Субстанциализм как мировоззренческая программа для позиции объектно-вещной активности. Философский редукционизм
Если при исторически определенных обстоятельствах в субъектном мире человека, в его действи тельной жизни, а скорее — у многих людей с взаимно сходными социальными судьбами, у социальной группы или некоторого сообщества преобладают связи замкнуто-органические, то и их мировоззрение, и их отношение к возможностям творчества отвечает таким связям, сообразно степени их преобладания. Если даже самыми смелыми своими инициативами и самыми новаторскими — из возможных для них — поступками или жизненными решениями люди включаются и вписываются внутрь отнюдь не ими порожденного мира и сами
Введение в диалектику творчества 379 остаются при этом именно порожденными, а не порождающими, то они тем самым сохраняют себя в состоянии погруженности и принадлежности порождающим их силам внечелове-ческой действительности. Даже в самом себе как созидателе и творце, в себе как деятеле человек видит всего лишь осуществление или продолжение действия могущественных субстанциальных сил. Человек если и творит, то исключительно внутри мира и благодаря миру. Он до такой степени погружен в свое бытие благодаря миру, что в конечном счете и в истинном смысле он вовсе и не творит, а лишь исполняет, лишь соблюдает его непререкаемые законы. Однако чем больше настаиваем мы со всею последовательностью на этом тезисе, тем отчетливее проступает зависимость такого образа мира, т. е. всего того, что приписывается миру и за что принимается мир, — от человеческого практически-Деятельностного нетворческого отношения к нему, от человеком принимаемого и совершаемого отрицания и внутри себя и вне себя всякой креативности. Сам образ мира как такого, внутри которого человек именно потому не творец, что мир изначально исключает креативность, — этот образ предстает в качестве исторически-определенного, человеческого субъектного деяния. И человек должен нести всю полноту ответственности за такой образ мира, за такое мироотношение, за такую свою субъ-ектность. Так, мировоззрение, в котором человек предает себя всецело и исключительно Субстанции и только Субстанции, т. е. непререкаемой, абсолютной мощи бессубъектного порядка над человеком, растворяющей его внутри себя как исчезающую и незначимую величину, — это мировоззрение само предстает как сугубо субъектное дело. Человек посредством саморастворения в мире объектном пытается разрешить какие-то свои собственные, сугубо человеческие проблемы и трудности, приводящие его к самоотречению, к бегству от самого себя и от ответственности за самого себя. Он кидается в мировой океан безразличного, как он полагает, всепоглощающего порядка, чтобы исчезнуть, устраниться в качестве выделенного из мира и уничтожить свою самостоятельность. Но тем самым он всего лишь опрокидывает на мир и вменяет ему свое собственное движение самоотрицания, свое бытие вопреки себе. Так складывается тяготение быть только благодаря миру бессубъектному. Это человеческое иждивенчество и
380 Г. С. Батищев уповательство, это стремление лишить себя всяких собственных устремлений и погрузиться в состояние «благодаря», оборачивается отрицанием во Вселенной, в объективной диалектике всяких креативных потенций. А тем самым оно оборачивается бытием вопреки объективной диалектике. Какой же опыт человеческого, культурно-исторического бытия, какие реальные грани и аспекты этого бытия вернее всего высказывают свою специфическую сущность и осмысленно выражают себя в качестве именно субстанциализма? Какое действительно практикуемое, исторически закономерное мироотношение, занимающее свое определенное место в общем пути человечества, столь же закономерно осознает себя и концептуально, философски рефлективно оформляет в виде субстанциализма? Такое мироотношение и такой опыт весьма массовидны — это громадная толща образов жизни, это — преобладающая часть способов деятельности, свойственных цивилизациям эпохи так называемой «предыстории», т. е. всей архаике и всем классово-антагонистическим формациям. В субстанциалистском мироотношении, конечно, господствует стремление все полнее и глубже отдаваться этому миру, какой он есть, так чтобы всецело перейти к состоянию максимальной принадлежности и предельной растворенности в мире. Но, в отличие от наивного предсубстанциализма, еще не опосредствованного опытом не-погруженности в мир и не-принадлежности ему, — субстанциализм отправляется от своего отрицания опыта не-погруженности. Он не просто жаждет своего бытия только внутри мира и только благодаря