От реактивизма к анти-реак-тивизму (или авто-активизму). Потребностный редукционизм
Внутри самого последовательного. вполне ортодоксального реактивизма скла дывается и упрочивается представление о необходимом опосредствовании, о той системе опосредствующих звеньев между стимулом и реакцией, в которой воплощен весь прошлый «опыт», причем не только индивида, но даже и рода — накопленный и спрессованный «опыт» громадного множества былых связей типа «стимул —> реакция». До тех пор, пока эта система опосредствующих звеньев (сколь бы велика и сложна она ни была) истолковывается как строго подчиненная функциональному обслуживанию каждой новой ситуации, т. е. наилучшему, наиболее адекватному приятию нового, здесь и теперь действующего стимула, и наилучшей нынешней реакции на него, — до тех пор реактивизм и его главная схема остаются непоколебленными. Они лишь усовершенствуются от того, что система опосредствующих звеньев наделяется относительной самостоятельностью в качестве представляющей весь запечатленный в ней онто- и филогенез индивида-организма («субъекта» реакций). Последний в своем нынешнем поведении оказывается лишь в гораздо более сложной, но зато и гораздо более полной зависимости от стимулов среды, от требований извне, когда внутрь схемы включается эволюционная история, в виде накопленного «опыта» прошлых связей: 5-». «опыт» всех прошлых связей ^ типа S —> R ) R Здесь всякое локальное и сиюминутное требование среды, всякий актуально действующий стимул предстает как всего лишь малый фрагмент широчайшего — в пространстве и времени — и богатейшего контекста требований-стимулов, уже вобранных в себя системой опосредствования или также еще могущих стать вобранными в нее в будущем. Это значит, что достаточно сложная система обретает способность принимать всякое единичное, может быть, и малозначительное требование от среды — контролирующим и корректирующим его значимость встречным (т. е. контр-) требованием, выражающим интегральную зависимость системы от огромного множества прошлых, а через экстраполяцию на будущее^ — также еще и возможных грядущих требований среды. Тем самым
Введение в диалектику творчества 101 опосредствующая система наделяется относительной независимостью от «частных» и «случайных» воздействий, защищаясь от их хаотизирующего влияния избирательным к ним отношением, контр-требованиями к ним. И все это — ради наиболее глубокого и полного самоподчинения стимулирующей среде. Однако этот весьма тонкий и сложный порядок связей может стать жертвой вторжения такого фактора, из-за которого вся опосредствующая система «восстает» против своего функционально-служебного назначения. «Взбунтовавшись», она превращает свои встречные контр-требования к внешней среде в первичные, т. е. придает им статус исходных для себя. Она выходит из-под подчинения взрастившей ее внешней среды и свое поведение начинает основывать на независимом самостимулировании. На место РЕ-активности приходит автономная активность. Правда, в действительности такого рода «восстание» не может не иметь своих границ... Но в заинтересованных концептуальных построениях и в притязаниях своих такого рода «бунт» возносится до поистине вселенских масштабов. И тогда реактивизм рождает на свет своего антипода — анти-реактивизм, или авто-активизм. Свой инкубационный или внутриутробный период анти-реактивнзм проживает в форме редукционизма потребност-ного. Ибо потребность, как понятие, взятое максимально строго, в узком его значении, само в себе несет вряд ли исправимую двусмысленность, делающую его удобным для вынашивания реактивпзмом своего антипода. В самом деле, с одной стороны, потребность есть для его субъекта состояние вынужденности, принужденности извне, или, как говорится в принятой дефиниции, «состояние... выражающее зависимость от объективного содержания условий...»'15. Эта зависимость может порой становиться для субъекта явно отличной от него самого внутренней порабощающей его силой, внутренним насилием над ним: «...меня определяют и насилуют мои собственные потребности... моя собственная природа, являющаяся совокупностью потребностей и влечений (иначе говоря, мой интерес)...»'16. Но, с другой стороны, состояние потребности заключает в себе вместе с тем и противостояние зависимости от среды, более того — стремление поставить среду в зависимость от своего мерила, накладываемого на нее. В выше цитированном определении указано и на то, что потребность —
