Объективистские истоки субъективизма. Еще раз о спинозизме
Критическое преодоление анти-субстанциализма ни в малейшей степени не должно быть ни восстановлением идей субстанциализма, ни их хотя бы косвенным оправданием. Напротив, критика их должна быть продолжена теперь и усугублена. Дело в том, что исторически именно классический субстанциализм подготовил все концептуальные предпосылки для возникновения по-своему не менее классического анти-субстанциализма. Спиноза и Гегель уже создали в виде идеальной «модели» тот рукотворный Объектный Абсолют, в котором была воплощена социально-коллективная гордыня человечества, его предполагаемая готовность утвердить себя в своей производственно-конструктивной активности не чем иным, как истинной causa sui, Вершиной и мерилом для всех возможных миров. На место неких таинственных неисчерпаемых перспектив был дерзко поставлен вполне рационально-практический Сверх-Конструкт под именем «Всеобщее», в форму которого общественный человек вроде бы удачно «загнал» и там надежно «запер» целую систему разных укрощенных им бесконечностей. Неявным оставался до поры до времени лишь рукотворный характер этого Конструкта для установления монархического господства над всею Вселенной. Достаточно было однажды догадаться о сугубо земной принадлежности всего этого замысла, и вся картина сразу же менялась. Достаточно было вдруг узнать23 в безличном образе Псевдосубъекта с его Абсолютной Мощью проекцию человеческого дела и его безмерные хозяйские и освоительские аппетиты, нацеленные на весь остальной космос, — так развязывалась
Введение в диалектику творчества 421 «борьба титанов» за персональную узурпацию субстанциалист-ского наследства. Было подвергнуто философизированию — в форме анти-субстанциалистских новаций — тяжкое состязание антропотеистов, претендентов на то, чтобы воздвигнуть, хотя бы идеальное, свое собственное, уже недвусмысленно индивидуальное, но безмерно хищное Я — на Вселенский Трон. Гегелю лично казались отвратительны подобные служители литургии каждый себе и их поползновения безумного тщеславия. Однако если бы он понял, что к чему, то увидел бы, в какой степени он сам затеял это дело... Анти-субстанциалисты вообще отличались обычно от своих субстанциалистских предтеч по антропоцентризму лишь тем, что явно и открыто брали на себя каждый индивидуально-лично все то, что те вменяли опрокинутому в мир «всеобщему» Псевдосубъекту. Но особенно важно видеть те почти совершенно готовые категориальные мировоззренческие универсалии, те понятийные формы, которые не просто переходят от блюстителей фатального Миропорядка к анархическим сверхлевым бунтарям и ниспровергателям, а и выражают суть глубинной преемственности между теми и другими. Таковы, прежде всего, понятийные формы монологизиро-ванных24 свободы и творчества. Не кто иной, как Б. Спиноза со всей четкостью отсек прочь от них соотносительность и взаимность между свободными и творческими субъектами — отсек, чтобы утвердить содержание этих понятийных форм как по сути своей безотносительное и лишенное взаимности с кем бы то ни было. Свобода, как и творчество, предстала в качестве собственного достояния ее обладателя, в качестве чего-то такого, чем можно располагать совершенно изолированно, вне всякой зависимости от того, располагает ли ею кто-то еще другой в Универсуме. Свободен ли я или нет и в какой именно степени — это мое и только мое, сугубо внутреннее дело, в котором я способен преуспеть сам по себе, отвернувшись от всего мира, вокруг меня простирающегося и сосредоточившись в себе как отдельном существе, внутри «своей собственной» природы. Хуже того, выходит так, что не только я сам выключен в деле моей свободы из отношений с кем бы то ни было другим и со всем остальным бытием, а еще и свобода в такой ее монополизированной и монологизи-рованной форме активно выключает меня из всякой взаимности и противопоставляет меня всякому возможному
422 Г. С. Батищев другому как моему сопернику-антагонисту. Ибо в той же самой мере, в какой я живу, действую и мыслю «по одной только необходимости своей собственной природы» й, в такой же мере я вытесняю из сферы моей свободы все иные необходимости и отрицаю, насколько это мне удается, свободу всякого другого, поскольку у того — тоже лишь своя собственная природа и свое собственное ее выражение в его свободе. Даже если бы субъект захотел не отрицать свободу каждого другого, он не смог бы этого сделать, потому что «человек, поскольку он отдельная вещь, не видит дальше, чем простирается его ограниченная сущность»26. Дать место для свободы другого он мог бы только посредством отрицания своей собственной, посредством подчинения другому. Такова картина самозамкнутых индивидуальных «атомов», каждый из которых заточен в свою собственную природу, а тем самым обречен на своемерие и своецентризм. Поистине каждый здесь есть «пленник своей собственной свободы», как и своего собственного творчества. Разве не заложено в таком истолковании все необходимое для анти-субстанциалистской концепции враждебности свободы каждого свободе всех других, — концепции, ставшей одним из лейтмотивов, например, у Ж. П. Сартра?! Другой, не менее существенной предпосылкой, которую субстанциализм выработал и передал в наследие анти-суб-станциализму, явилось редуцирование чего бы то ни было объективного — к объектному, к объекто-вещному. Для Спинозы альтернативность эта строго категоричная: либо предметная действительность сводима к чему-то чисто вещному, так что и сам человек есть не что иное, как некая специфически устроенная вещь, или особенный объект среди объектов, либо она — небытие, беспредметная фикция. До какой степени также и Гегель был приверженцем этого типичнейшего субстанциалистского хода мысли, легко видеть из следующего его размышления о музыке: «...