миру, — но прежде всего и главным образом озабочен отвер-жением и аннигиляцией своей ответственности, необходимости самому делать выбор и принимать решения о своем субъектном бытии. Он активен в своем устремлении добиться саморастворения своей воли в ее основаниях и в ее родительском лоне, из которого она возникла. Он самостоятелен в своем устремлении добиться самоотрицания субъектной самостоятельности. Он негативно свободен в своем устремлении добиться отказа от этой свободы. Субстанциалистский человек ориентирован именно негативным опытом бытия активного, рискующего, самостоятельно выбирающего, притязавшего на безотносительность к миру в своих решениях, — он ориентирован на отречение от такого бытия. Но он уже не может просто выключиться из какой
Введение в диалектику творчества 381 бы то ни было своей собственной деятельности. Ибо он уже достаточно искушен в ней. Недеяние для него может быть достигнуто только как внутренняя аннигилирующая себя направленность. Слияние с действительностью мира для него возможно только как тот идеал, к которому он вынужден стремиться из состояния отнюдь неслиянности с миром и ради которого он должен прилагать свою собственную активную энергию. И такая активность у него есть: это объектно-вещная активность, центробежная «составляющая» конкретно-многомерной деятельности. Позади себя — в социальном индивиде, в группе, в социальной структуре — эта объектно-вещная активность имеет все субъектное, целегюлагающее, смыслообразующее, но имеет только неявно, не-предметно, как бытие «за спиной» у нее самой. Впереди же себя, предметно и явно перед собою такая активность имеет дело исключительно с объектами-вещами. Для нее вообще иметь дело с каким бы то ни было предметным бытием, данным реально или хотя бы идеально, равносильно направленности на объект-вещь и только. Она в принципе способна встречаться и всеми своими силами предвосхищает или организует процесс встречи только с тем, что объектно-вещно. Поэтому для нее всякое прошлое, настоящее или будущее бытие, могущее оказаться встреченным, всякая действительность тождественна бытию объектно-вещному. Такова всеобщая первичная предпосылка, принимаемая всяким субстанциализмом и характеризующая его атмосферу, его направленность и его мировоззренчески-методологический стиль. Это изначально принятая и подразумеваемая повсюду и всегда отождествлен-ность объективного, или «объективно действительного», с объектно-вещным, составляет не просто частный случай или специальное применение субстанциалистского редукциониз-ма, но скорее наоборот — истинный исток всего этого редук-ционизма в целом. Во избежание вероятных недоразумений заметим: речь здесь не идет о тех не-мировоззренческих редукциях — широких или узких, строжайше научных или весьма далеких от научности, — которые всегда сугубо локальны и временны. Это были бы редукции условные, производимые внутри заранее очерченных границ и теряющие какую бы то ни было силу и значение вне этих границ. Речь не идет здесь о тех редукциях, которые, будучи условно необходимыми внутри
382 Г. С. Батищев идеальных и реально-конструкторских научно-технических ситуаций, часто именно для того и вводят, чтобы полностью и бесследно снять их потом — как нечто отработанное и исчерпанное. Такие, заведомо частные редукции принципиально неэкстраполируемы. Они не могут выходить в смысловое поле человеческого мироотношения в качестве его категориальных атрибутов. Действительные же достояния и категориальные атрибуты человеческого отношения к миру достаточно надежно защищены от них, ибо всякое содержание, утрачиваемое при таких частных редукциях, сохраняется как. имеющееся в виду и вполне восстановимо. Пути к нему закрыты, не запрещены, не разрушены. Напротив, все редукции универсально-мировоззренческие вторгаются в человеческое мироотношение и ведут к невосполнимым утратам. Все закрываемое, запрещаемое и разрушаемое ими принципиально невосстановимо. От наносимого ими ущерба нет никакого противоядия, никакой радикальной помощи внутри субстанциалистской атмосферы. Ибо, если только принимается указанная субстанциалистская предпосылка, эти редукции в конечном счете неизбежны. И они совершаются отнюдь не ради того, чтобы все редуцированное содержание, принесенное им в жертву и утраченное из-за них, потом все-таки признать, — нет! Они призваны окончательно замкнуть человека, его мысли, решения, поступки, в бытии таком, которое навсегда лишено этого редуцированного содержания. Универсально-мировоззренческие редукции бескомпромиссно радикальны и направлены к