать, то легко убедиться в том, что неденежный обмен в экономике денежного обращения несомненно является монетарным фактором инфляции. Особенно высоким процент бартера был в сделках промышленных предприятий. По данным Российского экономического барометра доля бартерных операций возросла с 6% в 1992 г. до 41% в первой половине 1997 г. [11, с. 51]. Динамика роста доли бартерных сделок в экономики отражена в табл. 3.2. Причем приведенные в табл. 3.2 данные не учитывали объемы производства предприятий. С учетом объемов производства разных предприятий, в 1997 г. доля бартерных сделок составила 52% [11, с. 52]. Необходимо учитывать, что бартер разделяется на два вида: условный и чистый. Под условным бартером подразумевается обмен товарами с частичной оплатой приобретаемой продукции деньгами. А под чистым бартером – бартер в его классическом виде, не предусматривающий денежных компенсаций. Этот вид бартера осуществляется без движения денежных средств на счетах предприятий. Таблица 3.2 Динамика бартера в продажах промышленных предприятий (годовые усреднения месячных данных) [11, с. 51] Годы Доля бартера в продажах, % Годовой прирост бартера (процентные пункты) 1992 6 - 1993 9 3 1994 17 8 1995 22 5 1996 35 13 1997 41 6
По данным Российского экономического барометра доля чистого бартера в общем объеме бартерных сделок составляла: январь 1995 г. – 53%, январь 1996 г. – 60%, январь 1997 г. – 64% [11, с. 56]. И хотя пересчет всех бартерных операций на «чистые» бартерные сделки несколько улучшает картину, доля «чистого» бартера в переходный период была все же значительна и составляла: 1 января 1995 г. – 9,0%, 1 января 1996 г. – 13,2%, 1 января 1997 г. – 26,2%. В-третьих, были сняты ограничения по свободной купле-продаже фиктивных товаров. Следствием этого стало появление в обращении фиктивных товаров в виде иностранных валют, приобретаемых с целью использования в качестве инструмента сбережения накоплений, ценных бумаг и «товаров из будущего». Надо отдать должное советскому законодательству, которое не допускало введение в обращение фиктивных товаров, и в первую очередь, ценных бумаг. Вслед за К. Марксом советские экономисты рассматривали стоимость ценных бумаг как фиктивный капитал. С позиции советской экономической школы, ценные бумаги – это не более чем удостоверения отношений займа, которые в качестве товара на рынке свободно обращаться не могут и цены иметь не должны. В ряде случаев Гражданский кодекс РСФСР (статья 137) допускал приобретение иностранной валюты, а также фондовых ценностей (акции, облигации и т.д.) в иностранной валюте, однако для этого требовались специальные разрешения. Таким образом, такие «послабления» существенно влиять на реальный товарно-денежный баланс не могли. В своем становлении рынок ценных бумаг в России переходного периода прошел два основных этапа. Первый этап развития рынка ценных бумаг был связан с возникновением рынка приватизационных чеков (ваучеров). В 1992 г. правительство осуществило эмиссию 150 млн приватизационных чеков, которые представляли собой разновидность государственных ценных бумаг. Номинальная стоимость приватизационного чека составляла – 10 тыс. руб. (неденоминированных). Срок действия ваучера: 1992–1994 гг. Несмотря на то, что приватизационные чеки выполняли функцию разового платежного средства при покупке акций приватизируемых предприятий (т.е. речь шла о специальных деньгах, выпущенных с целью бесплатной приватизации государственной и муниципальной собственности), Закон РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР» разрешил свободную куплю продажу ваучеров [65]. В результате этого ваучер получил возможность обращаться на рынке уже в качестве фиктивного товара. Следует отметить, что в 1993–1994 гг. приватизационный чек был едва ли не единственным финансовым инструментом, позволявшим полностью защитить сбережения от инфляции. Так, если в 1993 г. индекс роста потребительских цен, как уже указывалось выше, составил 9,4 раза, то рыночная цена ваучера составляла: в январе 1993 г. – 4,0–4,5 тыс. руб., в январе 1994 г. – 40–45 тыс. руб. (неденоминированных), т.е. за год цена на ваучер увеличилась примерно в 10 раз. В то время, как курс доллара США за этот же период увеличился с 500 до 1300 руб., т.