«Феноменологический редукцио-низм». Прометеизм как символическое подытожение всего антропоцентризма
Эдмунд Гуссерль явился тем философом, который хотя и сохранил, подобно всякому трансценденталисту, немало черт субстан-циалистского способа мышления, апеллирующего к неколебимо первичным надындивидуальным образцам, тем не менее дал именно анти-субстанциализму своего рода методологию обращения к субъективной самодостоверности. Для него субъ-
Введение в диалектику творчества 425 ект, понимаемый все еще трансценденталистски, «представляет собой центр мира, первично-фундаментальную инстанцию образования значений мира ...он составляет бесконечный процесс»31. «Тезису о мире, который является "случайным", противостоит тезис о моем чистом я и жизни моего я, который является необходимым, совершенно несомненным»32. Спрашивается, однако, не рискует ли такое извлечение человека как в себе самом самодостаточного из со-причастности миру и апелляция к безмирности привести к утрате всего самого существенного, культурно-исторического, объективно-ценностного содержания, со всеми его опосредствованиями и объективными связями? Не окажется ли искомое «чистое я» очищенным как раз от того, что не просто так или иначе характеризует человека, но что сам человек, есть? От того, что он есть вместе и во взаимоотношениях с другими?.. Ответ Гуссерля вполне четок: да, «вместе с другими людьми я, естественно, теряю также и все построения социальности и культуры»33. Тем самым уже произнесен роковой, непоправимый отказ найти и признать человеческую субъектность в объективно развернутом и реально процессирующем поле отношений нравственных, художественных, отношений общения. В этом отказе уже заложена возможность — у самого Гуссерля, достаточно благородного человека, еще не претворенная и не выявленная — возможность самих грубо-нигилистических выводов. Такие выводы потом сделает Ж. П. Сартр. Однако уже с самого начала следует видеть, что, превращая человеческое субъектное «бытие» во внекультур-ное и сотканное из очищенных от культуры долженствовании, «телеологическое бытие», Гуссерль строит мост, по которому можно придти во мрак утраты даже и способности к телеологической самоорганизации... Ибо последняя окажется слишком опосредствованной, далекой от ближайшей самодостоверности. Наиболее существенна в разработанной Гуссерлем методологии так называемая феноменологическая редукция, или эпохе (буквально — «воздержание»). С помощью предусмотренных ею приемов в тенденции анти-субстанциализма были испробованы различные концептуальные истолкования, направленные на достижение максимальной непосредственной самодостоверности и на «воздержание» от всего внешнего ей. В общем, они сходятся, при прочих различиях и оттенках, в
426 Г. С. Батищев настаивании на своего рода редукциях, часто негативно зависимых от редукций субстанциалистских, или, лучше сказать, переориентациях: от действительного — к возможному; от необходимости — к свободе; от пространственного — к временному; от рационального — к иррациональному; от деятельностного — к до-деятельностному; от порядка бытия — к логике долженствования; от причинности и — к целевой зависимости и обусловленности доцелевым «проектам»; от бесконечного — к конечному; от над-ситуативного — к ситуативному. В западно-европейском анти-субстанциализме последнего столетия можно указать и таких философов, которые вряд ли испытали влияние «феноменологического редукционизма», но которые по-своему совершали подобные же переориентации. Можно было бы специально рассмотреть так называемый актуализм Дж. Джентилле или «негативную диалектику» Т. Адорно... Однако такое рассмотрение принесло бы не столь существенные дополнения к уже полученной схематически типизированной картине... Ведь нам здесь нужна лишь логика проблемы, а не полнота материала. А выявленная логика индивидуалистического субъективизма в его открытой и явной направленности к безмирности указывает во всех возможных пестрых ее проявлениях один и тот же нигилизм не только к внечеловеческой действительности34, от которой он с самого начала демонстративно отворачивается, но равным образом и к той человеческой субъективности в ее реальном содержании, которую он притязает защитить и возвеличить. Собственно говоря, пестрота реальной исторической картины объясняется вовсе не тем, что до последних выводов все еще никто не дошел. На самом деле последние, самые крайние выводы были уже сделаны давно — забытым Максом Штир-нером, в частности... Пестрота же проистекает из того, что вопреки своим концептуальным построениям авторы последних (или сторонники) часто имеют и логически нелегально используют гораздо больше общекультурных и ценностных возможностей, чем это допускается логикой концепции. Анти-субстанциалисты все еще позволяют себе играть в нигилизм, не претворяя его страшных самоубийственных итогов или не