102 Г. С Батищев «источник активности»4'. Потребность выступает как навязывающая себя действительности, как требование к ней: она закрепляет и консервирует в ней то, что ее удовлетворяет, т. е. подходит под ее мерило, а если встречается нечто, не удовлетворяющее ее, то стремится «заменить его положением, соответствующим своей внутренней природе»48. Тут есть во что серьезно вдуматься: тенденция заменить действительность, какова она есть, другою — такою, какая себе требуется1. Именно этот второй смысл — требование, направленное изнутри вовне, отказывающееся от своего происхождения из действительности и притязающее на самообоснованность, на внутреннюю, автономную самодетерминацию, становится не только господствующим, а даже и единственным в концепциях, кладущих потребность во главу угла субъектного бытия. У Курта Левина вся психическая жизнь индивида изображена как движимая «напряженными системами», стремящимися неудержимо к своему разрешению, к разрядке своей энергии. Гормическая49 психология в лице Мак-Дугалла со всей резкостью отвергла формулу S —> R и вообще весь реакти-визм, дабы утвердить первичность, или изначальную имманентность, внутренних витальных влечений, с неудержимой и импульсивной силой детерминирующих поведение субъекта. Эта психология противопоставила внешней телеологич-ности внутреннюю телеологичность, присущую гормической активности. Вместе с таким укоренением потребностей в сфере темных, не просто бессознательных, но и прямо чуждых свету сознания, принципиально подспудных «энергиях» совершается иррационализация и, так сказать, «вита.гизация» этого понятия. При этом жизнь делается предметом и жертвой чрезвычайного злоупотребления. Она перестает быть средоточием тех смыслов, которые издревле тесно соседствовали с Истиной, с культурно-историческим путем восхождения человечества, с субъектной свободой и с благодарным миру творчеством. Всему этому «жизнь» начинает противопоставляться в качестве бессубъектной, «ночной» и непросветляемой стихии, готовой поглотить их в себе или низвести до чего-то неподлинного, функционального и производного от «глубинных» потребностей, таящихся в «преисподней» человеческой души50. Такого рода мотивы характерны в особенности для психоаналитических школ и концепций: сублимативных (в
Введение в диалектику творчества 103 фрейдизме, неофрейдизме и т. п.), изощрившихся в низведении всего высокого и тонкого к слепо-темному и грубому как якобы первичному истоку или «разгадке» всех тайн творчества; компенсативистских, сводящих творчество к «компенсациям» и «сверх-компенсациям» неискоренимой неполноценности человека и к жажде своецентричного самоутверждения (А. Адлер и адлерианство); концепций бессубъектных архетипов, где сводится к фатальному выражению глубинной кладовой бессознательных импульсов — к выражению «коллективного бессознательного» (К. Г. Юнг и юнгеанство). Так или иначе всякое проявление творчества ставится под подозрение и истолковывается как всего лишь обманчиво-превратная форма самообнаружения факторов «дна» человеческого субъектного мира. Креативность31 растворяется в принципиально некреативных и даже анти-креативных стихиях. Особое место занимает концепция отечественного психолога О. И. Табидзе — вполне рационалистическая и благодаря этому хорошо выявляющая скрытую логику всего потреб-ностного редукционизма. Для этого автора потребность есть фундаментальный объяснительный принцип субъектной жизни за вычетом сферы извне вынужденного поведения и сферы собственно свободного выбора, т. е. принцип объяснения всей той и только той жизни, которая адекватно выражает «внутреннюю природу» человека как «живого существа». Структура этой внутренней природы иерархична, а «в основе всего этого лежит внутренний онтический ценностный центр живого существа». «Понятие потребности лишь в том случае приобретает самостоятельное значение в системе понятий науки, когда оно указывает на природу живого существа с его внутренним оптическим ценностным центром»52. Отсюда нетрудно увидеть то, чтб впоследствии окажется необычайно существенным для всей диалектики творчества: если субъект отождествляется, хотя бы по сущности его, при прочих второстепенных ограничениях, с субъектом потребностей, или если. что почти то же самое, потребность возводится в центральный объяснительный принцип субъектного мира, то тем самым субъекту (и субъектному миру) придается по необходимости вполне определенная структура. Это — именно замкнутая внутри себя самой структура, организованная и сконцентрированная вокруг центра-точки («онтического центра»). При этом неизбежно кажется, что никакой иной структуры
