Среди художественной прозы, посвященной исследованию тоталитаризма, достаточно назвать три антиутопии, написанные и изданные в период 20-40-х годов: "Мы" Евгения Замятина, "О дивный, новый мир" Олдоса Хаксли, "1984" Джорджа Оруэлла. Теме "Личность и тоталитарная власть" посвящены и такие шедевры культуры, как "Реквием" Ахматовой, 7-я симфония Шостаковича. Во всех этих произведениях представлена универсальная характеристика тоталитарных политических систем, обладающих способностью мимикрии, от фарса до трагедии. Нельзя не назвать и широко известный роман писателя, психолога и биолога Артура Кестлера "Слепящая тьма"(1940 г.), где были описаны зловещие методы управления власти и идолопоклоннический образ мыслей толпы. Герой романа Рубашов, в котором угадываются черты биографии реальных деятелей русской революции, записывает в своем дневнике: "Политическая деятельность может быть сравнительно честной в тихих заводях Истории, на ее крутых поворотах уместен лишь старый закон о цели, оправдывающей любые средства. Вы выбросили за борт балласт буржуазных предрассудков и правил "честной борьбы", а потому вынуждены
руководствоваться одним-единственным мерилом - последовательной логики ". Целью тоталитаризма всегда было ускоренное стремление переделать человека. При этом решительно отметались таинства человеческого бытия и неодолимые характеристики человеческой индивидуальности. Тоталитаризм всегда ставил задачу конструирования нового типа личности с особой ментальностью. Недаром Лев Троцкий, будучи видным идеологом партии большевиков и нося мундир наркомвоенмора (министра обороны), осуществлял материальную поддержку фрейдомарксистам, живо интересовался психофизическими экспериментами. Все ради того, чтобы получить в руки действенный инструмент управления человеческими массами. В его речах эти надежды озвучивались так: "Человек примется, наконец, всерьез гармонизировать себя самого. Жизнь, даже чисто физиологическая, станет коллективно-экспериментальной". Трудно удержаться, чтобы не отметить, что фрагменты этой лексики удивительно напоминают некоторые современные обороты политического языка. Наиболее проблемным является вопрос о взаимоотношениях тоталитаризма и массовой культуры. Действенно управлять культурой можно только в условиях тоталитарного общества. Тоталитаризм - явление единостильное. Культура в демократическом обществе динамична, мозаична и слабо поддается прогнозам. Об этом писал еще Ф.Фукуяма в своей известной работе "Конец истории". С одной стороны, маскульт сыграл безусловную роль в развале тоталитарных режимов, особенно советского. При помощи кинематографа, видео- и аудиопродукции успешно подтачивалось единство морального климата советского общества. Но с другой стороны, маскульт угрожает стабильности самих демократических институтов. Активная "редактура" жизни общества и его основных ритуалов со стороны явлений массовой культуры несет в себе потенциальную опасность для потребительского демократического строя. Ему нужны не "редакторы", а исправные потребители и налогоплательщики. А маскульт как мало управляемое явление бывает склонен к "самоедству". Демократическая модель - это плюрализм мнений, отсутствие единого стиля. Здесь и простирается территория действия для технологий паблик рилейшнз. В новейшей истории тоталитарные общества возникли в Италии, России и Германии в период 20-30-х годов. И именно там и тогда в культуре XX века возникло такое яркое и противоречивое явление, как худо- жествеиный авангард. Под этим термином следует понимать сложную и противоречивую совокупность художественных течений, возникших в европейской культуре первой четверти XX века. Итальянские футуристы, немецкие экспрессионисты и дадаисты, русские примитивисты, супрематисты, кубофутуристы и конструктивисты - это поэты, художники, писатели, дизайнеры теоретики, желавшие активно участвовать в борьбе за революционное переустройство мира, своими эстетическими программами и манифестами внесшие весомый вклад в теоретический фундамент тоталитаризма. Именно художественный авангард стал генератором эстетического и политического экстремизма. Генетическая связь авангарда и тоталитаризма - один из самых загадочных парадоксов XX века. Связь эта, как явственно сегодня видно, произошла неким мистическим образом, поверх явных соответствий языка и стиля. Дело в том, что авангард претендовал не только на совершенствование художественных приемов, но и на переустройство самой жизни. Из сферы эстетических изысков он мигрировал в зону социальных экспериментов. Вот лишь несколько фактов, вразброс по хронологии. В день путча 24 октября 1922 года итальянские футуристы во главе со своим лидером Маринетти шагали по улицам Рима в одной колонне с членами фашистских боевых отрядов. Футуризм Маринетти оказал определенное влияние не только на итальянских фашистов, но и на немецкий экспрессионизм, а через