е. всего лишь в 2,6 раза. Второй этап развития рынка ценных бумаг в России характеризуется появлением в обращении ценных бумаг частных компаний (в первую очередь, коммерческих банков) и государственных ценных бумаг: государственные краткосрочные облигации (ГКО), облигации федерального займа (ОФЗ), облигации государственного внутреннего валютного займа (ОГВВЗ), облигации государственного сберегательного займа (ОГСЗ) и т.д. Можно утверждать, что уже к 1995 г. рынок ценных бумаг в целом был сформирован. Объем торговли и состав фиктивных товаров на рынке ценных бумаг в 1994 г. демонстрирует табл. 3.3. Таблица 3.3 Объем торговли на рынке ценных бумаг России в 1994 г. [214, с. 66] Состав ценных бумаг Общий объем торговли в трлн руб. (неденоминированных) В процентах Государственные краткосрочные облигации (ГКО) 31 32,0 Другие государственные ценные бумаги 12 12,4 Приватизационные чеки (до июля 1994 г.) 5 5,2 Муниципальные облигации Менее 1 0,8 Акции приватизированных предприятий 38 39,2 Акции банков 3 3,1 Акции прочих эмитентов 5 5,2 Облигации корпораций и банков 2 2,1 Всего Около 97 100,0
Особенность экономической реформы в России, в частности, заключалась в том, что государство игнорировало мировой опыт, накопленный в сфере обращения ценных бумаг. Игнорирование мирового опыта выразилось в несовершенстве законодательной базы, которая позволила совершить многочисленные имущественные правонарушения в этой сфере. Одним из таких правонарушений стало возведение в экономике многочисленных финансовых «пирамид»: «МММ», «Русский дом селенга», «Тибет», «Хопер-инвест» и т.д. По данным вице-президента АКБ «Диамант» А. Потемкина, например, в 1995 г. на долю билетов «МММ», которые, строго говоря, вообще нельзя относить к категории ценных бумаг, приходилось от одной трети до двух третьих общего оборота фондовых бирж России [163, с. 112]. Отсутствие необходимых ограничений в законодательстве позволило организаторам строительства финансовых «пирамид» обеспечивать рост цен на ценные бумаги перечисленных компаний путем самокотировки. То есть речь шла об установлении непомерно завышенных, не учитывающих стоимость реальных активов цен на ценные бумаги, по которым эмитент скупал их, преимущественно, у населения. По оценкам экспертов, общий объем накоплений, потерянных населением в результате краха всевозможных частных финансовых «пирамид» в России, приближается к 10млрд долл. США. Несовершенное законодательство применительно к сфере обращения государственных ценных бумаг стало причиной широкомасштабного экономического кризиса 98-го года, который возник в результате, так называемого, «краха «пирамиды» ГКО-ОФЗ». В течение 1995–1998 гг. российское правительство возводило финансовую «пирамиду», которая немногим отличалась от частных финансовых «пирамид», скажем, той же «МММ». Первый выпуск государственных обязательств правительство осуществило еще в 1992 г. В течение 1992–1995 гг. доходность государственных обязательств в иностранной валюте составляла 10–15% годовых, что делало их достаточно привлекательным для инвесторов. Однако настоящий бум на рынке государственных обязательств начался летом 1995 г. после введения Центробанком РФ валютного «коридора». Введение валютного «коридора» привело к тому, что, несмотря на достаточно высокий уровень инфляции (индекс роста потребительских цен в 1995 г. и 1996 г. составил соответственно 2,3 раза и 1,6 раза), величина курса рубля оставалась практически неизменной (1 долл. США был равен 5000 руб. (неденоминированных)). Следствием введения валютного «коридора» стала сверхдоходность государственных обязательств, которая в 1995 г. достигала 180% годовых в инвалюте. В дальнейшем, вплоть до августа 1998 г., доходность государственных краткосрочных обязательств хотя и снизилась, в среднем, до 25% годовых в инвалюте, но все равно делала их весьма привлекательными для покупателей. «Размещение займов под 30–50 (а в отдельные периоды под более чем 100) процентов годовых при экономическом спаде, – писал в конце 90-х член-корреспондент РАН С.Ю. Глазьев, – безумие с точки зрения государственных и национальных интересов. Уважающие себя и заботящиеся о своей репутации страны размещают облигации государственных займов под 4–5% годовых в реальном выражении. Для развивающихся стран этот процент несколько выше» [35, с. 5]. Особенность российского рынка государственных краткосрочных обязательств состояла в том, что выплата процентов по облигациям предыдущих выпусков осуществлялась за счет средств, полученных от продажи облигаций последующих выпусков. Следствием этого стал колоссальный государственный долг перед владельцами облигаций. В 1997 г. только нерезиденты имели на руках российских государственных обязательств на сумму 20 млрд долл. США, что составляло треть оборота рынка ГКО-ОФЗ [38, с. 41]. Следует отметить, что многие экономисты указывали на опасность, которую несет в себе возводимая государством финансовая «пирамида». Так, академик РАН Н.