абсолютному от-вержению и аннигиляции. Они нигилистичны: если они что-то отодвигают, то — в сферу Ничто. Субстанциалистски настроенный человек, именно из-за принципиального разочарования в попытках утвердить свою самостоятельность как способ бытия в мире, тяготеет укоренить свою позицию в таящейся под всеми феноменами мира абсолютной мощи посредством своей объектно-вещной активности как универсального мироотношения. Он разочарован не в деятельности вообще, а в ее неукорененности и предоставленности самой себе и своему собственному суду, своей собственной инициативе и ответственности, в необходимости свободно исходить из самой себя. Он хочет обрести бытие, приведенное к отождествлению с мировым порядком или возвращенное к такому тождеству, которое, как он пред-
Введение в диалектику творчества 383 полагает, было до произвольного субъективистского нарушения его человеком. Ему надо избавиться от всего неукорененного и неукоренимого, от всего субъективно-инициативного, от всего того, что может быть в человеке недействительным. А недействительно, как мы уже видели, для него все то, что не объектно-ьещао. Поэтому желанное избавление от всякого хлама, загораживающего в человеке истинное — объектное — бытие, выступает для него как толкающее его раствориться именно в бессубъектном мировом порядке — в некоем универсальном и всеобъемлюще Абсолютном Объ-екте-Вещи, в абсолютном Миропорядке. Отсюда — тенденция уложить представление о любой объективно возможной логике и любой возможной закономерности в рамки этого Миропорядка и изобразить всякую закономерность как выражение последнего. Насколько последовательно выполняется на одном полюсе отождествление действительного, или объективного, — с объектно-вещным, настолько же логически обязательным оказывается на другом полюсе отождествление субъектного с субъективистским. Какое бы то ни было субъектное бытие предстает как недействительное — как нечто неподлинное, обманчивое, ложно-искусственное, как псевдобьпие. Это не означает непременно отказа иметь дело с субъектностью на манер позитивистов2. Это означает отрицание, глубоко заложенное в самые недра способа концептуализации и пропитывающее его насквозь. Согласно такому способу истолкования, быть субъектом равносильно в конечном счете стремлению быть не самим собою, но объектом-вещью, наилучшим образом слитым с Миропорядком, с Абсолютным Объектом-Вещью. Человек, добравшийся до вершин прогресса, до своего объектно-вещного идеала, был бы уже вовсе не субъект. Он начисто изжил бы и вытравил бы в себе следы субъектности и «антропоморфности». Он был бы организован настолько научно н строго, что стал бы не отличим от той автоматически действующей логики миропорядка, в которую он погрузился, он стал бы более не выделимым из нее, как невыделима стандартная вещь из мира стандартных вещей, как невыделима унифицированная часть из суммы или системы унифицированных частей. Ибо только бытие частью Миропорядка без каких бы то ни было отклонений от него, только абсолютная верность ему даруют истинную надежность, истинную гаран-
384 I". С. Батищев тированность, истинную укорененность в вечном, непреходящем, беспредельном... Утверждая это тяготение к бытию, слитому с Абсолютным Объектом-Вещью, субстанциалисты никогда не упускали удобного случая излить свои негодующие отрицания на дурную индивидность — на сентиментальную защиту интересов самости, на потребности и запросы замкнувшейся внутри себя атомарной особи. Беспощадно опрокидывают они на выразителей самозамкнутого индивидного бытия целую лавину сокрушающих его фактов, законов, зависимостей. Вот уж, правда, неравных сил столкновения! На стороне эфемерной индивидности — беспочвенные упования, иллюзии, грезы... На стороне субстанциалистской критики — вся чудовищная мощь мироздания с его ненарушимыми законами, вся массированная коллективная мощь цивилизации с громадами приведенных ею в движение веществ, энергий и ин4гормаций. Голосом этой мощи и притязает быть субстанциализм. И не только голосом, а и практически ориентирующим руководством к действию. Но почему же сила, выступающая во всеоружии всех возможных средств и укоренившая себя в абсолютной мощи, парадоксальным образом ведет войну с чем-то бессильным и беспочвенным, а победы не видно? Почему вообще ей необходимо вести эту изнурительную борьбу? Не потому ли, что сама эта могучая сила далеко не столь могущественна, и... далеко не столь свободна именно от дурной индивидности? Не потому ли, что субстанциализм внутренне лишен критерия для различения между индивидностью