Проблема демаркации науки и паранауки неожиданно встала с новой остротой в начале XXI века, когда человечество, успешно покорив природу, а заодно и себя самого, окружив себя компьютерами и другими техническими изобретениями, обеспечило себе комфортный быт на основе научного знания, и, казалось бы, давно оставило во мраке веков всевозможные формы мракобесия. Паранаука сейчас переживает подлинный ренессанс, причем и в тех культурах, которые всегда славились рациональностью и прагматизмом. В конце 70-х гг. прошлого века известный канадский физик К. Саган писал: «Сейчас на Западе (но не на Востоке) наблюдается возрождающийся интерес к туманным, анекдотичным, а иногда и подчеркнуто ложным доктринам, которые, если бы были правдивыми, создали бы более интересную картину вселенной, но, будучи ложными, выражают интеллектуальную неаккуратность, отсутствие здравомыслия и траты энергии в ненужных направлениях» (Sagan, 1977, р. 247). По его мнению, их популярность выражает активность наиболее примитивных – лимбических – структур мозга, находящую выражение в «стремлении заменить эксперименты желаниями» (там же, р. 248). В конце 80-х гг. на «родине» Силиконовой долины – в штате Калифорния – профессиональных астрологов было больше, чем профессиональных физиков (Филатов, 1989). А сейчас астрологические прогнозы печатают 90 % американских газет, в то время, как материалы, посвященные науке и технике - лишь 10 % (там же). Да и вообще современное западное общество переживает состояние, которое, перефразируя известное высказывание М. Вебера, можно назвать «иррационализацией всей общественной жизни» (напомним, что именно, говоря словами М. Вебера, “рационализация всей общественной жизни” стала одной из главных предпосылок формирования науки Нового времени (Вебер, 1990). Еще больше преуспела в этой иррационализации современная Россия, что выглядело абсолютно невозможным еще совсем недавно, когда на ее пути стояли твердый и казавшийся незыблемым материализм советского обывателя и неусыпная бдительность советских идеологов, а любой возомнивший себя колдуном или прорицателем рисковал оказаться если не на костре, как его средневековые предшественники, то, как минимум, в учреждении для психически больных. Сейчас именно эти колдуны и прорицатели, к услугам которых вовсю прибегают даже такие вполне прагматически настроенные люди, как политики, оказались истинными властителями дум. Их у нас насчитывается уже более 300 тыс. Их гонорары совершенно несопоставимы с доходами ученых, разве что с Нобелевской премией. На одну программу, посвященную на нашем телевидении науке, приходится несколько, посвященных гадалкам и экстрасенсам. Рекламы соответствующих услуг украшают все наши коммерческие газеты. А в солидных книжных магазинах напротив секций философской или социологической литературы располагаются в секции литературы астрологической. В общем паранаука сейчас пронизывает все сферы нашей жизни, причем и те, которые традиционно считались наиболее рационалистическими. А слабое сопротивление научного сообщества, вроде создания Комиссии при Президиуме РАН по борьбе с лженаукой, не в силах остановить ее экспансию. При этом наука, в истоках которой - не только борьба с “ненаучным” мировоззрением, но и толерантность к непохожим на нее формам мировосприятия, не только стремление рационализировать умы, но и желание понять иррациональное, сделала и саму иррационализацию объектом научного познания, предложив ряд ее объяснений. Эта тема сама по себе заслуживает серьезного изучения. В данном же контексте, не углубляясь в нее, отметим лишь, что стремительное разрастание сообщества колдунов и прочей подобной публики нельзя объяснить лишь наиболее простыми причинами – вышеупомянутой «иррационализацией всей общественной жизни» (которая сама по себе нуждается в объяснении), обилием шарлатанов, стремящихся на этой иррационализации подзаработать, и т. п. Немалую роль, по видимому, играют и такие факторы, как ослабление в западной культуре традиционных протестантских ценностей, на которых традиционно опирался рационализм, «здесь-и-теперь-психология» современного западного обывателя, имеющая своими проявлениями нежелание ждать, пока рациональная наука решит его проблемы, массовая вера в чудеса и т. п. (см.: Юревич, Цапенко, 2001). Очевидно и важное значение личностных ситуаций, в которых иррациональное восприятие существующего миропорядка явно выполняет психотерапевтическую функцию. Например, после потери близкого человека вера в переселение душ и возможность контактов с ними спиритуалистическими способами позволяет смягчить горечь таких утрат. Парадоксально, но факт, что и наука невольно внесла свой вклад в возрождение, казалось бы, давно побежденных ею иррациональных верований. Она породила гипотезы – о существовании биополей, о возможности экстрасенсорного восприятия, о влиянии космоса на организм человека и т. д., которые уверенно используются астрологами и экстрасенсами в качестве объяснительных принципов. Она подала им пример социальной организации: сообщества магов и колдунов явно моделируют основные способы организации и иерархизации научного сообщества, создавая свои институты (здесь трудно не вспомнить НИИЧАВО – Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства, блестяще и, как теперь выяснилось, прозорливо, описанный братьями Стругацкими в романе «Понедельник начинается в субботу"), ассоциации и академии, присваивая себе ученые степени докторов парапсихологии или магистров белой