П. Шмелев в начале 1998 г. предупреждал: «Учитывая быстро и резко сужающиеся возможности государственных заимствований через ГКО на внутреннем финансовом рынке, ограниченные условия внешних государственных заимствований при неясности дальнейших политических и экономических перспектив России, неуклонно растущее бюджетное бремя по обслуживанию государственного долга (которое вполне может достигнуть в ближайшие два-три года 30% и более расходной части бюджета), следует признать, что и этот более или менее «естественный» источник покрытия государственных расходов страны весьма близок к исчерпанию» [210, с. 9]. О катастрофическом положении в экономике, вызванном непомерными государственными заимствованиями, говорил и С. Кириенко. В 1998 г., вскоре после назначения на должность премьер-министра, С. Кириенко предупреждал: если ситуация с выпуском государственных облигаций не изменится, то в 2002 г. 40% государственного бюджета будет расходоваться на выплату процентов по государственным обязательствам. На недопустимость возведения «пирамиды» государственного долга в таких размерах и с такими темпами указывал и Ю.А. Петров: «Финансирование бюджетных расходов за счет стремительного наращивания пирамиды госдолга уже давно рассматривается аналитиками как тупиковый путь. Однако Правительство РФ не принимает даже очевидных мер по укреплению доходной части бюджета (таких как, скажем, полное взимание акцизов, пресечение контрабанды, применение процедуры банкротства к злостным недоимщикам и т.п.) и сокращению чрезмерных бюджетных расходов. В то же время, согласно экспертным оценкам последних лет, резервы увеличения бюджетных доходов существенно превышают расходы по обслуживанию госдолга, а утечка капитала «в разы» превышает объем иностранных кредитов и инвестиций» [157, с. 31]. Критикуя порочную практику непомерных государственных заимствований, член-корреспондент РАН С.Ю. Глазьев еще в начале 1998 г. предсказывал, что «пирамида» ГКО «обречена на обвал, который будет тем разрушительней, чем позже он произойдет» [38, с. 42]. «Для предотвращения краха финансовой пирамиды ГКО, – писал С.Ю. Глазьев, – не обойтись без ее реструктурирования для восстановления соответствия между текущими обязательствами государства и возможностями их обслуживания. Неотъемлемым элементом здесь призвано стать замораживание обслуживания ГКО, находящихся в собственности Банка России, их списание или перевод в долгосрочные беспроцентные обязательства» [36, с. 4]. На необходимость резкого сокращения финансирования бюджетного дефицита посредством выпуска новых ГКО указывал и профессор Эразмского университета Роттердама (Нидерланды) С. Меньшиков [135, с.30]. Однако все эти предложения Правительством и Центробанком приняты не были, следствием чего стал крах «пирамиды» ГКО в августе 1998 г. и вызванный им острейший финансовый кризис. Последствиями этого кризиса, пишет директор Института экономического анализа А. Илларионов, «стали понесенные многими экономическими субъектами значительные финансовые потери, временный паралич платежно-расчетной системы, фактическое прекращение внешнего кредитования российских компаний и государства, резкое ускорение спада реального производства, масштабное сворачивание деятельности в наиболее рыночно продвинутых секторах российской экономики (банковском, информационно-издательском, рекламном, торговом), заметное увеличение безработицы, причем среди наиболее квалифицированной, энергичной и предприимчивой части населения, существенное сокращение реальных доходов, снижение уровня жизни населения» [69, с. 20]. Крах «пирамиды» ГКО-ОФЗ стал причиной перетекания финансовых ресурсов с рынка ГКО-ОФЗ на рынок иностранной валюты, которое привело к пятикратному уменьшению курса рубля и двукратному росту потребительских цен в течение последующих 3–4 месяцев. Причем полностью преодолеть последствия дефолта, опираясь на такой показатель, как зарплата в инвалюте (170 долл. США в месяц), российской экономике удалось только к концу 2003 г. Исключительно высокая