дурной, т. е. до-культурной, либо более или менее анти-культурной, с одной стороны, и индивидуальностью культурно-исторической, наследуемой и обретаемой человеком заново на путях всей истории и притом в его междусубъектных отношениях с другими — с другими людьми, социальными группами, эпохами, культурами и т. д.? Не потому ли, что предпосылка «все действительное объектно-вещно» обрекает его на объективистский и одновременно анти-субъектный редукционизм, т. е. на то, чтобы видеть в любых проявлениях человеческой жизни, отличных от чисто объектных, — лишь нечто негативное или мнимое, неподлинное или обманчивое, лишь формы все той же дурной индивидности? Если так, то не бывать победе в этой войне, которую субстанциализм объявил против субъек-
Введение в диалектику творчества 385 тивистского, самозамкнутого псевдобытия, но которую фактически он повел против действительности самого субъекта, против субъектности, поскольку она предстала ему принципиально неотличимой от субъективизма. Субстанциализм апеллирует к уже накопленному позитивному, достаточно серьезному опыту господства над объектами-вещами по всеобщим законам самих же объектов-вещей. Именно этот опыт и возводится им в универсальную норму, которую он экстраполирует на всю возможную действительность и на всего себя. Иначе говоря, субстанциалист-ски ориентированный человек предполагает в себе единственно достойным субъектом один только центр во вне направленной, объектно-вещной активности. Только этот точечный субъект признается поддающимся обоснованию и укоренению в мире. Однако опыт господства над объектами-вещами по законам самих же объектов-вещей, возведенный в норму активности человека, оборачивается обменом, или, можно сказать, сделкой. Субъект становится господином над особенными объектами благодаря тому, что отождествляет самого себя с ценностно пустым царством всеобщих законов, имманентных особенным объектам. Но чем последовательнее и активнее он отрицает во внечеловеческом бытии ценностные качества и измерения, тем ощутимее — по логике бумеранга — ущерб, наносимый им своей собственной ценностной сфере. Он покупает свое господство, оплачивая его отречением в себе самом от всего того, что неотождествимо со всеобщностью предстоящих ему ценностно пустых объектов. Он впадает в рабство у мира тех же самых объектов, но только в их всеобщих определениях, в их всеобщих законах. Чем к большему господству над природой стремится человек, тем больше и полнее он вынужден вытеснять в себе самом субъектную культуру объектно-вещной цивилизацией. Но чем дальше втягивается он в этот процесс, тем сильнее становится тенденция последнего к его интенсификации — чем больше он обрел, тем обостреннее жажда. Казалось бы, нет границ его господству! Но, помимо суровых экологических пределов, есть еще и внутренние границы, обнаруживающие себя, если человек перестает созидать самого себя в качестве субъекта, или если это самосозидание делается лишь вынужденным извне, соответствующим воспроизводству всех условий его объектно-вещной цивилизации. 13 Зак.3101
386 Г. С. Батищев Поистине, это сделка, это хитрость объектной активности, в которой предано забвению и отвергнуто принципиально иное значение всей внечеловеческой действительности для субъекта-человека — значение великого наследия, лишь становясь достойным воспреемником которого, человек вырабатывает и воспитывает себя в конкретного субъекта. Поистине, эта хитрость есть исток всей так называемой «хитрости разума» и ей подобного3. Именно эта хитрость есть внутренний смысловой импульс всего субстанциалист-ского мироотношения и мировоззрения, всего устремления редуцировать субъектное — к всеобщим силам аксиологи-чески выхолощенного объектного мира, растворить особенную субъектность в чисто объектно-вещной ьсеобщности, одновременно отвергнув иные, нерастворимые таким способом субъектные силы человека и объявив их субъективизмом, псевдобытием, извращенностью. Если субстанциалист-ски ориентированный человек и ведет себя как предатель своей субъектной культуры и своих субъектных возможностей, то он в этом далеко не бескорыстен: он не просто отдает себя в рабство, не просто поддается процессу самоаннигиляции, но активно-расчетливо продает нередуцируемую свою субъектность, конкретно-многомерную, особенную, творческую, — за объектно-вещное господство среди объектов-вещей. Логика сделки, логика хитрости обязывает искать устойчивых, гарантированных условий этой сделки. А поскольку абсолютным условием, или средоточием всех таких условий, предстает не что иное, как устройство самого объектного мира — Миропорядок, — то этот Миропорядок фатализует-ся. Ему придается облик простого, самотождественного, унифицированного и унифицирующего Единства, изначально объемлющего все и вся. Он преформирует в себе многообразие всех особенных и единичных феноменов мира. Отсюда — логический преформизм: субстанциалистское Всеобщее заключает в себе и лишь выявляет, лишь извлекает из себя, лишь внешне развертывает все то, что в нем предзаложено и что не может не выявиться именно потому, что оно всецело пред-уготовано. Это означает редукции: возможного — к действительному; свободы — к необходимости; необходимости — к фатальности;
