От типологии социальных связей — к типологии воззрений
Завершив систематическое рассмотрение Марк- совой типологии социальных связей, мы можем теперь взглянуть не нее как на единое целое и выявить те ее достоинства, которые позволяют опереться на нее как на дающую ключ к культуро-историческому объяснению и к преодолевающей критике скрытых предпосылок и мотивов у двух чрезвычайно широких тенденций в истории культуры и в особенности в истории философской мысли: субстанциализма и анти-суб-станциализма. Ибо только через критическое преодоление этих
368 Г. С. Батищев тенденций можно подлинным образом войти внутрь диалектики творчества как взаимопроникновения между творческим наследованием и наследующим творчеством. Достоинства Марксовой непериодизирующей типологии делаются хорошо видны при сравнении ее с другой, построенной на различении общностей «Gemeinschaft» и «Gesell-schaft» типологией, предложенной (известным именно ею) немецким социологом Фердинандом Теннисом"9. Прежде всего, Теннисова типологическая концепция ограничена только двумя противопоставляемыми общностями и не имеет выхода к чему-то третьему. Уже это само по себе лишает ее диалектического построения и обрекает на консервативную ориентацию, на то, чтобы замыкать всю проблематику различаемых общностей внутри двух наличествующих полюсов. Марксово же исследование несет в себе динамизм и диалектически напряженную проблемность, постоянно указывающую на необходимость снятия наличествующих внутри «предыстории» человечества двух полярных типов социальных связей. Далее, консерватизм у Тенниса усиливается еще и идеализацией первого из двух типов общностей, каким он реализовывался в традиционной общине, К. Марксу же принадлежит существенная критика исторических недостатков и общины в ее архаическом облике, и органических (замкнутых) связей вообще. Значительное внимание Теннис уделяет различению противоположных типов воли у индивидов двух общностей: первичной, целостно-общей, исходящей из предъединяющей индивида изначальной принадлежности индивида социальному целому, безличной, «сущностной воли» (Wesenwilie), с одной стороны, и вторичной, ничем не заданной, исходящей лишь из себя самой, «свободно-выбирающей воли» (Klirwille), — с другой. При этом последняя во многом напоминает Веберову «целерациональность» поведения. Однако этим различным волям придается самодовлеющее и даже конституирующее положение, вместо того чтобы вскрыть скрытые за ними специфические социальные связи, могущие противоречиво соприсутствовать внутри субъектных миров одних и тех же индивидов. Только такой анализ и расчленение типов общностей, который прежде всего выявляет все скрытые альтернативные принципиально возможные способы отношения человека к миру, или связи с миром вообще — положительные и отрицательные, креатив-
Введение в диалектику творчества 369 ные и анти-креативные, — тем самым поднимается до подлинно философской проблематизации. Особенно же ценно в Марксовой типологии то, что она вся развертывается под знаком безграничного, ориентированного на абсолютность субъектного становления, превозмогающего любое заранее установленное человечеством парадиг-мальное Мерило. Хотя в его текстах нет речи о детстве как несущем в себе глубинную креативность и приносящем ее во «взрослый» мир, все же его пафос вечного человеческого становления предрасполагает именно к такому ходу мысли, который сопрягает искомый третий, снимающий внутри себя социал-органику и социал-атомизм, имеющий своим «пространством» свободное время со-творческий тип социальных связей — с богатейшим потенциалом детства. А это делает наш подход к развертыванию альтернативных тенденций субстан-циализма и анти-субстанциализма имеющим над собой очень важную, постоянно витающую в атмосфере размышления и освещающую ее предпосылку — саму родную и близкую диалектике творчества «страну детства». В ней, по мере ее раскрытия в нас самих, философское исследование находит животворящую поддержку и общекультурную опору. Вспомним антиномию, которая в первой части книги постепенно все более и более отчетливо проступала и очерчивалась сквозь противостояние реактивизма и анти-реактивиз-ма и аналогичных им, однородных с ними подходов, попыток, идеологических и практических позиций. Все они собрались и сфокусировались в конце концов в тезис и антитезис: бытие благодаря и. только благодаря миру, на одном полюсе, бытие вопреки и только вопреки миру — на втором. Но теперь мы уже имеем перед собою не чистый логический конструкт тезиса и антитезиса, но практически реальную, исторически опосредствованную и содержательно наполненную драму их действительного выполнения и претворения. Свою социально-историческую плоть они обретают в типологически определенных социальных связях между индивидами, связях, все многообразие которых таится внутри субъектного мира каждого из них как потенция, как виртуальная возможность, а отчасти и как латентные аспекты, скрытые за фасадом зафиксированного привычного облика. Так логический тезис находит себе конкретную почву в замкнуто-органическыл: связях. Он становится их последним
370 Г. С. Батищев подытожением, их пафосом, их паролем. Однако, получивший свое историческое наполнение и опосредствование, он перестает быть столь простым и прямолинейным, каким был первоначально. В субстанциализме он выступает уже не просто как тяготение субъекта к своей десубъективации, к чисто пассивному саморастворению в мире, к квиетистскому отказу от своего бытия в деянии, к замораживанию своей креативной индивидуальной жизни, но как мировоззренческая программа для достаточно активной жизни, программа и ориентация для деятельности человека в мире. Однако подспудный и итоговый смысл этой программы — анти-креатив-ность, самоотрицание творчества. Для осуществления этого субстанциализм оказывается перед необходимостью поистине сделать для себя такой мир, какой он хочет себе иметь, в каком нуждается ради себя. Нуждается же он в таком мире, от имени которого или во имя которого он смог бы активно добиться отрицания творчества как космического назначения человека. Подобным же образом и логический антитезис находит себе конкретную почву — преимущественно в замкнутом, а отчасти — в разомкнутом атомизме. Он тоже претерпевает усложнение, становясь подытожением атомистической позиции и ее высшим лозунгом, тоже наполняется опосредствующим его направленность историческим содержанием. В анти-субстанциализме он воспроизводится уже не просто как чистый негативизм уклонения от мира в креативность вопреки ему, как голое мироотрицание ради самоутверждения, но как мировоззренческая программа, состав и направленность которой, однако, в сильнейшей степени зависят — по логике негативной зависимости — от позиции ему противоположной, от субстанциализма и его логики. Претворение анти-субстан-циалистской программы, доходящей в ее волюнтаристских устремлениях до освобождения отрицающей активности от... деятельности, как мы увидим, потребует тоже конструирования себе особенной, призванной противостоять отвергаемой единой субстанции, релятивизированной онтологии. Анти-суб-станциализм тоже занят изготовлением негативно нужного ему мира, нередко весьма похожего на мир субстанциалис-тов, или даже фактически заимствует его у них, у своих антиподов, чтобы быть в состоянии выполнить свои ориентации на мироотрицающее самоутверждение, на онтологизацию субъ-
Введение в диалектику творчества 371 субъектности вместо, субстанциального вне-субъектного содержания. Он утверждает самооправданную креативность. Однако именно этим он не в меньшей мере противостоит космическому творческому назначению человека, его ответственному созидательному призванию во Вселенной. Теперь мы должны перейти от драмы социальных позиций, рассмотренной независимо от ее преломления в философской рефлексии, к драме идей, чтобы, критически пробиваясь сквозь ее положительно-отрицательный, противоречивый опыт, взятый в его крайних самообнаружениях, придти к расчищенному видению диалектики творчества.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «От типологии социальных связей — к типологии воззрений» з дисципліни «Введення в діалектику творчості»
