Речевое доказательство представляет центральную часть риторики как дисциплины, поскольку содержательная, эффективная и целесообразная речь есть только производная от мыслительной деятельности человека. Нельзя построить удачный текст, если логически не сформированы идея и замысел, в этой ситуации речь становится несодержательной, приукрашенной и производящей впечатление просто глупой. Иными словами, всякие попытки работать с текстом безотносительно к содержательному уровню, бессмысленны и бесплодны. Сначала тренируется сознание, потом, как его производная, тренируется речь. В этом отношении в трудном положении оказываются люди, не изучавшие логику человеческого мышления, что повсеместно встречается в России. Отсутствие в образовательных программах средних и высших учебных заведений курса логики абсурдно, такое положение "мотивировано" только идеологией тоталитарных систем и недопустимо (так как античеловечно), с точки зрения здравого смысла, в цивилизованном обществе. Особенно печальная ситуация возникает в тех случаях, когда некоторые гимназии вводят курс логики, но приглашают читать этот курс людей, специально не подготовленных, например преподавателей информатики или физики (в высших учебных заведениях, хочется верить, это невозможно): возникает дилетантский педагогический хаос, в результате которого дети не только не обучаются стройной мыслительной деятельности, но и разрушают принципы врожденного логического мышления. Советские идеологи сделали все для того, чтобы воспитать людей, с которыми легко договориться, которыми легко управлять, потому что они не могут осуществить интеллектуального противостояния. Задача создания человека нового типа тоталитарным обществом была поставлена и решена. Три поколения — это очень большой срок; мало того что в школе логике не учат, сама языковая среда, в которой растет ребенок, — это среда людей, логике не обученных. Где тогда постигать основы логического мышления? В сегодняшней отечественной ситуации это привело к интеллектуальному парадоксу: ни один политик не может доказать правомерность своей точки зрения, а почти ни один избиратель реально не понимает, за кого голосовать и за что голосовать. Когда нет обоснования голосовать за что-то позитивное, новое, возникает желание не голосовать ни за что. В этой ситуации голосование "ни за что" означает голосование за прошлое, за привычную ментальность. Неважно, хороша она или плоха, но неубедительно ничто другое. Ортодоксальное, неразвитое мышление склоняется к тому, чтобы никакой интеллектуальной деятельности не осуществлять и, таким образом, голосовать за то, что уже привычно и знакомо. В этом контексте разумно привести те дополнительные виды демонстрации, которые также отражают специфику отечественного мышления. Первый дополнительный тип демонстрации — апелляция к человеку (лат. ad hominem) — такое средство убеждения, когда вместо обоснования истинности или ложности рассматриваемого тезиса с помощью объективных аргументов все сводится к положительной или отрицательной характеристике личности человека, утверждение которого поддерживается или оспаривается. Этот прием убеждения рассчитан на чувство оппонента или слушателей вместо опоры на объективные данные. Поэтому считается, что он может применяться в качестве дополнения к доказательству "к истине", но как самостоятельное доказательство является логической ошибкой. На чем строится логическая связь в "апелляции к человеку"? Вместо того чтобы аргументировать тезис прямым образом, т.е. приводить разумные, осмысленные аргументы в защиту своей точки зрения, говорящий выдвигает только один аргумент: данная точка зрения разделяема некоторым лицом, передоверяя, таким образом, аргументацию мнению известного и авторитетного человека. И этого оказывается совершенно достаточно в определенных ситуациях. Например, человек заболел язвой желудка и начинает лечиться от этого заболевания, выбирая определенный способ лечения. К нему обращаются и спрашивают, почему он выбрал именно этот способ. Существует, безусловно, прямая аргументация в обосновании правомерности выбранного способа лечения. 1. Лекарство, которое я принимаю, расщепляет ферменты, заживляет внутренние язвочки стенок желудка или двенадцатиперстной кишки и т.д. (расписывается действие лекарства). 2. Специальные водные процедуры регулируют кровеносный обмен, который, в свою очередь, приводит к улучшению обмена веществ; обмен веществ, восстановившись, уменьшает жировые прослойки в структуре ткани — и это приводит к ликвидации заболевания. 3. Особый режим нормализует состояние нервной системы, нервная система непосредственно скоррелирована с деятельностью коры головного мозга. Мозг — это командный центр организма, а точный приказ — залог четкой работы всех органов и т.д. Эту прямую аргументацию в подобной ситуации редко предлагают. Обычно человек поступает совершенно по-другому, он говорит: "Я был на приеме у К. (и называет имя известного, авторитетного врача), и доктор сказал, что я должен так лечиться. И я так лечусь". Разве не аргумент? Конечно, аргумент. Эта речь — есть апелляция к человеку, к авторитетному лицу. При этом, чем более авторитетно это лицо, тем лучше получается аргументация. Само понятие авторитета — это не бинарное, не двоякое противопоставление (есть авторитет — нет авторитета), это шкала, на которой каждый человек в нашем сознании занимает определенную позицию. Авторитет бывает больший и меньший. Есть две предельные точки: полное отсутствие авторитета и обожествление. Приведем достоверный пример (правда, несовременный). В Москве есть Государственный научно-исследовательский институт гастроэнтерологии. Директором этого института много лет был