Введение в диалектику творчества 387 особенного — к преформистскому неизменному, Всеобщему. Но это предсуществование и предуготованность всего необходимого в Миропорядке, эта преформированность всего особенного во Всеобщем равносильны неприятию времени как времени проблематизации мира и творчества в мире. Отсюда — редукции: совершенствования — к однолинейному прогрессирова-н.ию; прогрессирования — к развитию как саморазвертыванию извнутри неизменной сущности; развития — к движению, где начало и конец совпадают; движения — к покою на уровне универсальных законов, т. е. «царству покоя» (Гегель); будущего — к прошлому; времени — к пространству. В мире, где царит — как у Гегеля — самотождественный покой (под названием «Всеобщих Законов»), в конечном, или, что то же самое, в начальном счете все однородно, причем сущностно однородно. Этому соответствуют редукции: многомерного — к единомерному; культуры — к цивилизации; цивилизации — к органическому; органического — к автоматической машине; целесообразности — к цело-сообразности; обусловленного — ^вызванному причиной; причинного — к проявлению предзаложенного Образца из недр Всеобщего. Конечно, субстанциализм не может не иметь дела с фактами творчества, но он и эти факты берет как чисто объектно-вещные, а поэтому навязывает им свое истолкование. В чем бы то ни было творимом он оставляет только уже сотворенное, а в сотворенном результате усматривает лишь действие той объектно-вещной силы, которая его породила, — лишь ее продукт. Но продуцировать эта сила способна только то, что она внутри себя изначально содержала и чем она по сущности своей уже была раньше. Так получаются редукции: актуально творимого — к потенциально уже сотворенному;
388 Г. С. Батищев потенциального — к актуально предсодержи-мо.му; сотворенного результата — к устройству творящего объекта (силы). Тем самым мы приходили как бы к исчезновению «иллюзии» творчества и к замене его «творящей» объектно-вещной силой, — и феномен творчества как бы «рассасывается». Видимость же творчества, притом достаточно поверхностного, не посягающего на недра бытия, уже не опасна, если там, в глубине, в недрах бытия пребывает лишь некое гарантированно нетворческое Начало, которое наверняка сведет на «нет» любую субъективистски-творческую суету!.. Все названные здесь редукции (да и все иные, могущие так или иначе дополнить собою эти) обобщенно резюмируются редукцией сложного и тонкого — к грубому и самотождественному, к простому. У субстанциалистски ориентированного человека это выражается в умении видеть и признавать во всем совершенном всего лишь некое видоизменение, некую эфемерно-внешнюю игру, под которой скрыто несовершенное, неразвитое, примитивное. Что бы то ни было сложное воспринимается как по сути своей неистинное, как результат искусственных полаганий, вся истина которых — в некоей безыскусственной, простой стихии. Конечно, умение воспринимать мир так — это особенная способность и своего рода привычка, специально воспитываемая установка. Это — особенный «глаз» и особенное, снижающее видение — такое, которое зрит сквозь все богатство «книги природы» и сквозь все богатство смыслов культуры, не веря в них, не принимая их, не замечая их «текстов» и их многослойных «значений». Оно зрит упрямо и целенаправленно сквозь них, чтобы добраться до единственно непрозрачного для него простого Начала. Все, что многообразно произрастает, цветет и плодоносит, предстает этому виденью как нечто однообразное, тождественно повторяющееся, как лес абстрактных мертвых единиц, которые лишь кажутся чем-то живым, переменчивым, многообразным. Воистину, это мастерство своего рода — умение видеть в каждом индивидуальном древе — лишь один и тот же телеграфный столб, так сказать, единое философское бревно! А еще вернее — лишь ту однородную, бесформенную массу — почву, которая всего лишь эфемерно и превратно являет себя во всем цветущем и плодоносящем.
