За десятилетия после того, как П.Е. Сифнеос пристально взглянул на алекситимию, она стала объектом многочисленных исследований. Исходя из того что осознаваемые переживания можно рассматривать как результат переработки массива сигналов из частей тела, Д.В. Винникотт [Wionnicitt D.W., 1958] пришел к выводу о том, что алекситимия может быть из-за расщепления (диссоциации) между телом и психикой. Причиной бывает массивное психическое травмирование. Оно прерывает сомато-ментальные связи от тела к сознанию. Но это не только механизм болезни, но и защита от перегрузки сигналами о неблагополучии тела. Винникотт представил эту «защиту» как блокаду нашего привычного квазипараноидного представления о локализации сознания в голове (а не в сердце, не в животе, как у некоторых древних цивилизаций). Начав изучение алекситимии, психоаналитики поняли, что приобрели нить Ариадны. Идя по ней, наверно, удастся расширить представления о том, насколько личный опыт телесных ощущений физиологических процессов поддастся отражению в словах, описывающих эмоции, и приведет к постижению психосоматических коллизий [Мс Dougall J., 1982]. Алекситимики — это эмоционально неграмотные личности, заявили Фридман и Свит. Надо развивать их язык чувств, учиться вглядываться в себя, различая нюансы внутренних неясных, темных ощущений. Нет! Алекситимия зависит от состояния сознания, от воздействия на головной мозг — сообщили Кристали и Раскин. Она появляется под влиянием наркотиков и после травмы и уменьшается по ходу выздоровления. Так можно объяснять и алекситимию алкоголиков и их стремление к опьянению, с уходом в мир неясных, темных грез (Finn P.R., Martin J.. Pihl R.O., 1987]. При стрессе алекситимикам, как маленьким детям, трудно разграничить свои телесные ощущения от эмоциональных переживаний. То ли болит в груди и от этого «тошно на душе», толи душевные невзгоды ощущаются как боль внутри тела. Алексити-мики могут казаться хорошо приспособившимися даже к тяжелой жизни — живущими без проблем. Но, по мнению Мак Дугола, это псевдонормальность, кажущаяся приспособленность [Мс Dougall J., 1985]. Алекситимик, в скудных, как будто бы четких выражениях описывающий свои ощущения, переживания, может казаться человеком хорошо разбирающимся в себе. Но при более глубоком знакомстве выясняется, что это не скупость, а скудность, не четкость, а примитивность, это жаргон, чужой жаргон, упрощающий общение при скудном выражении эмоций и чувств. Однако стресс жизни мучителен для алекситимиков, хотя это не видно из их слов и реакций при неприятностях и горе. Потому они заслуживают сочувствия и помощи и нуждаются в них. Тщательно исследовав контакты алекситимиков с окружающей средой, Мак Дугол обнаружил очень поверхностное, легко разрушающееся адаптирование к внешним обстоятельствам и окружающим людям. По его мнению, алекситимики идут по жизни, как роботы, будто бы следуя инструкциям, в содержание которых не вдумываются. И поведение их часто роботообразно. Позы негибкие, мимика невыразительна — подхватывает мысль о роботах Кристал. Плохо понимая себя, алекситимик часто неверно оценивает других людей. Они кажутся ему тусклыми отражениями его собственного бледного самосознания. Надо сказать, что некоторые алекситимики не чужды бурным эмоциям и могут впадать в яростное неистовство либо в слезливость. Но рассказать об ощущениях при этих состояниях им трудно. Эмоциональные взрывы (когда не сдерживаемый гнев, не достигая цели, переходит в рыдания) могут порождать временное алекситимное состояние. Активное стрессовое поведение (каким являются и ярость, и рыдание) при чрезмерных эмоциональных затратах нередко приводит к мучительному состоянию душевной опустошенности. Для него характерны отсутствие всякого желания что-либо делать, неспособность разбираться в своих переживаниях и понимать их: «Ничего нет — ни слов, ни мыслей. Никто не нужен: ни сам себе, ни другие. Все исчезло: и ощущения прошедших неприятностей, и ожидание будущего. Неприятно говорить что-либо другим, нет слов к себе». Так можно суммировать описание такого состояния «алекситимного горя» со слов его пережившего. Но рассказывать он может, только оправившись от стресса. Интересен тезис Мак Дугола о «яростном отречении» сознания от телесных бед [Мс Dougall J., 1985]. При этом все, что лишалось представительства в сознании, постепенно проявляется телесно психосоматическими болезнями. И в наших экспериментах именно у людей с алекситимией, т. е. с трудностями осознания телесных ощущений и дискомфортных эмоций при невесомости — это «неосознание» завершалось тошнотой и рвотой (телесным защитным актом — извержением «врага» из своего тела). С такой интерпретацией сопряженности алекситимии и рвоты должны согласиться многие психологи и психоаналитики, признающие вторичность соматических защит. И все же в такой сопряженности проявлены более сложные защитные «синергети-ческие взаимодействия между сомато-психическими и психосоматическими векторами» [Т. Волман, Т.Л. Томпсон, 2003, с. 13]. Два фактора травмируют психику в начале невесомости (в кабине летящего по параболе самолета). Первый — ужас реального падения и возможной смерти от удара о землю. Второй — безумная (страшная?) несопоставимость, невозможность двух альтернативных и одновременных реальностей: тело (его специфические и неспецифические гравирецепторы) ощущает падение, зрение видит, что его нет — интерьер кабины и все в ней стабильно, это же подтверждает и акустический фон. А ведь ужас может стать причиной маниакально-депрессивных недугов, кажущаяся (а тем более реальная) раздвоенность мироздания потенцирует шизоидность (греч. schizo — дроблю, расщепляю, разделяю). Сознание пассивно защищается от них «незнанием-непризнанием», его маркером становится алекситимия.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Об алекситимии — «бессловесности чувств»» з дисципліни «Психологія стресу. Психологічна антропологія стресу»