него - на национал-социалистов. Экспрессионист Йост, автор печально знаменитого высказывания: "Когда я слышу слово "культура" - я хватаюсь за пистолет", - возглавил нацистскую Поэтическую академию. Если обратиться к связи национал-социализма и немецкого художественного экспрессионизма, то следует обратить внимание на то, что названия журналов художников-экспрессионистов "Действие", "Штурм", "Буря" очень скоро перекочевали из артистических кафе в пивные, где собирались штурмовики, составив основу их политического словаря. Таким образом, внутри европейского авангарда разрабатывалась концепция, которая стала фундаментом не только тоталитарной эстетики, но и пропаганды, своеобразной увертюрой грандиозного политического шоу. Без натяжки можно утверждать, что Ленин, Сталин и Гитлер с блеском воплотили в политической реальности некоторые метафоры авангардистов. Комиссар от Наркомпроса Марк Шагал написал в своей биографии: "Ленин перевернул Россию вверх ногами - точно так же, как я па-
ступаю в своих картинах ". Несколько десятилетий спустя, живя уже не в советском Витебске, а в Париже, он напишет картину, где Ленин в клоунском обличий делает стойку в карнавальном окружении шагаловских персонажей. Еще один комиссар от Наркомпроса Казимир Малевич, ранее способствовавший изгнанию Шагала из Витебска (по эстетическим разногласиям), писал, что "кубизм и футуризм были провозвестниками революции 1917 года ". Он утверждал свой стиль - супрематизм (геометрическую абстракцию). Любопытно вспомнить, что задолго до Малевича нечто похожее описал Дж. Свифт в связи с путешествием его героя в Л апуту. Там принципы геометрии очень эффектно использовались для оформления трапезы и одежды. А.Гастев, один из руководителей Пролеткульта и Центрального института труда, ввел термин "социальная инженерия". Заметим, что именно этот термин сегодня часто применяют по отношению к паблик рилейшнз. Тогда, по Гастеву, это означало активную работу по созданию "нового человека" при помощи "конструирования психики". Сергей Третьяков, один из теоретиков и руководителей русского авангарда, писал: "То, что именуется "личным делом", "частным интересом ", становится под организованный контроль коллектива ". И далее: "Работник искусства должен стать психоинженером". И.Сталин сделал это выражение директивным афоризмом, возвестив, что писатели должны быть "инженерами человеческих душ ". А Третьяков спустя некоторое время сгинул в лагере. Русский футуризм, возникший вслед за итальянским, тем не менее проделал стремительную собственную эволюцию и, по выражению одного из своих лидеров, Маяковского, "мертвой хваткой взял Россию " в борьбе за власть. Сам Маяковский в своих ранних стихах на практике поддерживал основную концепцию авангарда - создание Нового Человека: "Мозги шлифуем рашпилем языка "("Поэт и рабочий", 1918); "Голов людских обделываем дубы" ("Поэт и рабочий"); "Флагами небо оклеивай!" ("Левый марш"); "Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер "("Левый марш")', "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо ", "Людей у/сивых ловить, а не рыб ". Трудно отделаться от впечатления, что некоторые из этих поэтических строк -цитаты из некоторых современных концепций политической рекламы. Художник и время - тема не из простых. Многие режиссеры, композиторы, художники, поэты и писатели высочайшей пробы посвящали свои хвалебные произведения тоталитарным тиранам. Времена не выбирают, в них живут и умирают. Из проносящейся жизни поэту всегда достаются дары и удары судьбы. Знаки этого невозможно не обнаружить в его текстах. Подобно многим художникам своего поколения, Мандельштам отдал дань увлечения утопическому мечтательству предреволюционных лет: "Итак, готовьтесь жить во времени, где пет ни волка, ни тапира, А небо будущим беременно-пшеницей сытого эфира... " Подобный поэтический язык очень близок футуристам - тем, кто воспевал технику и нового человека, но очень скоро объекты их поклонения показали свой звериный оскал. Нечто похожее произошло и с поэзией Мандельштама. Период романтического предчувствия революции сменился тяжелым удушьем тоталитарной хватки. Вот строки о Муссолини в стихотворении "Рим" (1937): И над Римом диктатора-выродка Подбородок тяжелый висит. Сталину же посвящены знаменитые строки поэтического памфлета в 1933-м: Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, Только слышно кремлевского горца — Душегуба имужикоборца. Его толстые пальцы, как черви жирны, А слова, как пудовые гири, верны Тараканьи смеются глазища, И сияют его голенища. Строка, "А слова, как пудовые гири, верны ", выделена не случайно. Это вполне осмысленный, а не вынужденный реверанс великого поэта в сторону мастеров политической пропаганды.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ТОТАЛИТАРИЗМ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА» з дисципліни «Технології реклами та PR»