и черной магии и прибегая к прочим формам самоорганизации, характерным для ученых. А, главное, именно наука своими открытиями, регулярно разрушающими привычное мировосприятие, внушила массовому сознанию, что в принципе все возможно – даже то, что совсем недавно казалось абсолютно нереальным. И один из парадоксов современной цивилизации состоит в том, что, чем быстрее и успешнее развивается наука (а научное знание, как известно, накапливается по экспоненте), тем чаще ломаются привычные схемы мировосприятия, тем меньше у массового сознания остается стабильных точек опоры и, соответственно, тем большие возможности открываются перед паранаукой. Сыграли ей на руку и события, происходящие в самом научном сообществе. В частности, либерализация некогда очень строгих правил производства научного знания и распространение идеологии постмодернизма, который принес с собой легализацию самых разнообразных систем познания, в том числе и непохожих на традиционную науку, и толерантное отношение к ним, чем, естественно, не преминула воспользоваться паранаука. Справедливости ради надо отметить, что наука и паранаука хотя и очень непохожи друг на друга (вынесем за скобки отчетливо выраженную тенденцию современной паранауки мимикрировать под науку), но не вполне антагонистичны, а, скорее, как куновские парадигмы, «несоизмеримы» друг с другом. Напомним, что в разгар компьютерной революции в штате Калифорния, который стал ее цитаделью, профессиональных астрологов было больше, чем профессиональных физиков. Однако это не мешало физикам работать и не воспрепятствовало компьютерной революции, плодами которой, впрочем, умело воспользовались те же астрологи, теперь рассылающие свои прогнозы по Интернету, а также колдуны и т. п., заманивающие свою клиентуру с помощью сайтов. Да и вообще взаимоотношения науки с паранаукой немало напоминают взаимоотношения науки с религией, которые в истории человечества редко принимали характер антагонизма и еще реже порождали «войны на уничтожение». Тем не менее и толерантное (точнее высокомерно-толерантное: существует, и черт с ней) отношение к паранауке может науке дорого стоить, причем в прямом, т. е. в денежном смысле слова. В нынешней России, например, вышеупомянутые 300 тысяч колдунов не просто существуют, а «живут и размножаются», поглощая обильные финансовые потоки, которые могли бы питать науку и базирующуюся на ней практику. К тому же переориентация нашего общества с ученых на колдунов неизбежно оборачивается его охлаждением к науке, что, в свою очередь, сказывается на ее состоянии, ведь в современном обществе объемы ее финансирования в конечном счете определяет именно обыватель – в качестве избирателя и налогоплательщика. В результате вера в колдунов и эскстрасенсов приобретает большой экономический вес и выглядит как «голосование кошельком» - не за науку, причем, чем беднее страна, тем хуже сказываются на науке результаты такого «голосования». Следует отметить и то, наша российская культура, при всем кондовом материализме его советского варианта, никогда не была подлинно рационалистической, подчас довольно воинственно отторгала рационализм западного общества и поэтому представляла собой потенциально благодатную среду для паранауки. Как уже было отмечено выше, российской философии был свойственен ярко выраженный «германский комплекс», который проявлял себя, процитируем еще раз: «в бесконечной славянофильской рефлексии о методе своей философии – в бесконечном обсуждении вопроса о необходимости перехода русского любомудрия от чужого способа мышления («немецкого рационального», «формально-логического») к своему «православно-русскому» (Россия и Германия …, 1993, с. 56] во-вторых, «в превращении «немецкого типа философствования» и вообще немецкой философии в символ западноевропейского духа … и в построении обширной системы символический противопоставлений этому «духу» - «православно-русского» духа («живого», «целого» и т. п.)» (там же, с. 56). «Нам навязали чужеземную традицию, нам швырнули (курсив не мой – А. Ю.) науку», - сетовал А. И. Герцен (4, с. 124). Высказывания таких видных представителей российской интеллектуальной культуры, как Н. И. Кареев, К. С. Aксаков, А. С. Хомяков, И. А. Ильин, свидетельствуют о том, что эта культура никогда не была подлинно рационалистической, а историческая последовательность: 1) русская (досоветская) философия, поставившая во главу угла нравственные, а не материальные проблемы, характерные для философии западной, 2) марксистская философия, при всей ее декларативной материалистичности, основанная на не-онтологическом мышлении («наплевать, как на самом деле»), создававшая откровенно искаженные образы реальности и нашедшая органичное продолжение в мифе о коммунизме, 3) паранаука – выражает три последовательные и внутренне связанные между собой проявления нерационалистичности этой культуры и заключенного в ней скрытого (а иногда и открытого) мистицизма. Еще более иррациональны мы в своем поведении – как в политическом, то устраивая революции, то голосуя за личностей, за которых истинно рациональный человек не проголосовал бы ни при каких обстоятельствах, так и в обыденном, совершая поступки, непонятные для представителей рациональных культур. И неудивительно, что, как только были сняты прежние запреты, иррационализм расцвел у нас пышным цветом, создав благодатную среду и для паранауки.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Ренессанс паранауки» з дисципліни «Психологія і методологія»