Введение в диалектику творчества 389 Так субстанциалист умеет узнавать в любом «здесь и теперь» одно только повсеместное и всегдашнее, в любом новом — старое, в любом незнакомом — знакомое, в любом неожиданном — изначально и неколебимо ожидаемое. Итак, он редуцирует: сложное — к простому; богатое — к бедному; тонкое — к грубому; конкретное — к абстрактному; итогово-конечное — к исходному, к самому изначальному; наконец, высшее — к низшему, а это при последовательном осуществлении означает редукцию вообще всего сколь угодно высокого и самого совершенного в конечном счете к самому низшему, т. е. к предельно и абсолютно низкому. Так, при прослеживании логики суб-станциалистских редукций обнаруживается, что тот Абсолютный Объект-Вещь, который был избран, как мы видели, с самого начала за единственно допустимый и единственно возможный и притом вполне достаточный исходный пункт, за изначальную Инстанцию для всего царящего во Вселенной Миропорядка, не просто относительно беден содержанием и относительно огрубляющ, будучи лишен ценностных измерений, но именно предельно беден и предельно груб. Ведь Абсолютный Объект-Вещь оказывается ничем иным, как Абсолют-но Низшим. Уже на этом этапе нашей критики субстанциализма уместно поставить вопрос: не обстоит ли дело так, что сама исходная субстанциалистская ориентация, гордо притязающая на то, чтобы вести нас в глубину всей действительности и, более того, дать нам образ этой глубины, уже пройденной погружением в нее до самого дна, до ее исчерпания, заключает в себе коренную подмену этой глубины неким выдаваемым за ее образ, мягко говоря, чрезмерным упрощением и огрублением? И не ведет ли нас такой путь—путь философского редукционизма — куда-то в иную сторону, прочь от действительной глубины объективного бытия, от конкретно-богатой действительности и, главное,— прочь от объективной диалектики этой действительности? Не ведет ли такой путь к невосполнимым потерям, которые прямо пропорциональны степени несамокритичности и претенциозности всей субстанци-
390 Г. С. Батищев алистскои ориентации — свойственной ей попытки посредством движения вниз достигнуть основания всех оснований, фундамента всех фундаментов, корня всех корней бытия? Не есть ли это дерзкая, обреченная на провал попытка исчерпать неисчерпаемое? Однако последуем за логикой субстанциализма, особенно строго взыскательно следя за тем, как вводится им категория, которой дано играть поистине заглавную роль и быть смысловым центром концептуализации, — категория субстанции. Сначала допустив в мире Абсолютный Объект-Вещь, а затем редукционистски превратив его в предельно и абсолютно низшее, субстанциализм теперь утверждает его по отношению ко всему сущему в мире как простую, исходную точку — онтологический Центр и логическое средоточие преформиро-ванных в нем всех Всеобщих Законов, — как подо-всем-на-свеге-лежащее. Это понимается так, что за ним уже ничто не может лежать по определению этого понятия, этой категории. Но именно как предельно простое и грубое, как абсолютно низшее, это подо-всем-лежащее есть тем самым нечто единственно безусловно прочное и надежное, на что можно спокойно положиться и в чем обрести гарантированность бытия. Этот онтологический Центр поэтому считается изначально предсодержащим внутри себя все сущее и служит каждому феномену в мире его предельным основанием, т. е. тем, чем единственно в конечном счете или — что то же самое — в изначальном счете обоснован этот феномен. Важно обратить внимание здесь на то, что обоснованность понимается только как обоснованность снизу, как находящая искомое основание всегда только движением вниз, вспять, т. е. не конструктивно, а лишь деструктивно по отношению ко всему сложному и совершенному. Предполагается само собой разумеющимся, что процедура обоснования как путь в глубину исключает восхождение к чему-то более развитому, более тонкому и совершенному, т. е. к чему-то такому, что могло бы оказывать свое влияние не снизу вверх, а сверху вниз. Эта процедура и этот путь вглубь признается и допускается только в форме нисхождения. Соответственно этому все феномены мира предстают как якобы на самом деле принадлежащие абсолютно низшему уровню, но кажущиеся поднявшимися над ним и выросшими выше него. Как отличные от своего единственно подлинного, самого низшего основа-