Введение в диалектику творчества 427 вполне претворяя... Но и это их не оправдывает. Человек нравственно ответствен также и за свои идеи. Внутри индивидуалистически-антропоцентристского субъектного мира, ориентированного на собственную непосредственную самодостоверность, упомянутые общекультурные ценности хотя и присутствуют, но скорее как нечто подспудное, непризнанное и неявное, как стыдливо утаиваемое бремя сдерживающих регулятивов, как досадные оковы, ограничивающие поток произвола35. Строже говоря, присутствуют там не сами по себе объективные содержания культуры, что предполагало бы способность их свято ценить и блюсти, а всего лишь некие проекции или переводы на язык феноменально-субъективистских внутренних состояний. На деле такие переводы никогда не могут быть вполне адекватны36 и тем дальше уходят от живого оригинала, чем сильнее захватывает их магнитное поле своецентризма, неизбежно омертвляющее их и выхолащивающее. Какой же нижний предел такого омертвления и выхолащивания? Он кратко подытоживается формулой «карамазовщины» — «Все дозволено»37, за признанием которой отверзается та нигилистическая бездна, где уже нет никаких следов ценностей. Там воцаряется произвол, уже не ведающий своей виновности и пребывающий в состоянии ненарушимого самодовольства: «Самосознание всемогуще и может оправдать вас во всем! Самосознание — на все руки мастер!... Оно совершает падение, оно спасает, оно освобож--дает от вины, оно оправдывает вину. Само же оно чисто и свободно от всякой вины... Оно — пламя, поглощающее все... Оно — владыка мира!»38. Ибо «все права и все полномочия я черпаю а самом себе. Я имею право на все то, что я могу осилить»39. Да, «все позволено», — повторяет Ж.-П. Сартр намеренно эпатирующим тоном и заключает: «Такова отправная точка экзистенциализма»40 (что, однако, верно скорее лишь применительно к левацки-анархической его струе). Однако реальному эксплуататору и лукавому дельцу, который приходит не чтобы рассуждать, но чтобы действительно практиковать вседозволенность над миллионами людей-землян, вовсе не подходит столь ребячливая и наивная откровенность. Ему не по вкусу этот идеологический стриптиз и прямолинейность. Ведь нуждается он отнюдь не в том, чтобы возмутить всех ведомых и эксплуатируемых, всех, кого он решил утилизовать, — но, напротив, в том, чтобы пред-
428 Г. С. Батищев стать им в максимально приемлемом и симпатичном обличий. Главное же — в том, что абсолютный своецентристский авто-номизм никоим образом и не предусматривает применимость его одинаково для всех. Он по сути своей элитарен и эзотери-чен; что же касается его экзотерических и предназначенных для широкой публики приложений, то в них он по необходимости должен выступить также и как гетерономизм. Он должен опосредствовать себя в своих внешних формах осуществления и дополнить своей противоположностью: свою бунтующую гордыню и своемерную властность — идеологией непритязательности и конформной подчиненности, свой волюнтаризм — фатализмом для других, свое безответственное господство — духом покорности и послушания, свое непризнание никаких норм и границ — ориентацией массового сознания на приспособление к готовым рамкам полезного функционирования... Короче говоря, он должен прикрыть и опосредствовать грубую правду своего крайнего анти-субстанциализма — субстан-циалистскими облачениями. Вместе с тем ему нужна не отвлеченная рассудочная схематика теоретизирования, но практически действенная, влиятельная именно по отношению к неразвитому и выключенному из развития, стихийному сознанию. От такой практически действенной идеологии требуется, чтобы она умела иррационально увлечь и риторически загипнотизировать, сыграть на слабых струнках и корыстных предвзятостях, убаюкать и очаровать, в то же время заряжая энергией в заранее установленном направлении и мобилизуя на исполнение своих повелений. Для всего этого уже не годятся философизированные рассуждения, вроде тех сартровских, согласно которым индивидуальное сознание есть не что иное, как несубстанциальный абсолют. Или его концепция «неантизации»41. Гораздо нужнее — популярная система символов, некая мифология или мифоподобная идеология, которая, обладая наркотизирующей силой внушения вместо убедительности, позволяла бы манипулировать и управлять сознанием масс, одновременно подкупая и прельщая каждого индивида туманной возможностью «восстать» из прозябания к гордому самовозвышению, от фатальности к своеволию, от исполнительства и подчиненности к господству над миром... Она должна подсказывать ему: «Мятежник хочет быть "всем"», «Бунт — одно из главных измерений человека»42.