доходность операций с фиктивными товарами привела к тому, что в течение 8–10 лет с момента начала реформы в реальный сектор экономики инвестиции практически не поступали. Ситуация улучшилась только после краха «пирамиды» ГКО-ОФЗ, который привел к падению курса российского рубля, ставшего толчком к развитию производства импортозамещающих товаров. Вместе с тем, до настоящего времени наблюдается «недогрев» рынка акций большинства российских компаний (по экспертным оценкам, общая капитализация этого рынка составляет менее 20% стоимости реальных активов акционерных обществ), являющийся следствием низкой инвестиционной привлекательности российских корпоративных ценных бумаг. Одной из причин низкой инвестиционной привлекательности российских корпоративных ценных бумаг (и прежде всего, акций) являются недостатки законодательства, позволяющего держателям «контрольных пакетов» акций нарушать имущественные права мелких акционеров. В настоящее время у мелких акционеров российских корпораций есть только одно право – внести свою долю в уставный фонд акционерного общества, а затем безропотно наблюдать за тем, как их имущество «проедается» топ-менеджерами компаний, ставленниками держателей контрольного пакета акций. В отличие от учредителей обществ с ограниченной ответственностью, акционеры непосредственно у акционерных обществ, минуя рынок ценных бумаг, получить обратно свое имущество не могут. Ни Положение об акционерных обществах, утвержденным постановлением Совета Министров РСФСР от 25 декабря 1990 г. [160], ни Федеральный закон «Об акционерных обществах» от 26 декабря 1995 г. с последующими изменениями и дополнениями [189] такие права акционерам не дает. Понятно, что в таких условиях рекрутировать новых акционеров оказывается весьма проблематично. Другой причиной низкой инвестиционной привлекательности большинства акций российских корпораций является крайне низкая эффективность судебной системы, которая не позволяет приостановить «проедание» (а проще говоря, разворовывание) имущества акционерных обществ держателями контрольных пакетов. Одним из наиболее дискуссионных в литературе остается вопрос о величине инвалютных запасов, т.е. речь идет о запасах фиктивных товаров в виде инвалюты. Дело в том, что накопление государством инвалюты в виде депозитов в иностранных банках, по своему экономическому содержанию, есть кредитование данным государством другого государства – эмитента инвалюты реальными товарами. Формирование избыточных накоплений в инвалюте ведет к экономическому отставанию данной страны по сравнению со страной, эмитирующей инвалюту. И в этой связи величина инвалютных запасов должна быть по возможности минимальной. Несмотря на крайнюю важность этого вопроса, в российском законодательстве до сих пор нет нормы, устанавливающей предельные инвалютные запасы, которые может образовывать Центральный банк РФ. В конце 2005 г. эти запасы (включая стабилизационный фонд Правительства) достигли рекордной величины – около 200 млрд долл. США, что было в два раза больше внешнего долга России на этот момент. Косвенно дезорганизации товарообмена способствует и практика образования фонда обязательных резервов, куда коммерческие банки должны отчислять часть депозитов. «Мощным инструментом денежно-кредитной политики, – считает доктор экономических наук В. Андрианов, – является изменение нормы резервирования. В мировой практике изменение норм обязательных резервов не относят к гибким и оперативным инструментам денежно-кредитного регулирования. Введение обязательной нормы резервирования обусловлено необходимостью обеспечения достаточного уровня ликвидности коммерческих банков, унификации контроля за их деятельностью» [6, с. 32]. Однако, несмотря на то, что ликвидность активов коммерческих банков в немалой степени зависит от того, насколько они реальны, при установлении норм обязательных резервов российское законодательство не учитывает структуру активов того или иного банка с позиции – реальны эти активы или фиктивны. Такая «уравниловка» ведет к тому, что абсолютно надежный коммерческий банк с высоко ликвидными реальными активами должен формировать фонд обязательных резервов наряду с банком, имеющим низко ликвидные активы. Отсутствие преференций для банков с реальными активами также способствовало снижению кредитования реального сектора экономики в пользу фиктивного. Отсутствие в законодательстве ограничений, как на приобретение