Введение в диалектику творчества 391 ния, они суть лишь нечто эфемерное или превратное, некое псевдо-бытие. И их надо свести обратно к их истинному положению — вниз! Такой онтологический Абсолютно Низкий Центр, такое подо-всем-лежащее и называется в субстанциа-лизме Субстанцией. Вопреки тому, что сами субстанциалисты считают свое собственное понятие Субстанции единственно верным и по сути дела единственно возможным, проанализируем критически те его особенности, которые делают его, мало сказать, не единственно-истинным, — даже противостоящим истинно диалектическому пониманию субстанции, или субстанциального содержания (без претенциозных больших букв!). Как известно издревле, весь дух диалектики — это дух конкретности. Но труднее всего удержать конкретность и поэтому важнее всего все-таки сохранить ее именно там, где пускаются в ход самые сильные, самые далеко идущие мировоззренческие абстракции. Если мы всерьез пожелали прийти в мир, каков он есть на самом деле, и максимально войти внутрь его, погрузиться в него как в диалектически-живой и конкретный. — а не отвернуться от него и не подменить мертвым абстрактом, подставляемым нами на его место, — то помочь нам в этом может лишь не-редукционистское понимание субстанциального содержания. Такое понимание требует постоянной, незавершимой работы, направленной на то, чтобы вновь и вновь поднимать, подтягивать наши понятия и категории к более совершенному видению мира, чтобы совершенствовать их, повышать их способность проникать в многомерную, многоуровневую глубину бытия. Именно в таком духе звучит и рекомендация В. И. Ленина «углубить познание материи до познания (до понятия) субстанции...»4. Эта рекомендация не только не подразумевает философски редук-ционистского низшего предела глубины, но утверждает «вообще бесконечность материи вглубь»5. Глубина диалектическая отнюдь не есть глубина только вниз, но обязательно во всех, известных и неизвестных нам направлениях и измерениях. Субстанциализм же предлагает нам сугубо редукционист-скую Субстанцию. Далее, ориентация на диалектическую глубину действительности во всех возможных ее измерениях и на всех имманентных ей уровнях сложности никоим образом не позволяет
392 Г. С. Батищев вводить или допускать какой-то абсолютизированный онтологический Центр, для которого вся остальная Вселенная была бы низведена до положения всего лишь периферии, фона, совокупности средств и т. п. Ибо введение такого Центра несет в себе отвергательство всей остальной беспредельности, нигилистическое восстание против ее объективной диалектики. За постулирование такого Центра несет ответственность отнюдь не сама объективная диалектика, но лишь попытка спроецировать во вне и онтологизировать в бытии некий аксиологический центр, сопряженный с коллективным субъективизмом человечества, с-гео- и антропоцентризмом. Диалектическое понимание субстанциального содержания принципиально не-центрично, но разомкнуто на беспредельность. Субстанциализм же предлагает нам именно центристское понятие Субстанции, причем низо-центристское. Наконец, признание многомерной и принципиально неисчерпаемой глубины действительности, признание беспредельности и, следовательно, беспочвенности в ней любого свое-центризма логически обязывает к тому, чтобы никакую ступень в процессе встречи с беспредельной действительностью не превращать в конечную, в окончательную, в якобы достигнутый предел. Это касается, конечно, и всей жизни человека и человечества перед лицом остального космоса, всей реально-практической деятельности, и судеб каждой из сущностных сил субъекта, включая и познание. «Мысль человека бесконечно углубляется от явления к сущности, от сущности первого, так сказать, порядка к сущности второго и т. д. без конца...». Таков «бесконечный процесс углубления познания... от менее глубокой к более глубокой сущности»6. Значит, субстанциальное содержание должно характеризоваться вообще не как некая Инстанция, уже достигнутая ныне или достижимая в какой-то другой конечный момент времени, но именно так незавершимый диалектический путь, как вечный процесс, на котором всякое достижение и обретение призвано лишь открывать собою врата в дальнейшее продление встречи с диалектикой7, а вовсе не закрывать ее собою. Субстанциализм же выступает с притязанием на некое знание последней Инстанции, на прикосновенность к ней как к пределу всех процессов. Он выдает свое понятие Субстанции именно за такой известный ему предел, за такую Абсолютную Инстанцию.