Введение в диалектику творчества 429 Такого рода анти-субстанциалистская мифологическая и мифоподобная символика существует. Древнейшим образом ее может послужить миф о Прометее43. В новейших своих вариантах и разработках он концентрирует в себе различные антропософские и антропотеистические веяния и псевдопророчества. Существует и так называемая героическая этика, или прометеизм в более узком смысле44. В нем обновляются тенденции ренессансного «титанизма» и проповедуется, что наделенный «творческим величием» человек имеет призванием и сверхзадачей присвоить себе господство над космосом в качестве его центра, подобно тому как когда-то Прометей — похититель огня — присвоил нечто более высокое ради свое-мерно-земных интересов. Вся Вселенная объявляется всего лишь материалом и фоном для самоутверждения начала собственно человеческого, сугубо человеческого... Суть символики прометеизма, взятого в самом широком смысле, — в качестве мифоподобной практически-действенной идеологии — на самом деле очень проста. Она заключается в решимости наложить на всю Вселенную, ведомую и неведомую, готовое мерило человеческих присвоительских интересов и потребностей и сделать его своей добычей, своим средством. В прошлом было и ныне есть на Земле великое множество людей, являющихся на практике обыденно-жизненного отношения к окружающему миру именно промете-истами, хотя сами они этого не знают и, скорее всего, никогда не занимались изучением идеологии прометеизма и анти-субстанциализма. Для них стало привычным делом вторгаться во внечеловеческую действительность и распоряжаться ею, так сказать, в одностороннем порядке — «по праву Проме-тея», — т. е. нимало не будучи готовым поставить свои при-своительские потребности и критерии под сомнение и посмотреть на себя радикально извне — с позиции «другой стороны», со стороны Вселенной и ее имманентной объективной диалектики. Эта аксиологически совершенно слепая и глухая к внечеловеческому миру решимость навязывать себя ему, вламываться в него в качестве добытчика и похитителя, присвоителя и использователя, в качестве незванного и непрошенного хозяина и своекорыстного, своемерного господина стала как бы само собой разумеющейся «нормой» (опять-таки, «по праву Прометея») для слишком многих землян. Мы, люди, слишком привыкли вовсе не задумываться над тем,
430 Г. С. Баттцев насколько мы сами достойны активно присутствовать, распространять свое влияние и по-своему изменять мир, да и достойны ли вообще. Практический, бессознательный про-метеизм и есть не что иное, как жизненная ориентация на преуспеяние в средствах, в вооруженности и оснащенности, безудержно и безмерно развиваемых безотносительно к сфере ценностей, к реальному возвышению человека от не-достоин-ства к достоинству и, следовательно, при пренебрежении к такому возвышению. Необыкновенное обилие во всех жанрах искусства и распространенность более или менее апологетических версий мифа о Прометее — похитителе, т. е. таких, в которых он изображается благородным героем и безвинным страдальцем за свое благодеяние, вряд ли было бы возможно без достаточно широкой распространенности стихийного, бессознательного прометеизма. Однако тем печальнее наблюдать, как сознательный и даже философски искушенный антропоцентризм берет на себя упрочение и усиление этой нравственной невоспитанности, этой инерции, этой крайней отсталости культуры общения в ее глубинных и универсальных формах. Как концепция и как намеренное культивирование символов отказа человека от того пути совершенствования и многомерного исторического прогресса, на котором он может стать действительно достойным своего космического созидательного (анти-энтропийного) со-творческого призвания, промете-изм представляет собою выразительное подытожение всего антропоцентризма вообще — как коллективного, так и индивидуального — подытожение и выражение его губительности для человечества. Ведь со-творческое космическое призвание отнюдь не есть нечто такое, во что можно было бы вломиться и что поддавалось бы похищению и присвоению «в одностороннем порядке», т. е. лишь на том субъективистском «основании», что мы этого хотим. В свете всего сказанного индивидуалистический анти-суб-станциализм предстает не просто как одна из двух форм антропоцентризма, а и как раскрывающая и довершающая его губительный смысл в любых его формах. Более же всего анти-субстанциализм пагубен как раз в том, что он сам притязает поставить во главу угла и на чем сильнее всего делает ударение — в сфере творчества. Ибо он нигилистически отсекает человеческое творчество от его непрестанно питающих исто
Введение в диалектику творчества 431 ков, от живой, постоянно требующей возобновления преемственной, глубинной связи с беспредельной объективной диалектикой. Он отвращает человека от того неисчерпаемого и невыразимо богатого наследия, лишь приемля которое в свою вечно становящуюся сущность человек может истинно творить, быть субъектом со-творчества. Критикуя анти-субстанциализм в его наиболее нигилистических тенденциях, можно извлечь из такой критики поучительный урок: только по ту сторону всякого увековечивания человеком самого себя в качестве Мерила Всем Вещам, только по ту сторону всякого антропоцентризма начинается собственно творчество. Настоящее творчество принципиально не-антропоцентрично, несвоецентрично. Чтобы быть творцом, человек должен быть наследником, или воспреемником. И он лишь настолько становится творцом в истинном, универсальном смысле, насколько делается наследником и воспреемником всей объективной беспредельной диалектики. Но, разумеется, речь идет о наследовании отнюдь не в одних лишь средствах, или в вооружении объектной активности, а о вби-рании наследия, или Дара, в объективно более высокие уровни и слои человеческого субъектного бытия, о впитывании его всею познавательной, художественной, нравственной и, главное, общительской жизнью. Такое несвоецентричное вби-рание и впитывание есть не присвоение, но приобщение.
Ви переглядаєте статтю (реферат): ««Феноменологический редукцио-низм». Прометеизм как символическое подытожение всего антропоцентризма» з дисципліни «Введення в діалектику творчості»