резидентами инвалюты в качестве инструмента сбережения накоплений, так и на открытие в национальных коммерческих банках инвалютных депозитных счетов, привело к тому, что российские банки стали размещать инвалютные вклады в депозитах в иностранных банках под 5–7% годовых. В 1995–1996 гг. у 20 наиболее крупных коммерческих банков России инвалютная часть консолидированного баланса составляла от 30 до 60%. Кроме этого, установленные законодательством нормы обязательных резервов российских коммерческих банков являются одними из самых высоких в мире. С 1 августа 1996 г. Центробанк РФ установил норматив обязательных резервов по счетам до востребования и срочным обязательствам коммерческих банков: до 30 дней – 18%, свыше 90 дней – 10%. В развитых странах этот норматив колеблется от 5 до 12%. Высокие нормативы обязательных резервов увеличивают процентные ставки по кредитам российских коммерческих банков. На 1 января 2004 г. реальные кредитные ставки российских банков были больше таких ставок иностранных банков на 4–5 пунктов или почти в 2 раза. До настоящего времени острой критике подвергается подход Центрального банка РФ к преодолению дефицита государственного бюджета, предусматривающий кредитование правительства путем приобретения государственных ценных бумаг. Исключительно важную роль сыграл Центральный банк РФ в строительстве «пирамиды» ГКО-ОФЗ. Как отмечает С.Ю. Глазьев в статье «Центральный банк против промышленности Росси»: «Доля Центробанка и Сбербанка в размещении государственных долговых обязательств в банковском секторе достигла в 1997 г. 66–76%, что свидетельствует об экономической абсурдности реализованной технологии к обслуживанию дефицита бюджета: как и раньше, его главным источником стала кредитная эмиссия ЦБР; разница свелась лишь к ее присвоению, которое в новых условиях через проценты по гособязательствам осуществлялось банками-покупателями ГКО, а не государством, как ранее» [37, с. 23]. По сути, Центробанку РФ принадлежала ведущая роль в доведении доходности государственных ценных бумаг (а с ней и государственной задолженности) до «заоблачного» уровня. В то время как в 1996 г. доходность государственных краткосрочных обязательств в долларовом выражении составляла в развитых промышленных странах (США, Германия, Франция, Великобритания) от 3,46 до 5,49%, в России она была равна 82,90% [37, с. 23]. «Трудно понять экономический смысл политики ЦБР, – пишет далее С.Ю. Глазьев в упомянутой статье, – при анализе его действий по поддержанию «пирамиды» государственного долга в увязке с политикой использования валютных резервов. Минфин продает государственные обязательства под 17–100% годовых в долларовом выражении в зависимости от конъюнктуры рынка. Иностранные спекулянты покупают рубли для приобретения ГКО, продавая доллары Центробанку. Центробанк, эмитируя рубли для приобретения долларов, затем размещает купленную валюту в высоконадежные ценные бумаги иностранных государств, а также в краткосрочные депозиты в иностранных банках высшей категории надежности, доходность которых составляет 5–7% годовых. Каков же баланс такого кругооборота огромных денежных сумм? Чистый ущерб для российского государства составляет 10–95% годовых на каждый купленный доллар. Принимая во внимание объем ГКО, находившихся у нерезидентов в 1997 г. (около 20 млрд долл.), легко подсчитать, что при средней доходности государственных обязательств в 25% чистые потери российской финансовой системы составили в прошлом году около 4 млрд долл.» [38, с. 44]. Остается добавить, что законодательство, которое бы запрещало правительству эмитировать и вводить в обращение фиктивные товары в виде государственных ценных бумаг, а Центробанку приобретать их, могло бы в корне изменить экономическую ситуацию в трансформационной России: избежать кризиса, вызванного крахом «пирамиды» ГКО-ОФЗ, преодолеть недоинвестирование реального сектора, уменьшить потери российской финансовой системы и т.