104 Г. С. Батищев (скажем, организованной не вокруг точки, а вокруг бесконечных векторов-устремленностей, т. е. разомкнутой вперед и вверх) и быть вообще не может... Образ субъекта с точкой-центром канонизируется как единственно допустимый — канонизируется просто потому, что потребность принята за объяснительный принцип. Более того, с той же силой необходимости вся остальная действительность, остающаяся вне субъекта потребностей, низводится до сферы возможных предметов для внутренних, своих требований: средств их удовлетворения или материала для наложения на него внутреннего «кодекса» субъекта и для его суда над миром. Другие же субъекты тем самым обращаются в некие фигуры, подлежащие оценке и суду над ними в одностороннем порядке как в принципе принадлежащие периферии. Они все изначально лишены сущностной взаимности с субъектом потребностей и постольку десубъективированы во всем самом главном. Вне субъекта потребностей место остается только для объектов-средств — в этом суть дела! Отступление от этого десубъективирующего отношения к другим возможно только вместе с ограничением сферы потребностей. Это мы и находим у О. И. Табидзе: на равных началах и заодно с извне вынужденным поведением за пределы потребностного мира выносится также и область свободного выбора. А это эквивалентно признанию внутренней несвободы, неискоренимо присущей всякой потребностной детерминированности. Ибо происходит фатализаиия жизни субъекта не меньшая, нежели при наложении на нее принудительного поля влияний или управления извне. Достаточно положить в основу в конечном счете монополию детерминации, идущих «от специфики внутренней природы», от требований центрального «нутра», в порядке слоев, во вне, так эти же детерминации оказываются редукционистскими — идущими тем самым снизу вверх и подчиняющими себе любой уровень сложности — одному первичному, самому примитивному и «донному». Ведь внутренний центр выступает как предшествующий любому обретению или созиданию, как более или менее «потребному»... «Этот центр возникает на самом низшем уровне жизни, но сохраняет свое значение и на всех последующих уровнях развития, определяя сущность индивида на сознательном психическом уровне... и на духовном социальном уровне...»51. Так делается аналитически прояснен-
Введение в диалектику творчества 105 ным тот скрытый смысл, который может таиться вообще в истолковании всей мотивации у субъекта, в особенности — творческой, как проявления более глубокой сущности — потребностей54. Субъект, способный видеть и слышать других лишь сквозь свои потребности и с их «точки зрения», не может не быть в конечном счете слеп и глух к тому общению, которое предполагает развертывание нередуцируемых содержаний в их гармонической со-причастности и взаимности бытия. Поэтому, в противовес потребностному редукционизму, вызревает понимание радикально над-потребностного характера субъектной мотивации. Осторожно приближается к этому К. А. Абуль-ханова-Славская, констатирующая: «...мотивация, по-видимому, соотносится не с потребностями как таковыми, а есть новый синтез системы основных жизненных отношений личности и системы объективных задач общественной жизни... Мотивация есть ценностно-динамическая сторона... становления, способ организации всех уровней деятельности»55. Категоричнее не-редукционистское понимание у В. М. Розина: «Не потребности, цели и намерения вызывают определенные акты деятельности и поведения, а вся жизнь человека в целом»56, включающая в себя и такие ее содержания, которые не только не входят в состав потребностей, но и не актуализируются деятельностным процессом. Впрочем, в свое время К. Маркс ориентировал на принципиально не-редукционист-ской подход, когда утверждал фактически снятие потребностной детерминации для процесса созидания у человека-субъекта: последний «...в истинном смысле слова только тогда и производит, когда свободен от нее (физической потребности.— Г 5.)»57. Чтобы последовательно преодолеть потребностный редук-ционизм, важно сделать само понятие потребности максимально строгим, не экстраполируемым на мотивацию и отказаться от его расширительного употребления на уровне духовно-культурного созидания.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «От реактивизма к анти-реак-тивизму (или авто-активизму). Потребностный редукционизм» з дисципліни «Введення в діалектику творчості»