для музыкального выражения подходит только внутренний мир, совершенно лишенный объектов, абстрактная субъективность как таковая. Это — наше совершенно пустое "я", самобытие без какого-либо дальнейшего содержания. Поэтому главная задача музыки... в том, чтобы в звуках выразилась не сама предметность, а, наоборот, тот способ, каким движется внутри себя сокровеннейшее самобытие и в его субъективности и
Введение в диалектику творчества 423 идеальной душе»27. Здесь мы видим, что лишенность объектов оказывается синонимом беспредметности, лишенности какого-либо предметно-действительного содержания вообще, а применительно к субъекту — синонимом абстрактной, т. е. совершенно пустой субъективности. Только одно объектное или объективируемое бытие признано здесь логически легальным, а все остальное подлежит доктринальной аннигиляции. Особенно показательно то, что безжалостно приносится в жертву субстанциалистскому редукционизму и нигилизму символический язык, по своим возможностям самый богатый, самый насыщенный объективным предметным содержанием (объективным, но не объектным!) из всех символических языков человечества. Ведь именно музыка, когда она духовно устремлена, бывает как ничто другое подъемлющей человека над так называемой «частной жизнью», надо всем суетно-субъективистским и мелочно-произвольным28. Различие между субстанциализмом и анти-субстанциа-лизмом в этом пункте заключается только в том, что последний, принимая всю ту же самую редукционистскую процедуру отождествления объективного с объектно-вещным, меняет ее знак с «плюса» на «минус». Отныне речь идет уже о том, чтобы утвердить человеческую негативно свободную субъектность и ее «новую онтологию» — в противовес всему объективному, взятому заодно и в слитости с объектнос-тью вещей, с овещненными формами. Бунтующий субъективизм готов предать разрушению весь окружающий мир, не потрудившись прежде того и в мысли, и в практическом отношении отделить некоторые наиболее грубые объектные структуры и вещные формы от объективного бытия вообще. «Моя революционно-анархическая настроенность хотела бы совершенно опрокинуть этот чуждый мир, — признается Н. А. Бердяев. — Объективность, объектность и чуждость значат для меня одно и то же»29. Отсюда должно стать ясным: быть действительно радикальной критика, ставящая своей задачей преодолеть субстанциализм и анти-субстан-циализм, способна лишь в той мере, в какой она сама обретает позитивное достаточно радикальное различение между бытием объектным, или вещным, и бытием объективным вообще, обнимающим собою еще и иные, более высокие свои уровни, или «слои». Нужна диалектическая иерархизация Действительности.
Г. С. Батищев Наконец, одна из главнейших линий преемственности между субстанциализмом и анти-субстанциализмом проходит там, где эти концептуальные тенденции, казалось бы, предельно далеки друг от друга, — в проблеме признания или отверже-ния нетворческого и исключающего какое бы то ни было творчество и всякую критичность, изначально данного человечеству прообраза для всей жизни и культуры. Субстанциалисты, естественно, исходят из такого «вечного и неизменного прообраза самой сути дела»30, или, говоря в переносном смысле словами И. В. Гете, — из универсального и всеобъемлющего «прафеномена». При этом, как мы видим, классический суб-станциализм накладывает на этот прообраз по меньшей мере два следующих ограничения: во-первых, внутренняя завершенность, или самозамкнутость его внутри себя, что исключает его проблематизацию и его всегда продолжающееся становление при творческом участии человека; и, во-вторых, его актуальная известность или иная доступность людям или хотя бы некоторым из них, — тем, кто взял на себя и присвоил себе самозванным, псевдохаризматическим путем миссию: быть «голосом самого Абсолюта» и вещать непосредственно от его имени. На этом-то их и ловят их оппоненты из числа индивидуалистических субъективистов — ловят на скрытом, замаскированном субъективизме, облаченном в объективистскую форму. И вот — вместо преодоления указанных двух ограничений, наложенных на культурный прообраз, — происходит всего лишь расхищение монархической казны: монистическая целостность и единственность культурного прообраза дробится, плюрализируется. В результате этого замену претерпевает всего лишь способ заданности изначального Мерила. Вместо предполагаемого прежде рационального конструирования принимается иррациональное погружение и обращение к внутренней самодостоверности.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Объективистские истоки субъективизма. Еще раз о спинозизме» з дисципліни «Введення в діалектику творчості»