д. В-четвертых, были нарушены основные требования, предъявляемые к международному обмену. В первую очередь это имеет отношение к установлению норматива обязательной продажи инвалютной выручки, полученной предприятиями-экспортерами. В ходе экономической реформы этот норматив колебался от 50 до 75%. Соответственно этому нормативу вело себя и предложение инвалюты на российском валютном рынке. Так, в 2000 г. предложение инвалюты на российском рынке составило 58,1 млрд долл., или 64% величины экспорта в страны «дальнего зарубежья» [39]. В предыдущих главах уже говорилось о необходимости продажи на валютной рынке всей инвалютной выручки, полученной предприятиями экспортерами. Нарушение этого требования ведет к занижению курса национальной валюты и росту цен на реальные импортные товары. Следствием этого становится перераспределению реальной собственности как на международном уровне в пользу страны-импортера, так и на внутринациональном – между экспортерами и остальными производителями в пользу первых. Из этого следует, что установление норматива обязательной продажи валютной выручки, полученной предприятиями-экспортерами, менее 100%, – одна из основных причин перераспределения собственности в России в переходный период. Более того, существующая в России практика позволяла Центробанку РФ приобретать инвалюту у экспортеров напрямую, минуя торги на ММВБ. (И это при том, что официальный курс рубля устанавливается Банкам России по итогам торгов на ММВБ.) Так, в 2000 г., как утверждает член-корреспондент РАН С.Ю. Глазьев, «действительная величина предложения валюты на российском рынке составила 58,1 млрд. долл., или приблизительно 64,1% величины экспорта в страны «дальнего зарубежья». Из этой суммы около 38,3 млрд долл. пришлось на продажу валюты в рамках единой торговой сессии на ММВБ и около 19,8 млрд долл. было приобретено Центральным Банком России напрямую у экспортеров» [39]. Таким образом, Центробанк приобретал инвалюту у экспортеров по уже сформировавшемуся на бирже, завышенному курсу. Если учесть, что в 2000 г. вся инвалютная выручка от экспорта в «дальнее зарубежье» составила 90,8 млрд долл., легко подсчитать, что предложение инвалюты, продающейся в рамках единой торговой сессии на ММВБ, составило лишь 38,3 млрд долл. или 42,1% всей инвалютной выручки экспортеров. Столь низкий процент инвалютной выручки предприятий-экспортеров, «дошедшей» до валютной биржи, объясняет причину значительного расхождения между рыночным и паритетным курсами российского рубля. Так, накануне дефолта 98-го рыночный курс российского рубля был меньше паритетного примерно в 2 раза, а в 1999–2003 гг. – в 9–3 раза. О значительном расхождении между рыночным и паритетным курсами рубля свидетельствуют и данные, полученные академиком РАН Д.С. Львовым данные (он их приводит в интервью газете «Аргумента и факты»). Как показали исследования, в 2003 г. соотношение между количеством произведенных товаров и заработной платой рабочих, которые произвели эти товары, в долларовом выражении, в США было в 2,75 раза меньше, чем в России. Понятно, что приближение рыночного курса российского рубля к реальному свело бы это расхождение на нет. Продажа на валютном рынке лишь части экспортной выручки стала причиной сверхдоходности большинства российских предприятий-экспортеров, и в первую очередь тех, деятельность которых связана с добычей природных ресурсов. В 2003 г. при средней рентабельности российских предприятий – 26%, фактическая рентабельность указанных предприятий, с учетом доходов посредников, нередко приближалась к 300%. Таким образом, законодательство, допускающее продажу экспортерами лишь части экспортной выручки на внутреннем валютном рынке, ведущее к уменьшению курса российского рубля, стало своеобразным насосом по перекачке реальных доходов от неэкспортеров к экспортерам. Следствием чего стало существенное расхождение между зарплатой работников даже однородных предприятий, соответственно, ориентированных на экспорт и не ориентированных на него. Игнорирование требований к организации международного эквивалентного товарообмена, а также отсутствие надлежащего учета внешнеторговых сделок, стали одними из основных причин нелегального вывоза капитала за границу в трансформационный период, который, в свою очередь, вело к недопоставке импортных товаров на российский рынок. В первом приближении о масштабах нелегального вывоза капитала за границу свидетельствует положительное сальдо торгового баланса России. Так, академик РАН Л.И. Абалкина приводит следующие данные: в течение 1992–1997 гг. сальдо торгового баланса было положительным и составило 109,0 млрд долл. [1, с. 33].
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Анализ хода экономической реформы с позиции государственного регулирования фиктивных товарно-денежных отношений» з дисципліни «Державне регулювання фіктивних товарно-грошових відносин»