Введение в диалектику творчества 393 Из этих трех особенностей главного понятия субстан-циализма — Субстанции — вытекают многие другие черты, характеризующие ту ориентацию, которую он способен принести каждой из сфер человеческой культуры и субъект-но-личному миру каждого индивида. Прежде всего это — универсально применяемая направленность от любого феномена — вниз, по пути его подчинения чему-то заведомо более примитивному, грубому, простому. Вместе с тем это есть также и свертывание логики любого процесса развития или совершенствования ради утверждения неразвитой «почвы», первоэлементов и т. п. Это — ориентация, обращающая вспять, к торжеству грубо-естественных «истоков», — к пра-бытию и пред-историческим началам. Мировоззренческий редукционизм есть ретродукцио-низм. Общекультурный ретродукционизм выступает как идеология всеобщего возврата. В частности, это осуществляется через посредство такой организации самого познавательного процесса, когда познавать — значит низводить. Такое тяготение вспять, к простым началам вторгается затем также и в сферы нравственности и художественности. Этому методологически способствуют опять-таки редукции, а именно: нравственного и художественного — к познавательному; познавательного -^ к объектно-вещному познавательному; познающего — к познаваемому им объекту-вещи. Однако следует принять во внимание, что по своему исполнению, по методологической технике эти редукции, нацеленные на торжество простоты и изначальности, сами могут быть далеко не столь просты. Не надо предполагать их карикатурно грубыми. Культивируя их, сам Субстанциализм способен вобрать в себя и по-своему использовать немалое диалектическое содержание. Такой, диалектизированный субстанциализместь наиболее сильный из возможных. Следовательно, именно в этом своем варианте он и заслуживает критического внимания и разбора в большей степени, нежели в других, относительно примитивных модификациях. Мыслителем, оказавшим поистине громадную услугу суб-станциализму, явился Гегель. Открытая и отработанная им в
394 Г. С. Батищев своей философской системе категория снятия (Aufhebung) есть самое мощное подспорье, укрепляющее и вооружающее субстанциализм так, как ничто другое не смогло бы его укрепить8. Эта категория фиксирует и узаконивает такую редукцию, посредством которой достигается вся полнота требуемого эффекта: исчезает самостоятельное бытие тех феноменов, которые подвергаются.редукции, но при этом удерживается в подчиненной форме и как. бы сохраняется то, что прошло сквозь отрицающее действие редукции. Получается как раз то, о чем всегда мечтал субстанциализм: монопольное положение, или, говоря вежливее, монистическое господство простого Абсолютного Начала, исключающее какие-либо его нарушения, и в то же время поглощенность этим Началом всего многообразия действительности. Более того, именно та сила, которая оказывается победительницей и которая снимает в себе бывшие достояния других, ставших ее жертвой, и объявляется имевшей на это право, ибо она-то и доказала практически, что она — выше них. Так сам критерий высшего делается производным и служебным по отношению к логике снятия. Так утверждается апология победившего. Все им «съедено», все обращено им в его собственное достояние, в «снятый момент* его собственной логики, — логики, чуждой какой бы то ни было разноликой множественности, внутренней гетерогенности или разноуровневости. Если обратиться к редукциям специально-научным и им подобным, т. е. неэкстраполируемым за пределы ограниченной области, то снятие там не столь уж значимо. Напротив, в мировоззренческих редукциях, не знающих ни границ, ни обратимости, снятие играет незаменимую роль. Нелегко бывает утвердить тезис: «человек есть (или если еще и не есть, то должен быть) объект в мире объектов». Однако тот же самый смысл, который заключен в этом тезисе, гораздо легче утвердить с помощью хитроумно применяемой категории снятия... Достаточно развить теорию, согласно которой всякие отношения между людьми, всякие междусубъектные связи суть не что иное, как лишь снятый момент отношений субъекта к объекту, т. е. объектно-вещной активности. Тогда изначальны и истинны окажутся только отношения чисто объектные. Получится, что в междусубъектных связях нет и не может быть ничего такого, что по сути своей не было бы всего
Введение в диалектику творчества 395 лишь особенным модификатом объектов-вещей. Субъектность при этом вроде бы начисто и не отрицается, но те отношения, единственно в которых субъект поистине есть, подвергаются редукции: отношение субъект- — к отношению субъект-объект-субъектное ному. Человеческое бытие, таким образом, служит не мишенью грубого отвержения с порога, но тем, что вовлекается в процесс обоснования, — в процесс, уводящий от феноменов к почве, к подпочве, к объектно-вещному первоистоку. А в итоге такого обосновывающего движения получается аннигиляция субъ-ектности, в особенности же — творческой. Субстанциалистский Миропорядок бессубъектен: в нем принципиально исключается возможность субъектной действительности. В этом смысле субстанциализм диалектизи-рованный есть наиболее радикальный анти-субъективизм и объективизм: с помощью категории снятия он предельно последовательно способен реализовывать свои объектные редукции, не оставляющие места для творческой деятельности. Так диалектика снятия превращена в орудие, направленное против диалектики творчества. Классическим образцом такого обращения диалектики против самой себя остается по-прежнему гегелевская система панлогизма.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Субстанциализм как мировоззренческая программа для позиции объектно-вещной активности. Философский редукционизм» з дисципліни «Введення в діалектику творчості»