академик АМН В.X. Василенко, о необычайных профессиональных данных которого в 60—70-е годы ходили легенды. У него был огромный кабинет; когда в другом конце этого кабинета открывалась дверь и входил человек, которого он видел первый раз в жизни, Василенко на расстоянии определял, чем посетитель болен, а пока этот человек шел к его столу, ему уже выписывался рецепт. Симптомы болезни Василенко мог не спрашивать, а рассказать о них сам. Он практически никогда не ошибался и очень часто в своих диагнозах входил в противоречие с полным клиническим обследованием, которому больной человек подвергался до того, как попадал в этот кабинет. Считалось, что Василенко — гениальный диагност и великий врач. Видимо, так и было. В те годы это была легендарная личность. Многие люди, страдавшие каким-либо желудочно-кишечным заболеванием, знали это имя, и его мнение считалось совершенно неоспоримым. Если Василенко говорил, что не надо ничего делать, это означало, что лечиться человек не будет, а если он давал предписания, им строжайше следовал больной. Понятно, что существуют люди, к мнению которых можно апеллировать. Если вам нужно составить контракт и вас спрашивают, почему вы внесли в него такие-то пункты, можно подробно объяснить, на основании какого закона и подзаконного акта это сделано, а можно сказать, что вы наняли профессионального юриста из известной консалтинговой компании, и юрист составил этот контракт. Если компания имеет безупречную репутацию, то контракт, написанный сотрудником этой компании, не обсуждается с точки зрения юридической адекватности и грамотности. Безусловно, апелляция к человеку исходит из такого внутреннего состояния психики слушателей, при котором само ощущение кумира естественно. Если перед вами человек, у которого ни в какой сфере кумира нет, апелляция к человеку как прием окажется бессмысленной. Суть данной коммуникативной ситуации заключается не в том, что говорящий считает мнение кого-то авторитетным, поскольку убеждает он не себя, а в том, что его слушатели считают это лицо авторитетным. Если же человек принимает решение (скажем, лечиться так, как прописал известный доктор), он убеждает сам себя. Но обычно это бывает в речи, направленной на других людей. И в этом случае апелляция к человеку возможна только тогда, когда авторитетность по отношению к кому-то естественна для слушающих. Люди, живущие в России, очень подходят для аргументации такого типа, потому что сознание российского человека — сознание мифологическое. Остановимся на этом подробнее. Миф (греч. mýthos — повествование, предание) — создание коллективной общенародной фантазии, обобщенно отражающей действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций, которые мыслятся сознанием вполне реальными. Хотя миф в точном смысле слова есть повествование, совокупность "рассказов" о мире, это не жанр словесности, а определенное представление о мире. Мифологическое мироощущение выражается не только в повествовании, но и в иных формах: обрядах и ритуалах. Ритуал — традиционные формы поведения, сопровождающие наиболее важные моменты жизнедеятельности коллектива на всех социальных уровнях: семьи, общины, государства (см., в частности, ритуальную речь выше). Мифологическое мышление характеризуется рядом специальных признаков. Оно основано на факте "еще-невыделенности" человека из природы, на недифференцированности логической мысли от эмоциональной сферы, неумении абстрагироваться от конкретного и т.п. В первую очередь специфика мифа тесно увязана с личностью на том основании, что в личности наличествует и преодолевается антитеза "себя" и "иного", т.е. субъекта — объекта. В мифе обычно выделяются альтернативы (бинарная оппозиция): свой — чужой, жизнь — смерть, мужское — женское, природа — культура, которые считаются универсальными. Личность предполагает телесность и сознание, она сама есть выражение и символ; личность не только есть, но и понятна как таковая. На каждой вещи есть слой личностного бытия, т.е. мифа, притом каждая "личность" может быть представлена бесконечно разнообразными формами в зависимости от телесного и пространственно-временного бытия. В статическом образе мифической эпохи есть черты синкретического представления о времени как сфере причинности, как области элементарного противопоставления "раньше" и "теперь", прошлого и настоящего. Концепция мифа как орудия сознательной борьбы с историческим временем созвучна определенной антиисторической философской позиции в XX в. Вторичные чувственные качества по смежности в пространстве также могут преобразовываться в причинно-следственную связь, а происхождение — в известном смысле подменять сущность. Последняя черта (характерная и для детского мышления) чрезвычайно существенна, так как ведет к самой специфике мифа. Миф сопоставим с религией, в мифологии многое сводится к догматам и таинствам, к субстанциональному утверждению личности в вечности. Религия требует веры в сверхчувственный мир и жизни согласно этой вере. Важнейшей предпосылкой мифологического мышления является невыделенность человека из природы, порождающая, в частности, всеобщее одушевление и персонализацию. Невыделенность же человека из родовой общины, стихийный коллективизм приводят к тому, что человек везде и всюду видит родовые отношения, все предметы и явления объединены родственными отношениями. Миф историчен как инобытийное историческое становление личности в идеальном синтезе этого становления и первозданной нетронутости личности ("священная история"), что составляет истину "чуда". Только через историческое инобытие "личность" достигает самопознания, осуществляемого в "слове". Личность, история, слово и чудо — основные моменты мифа. Итак, "миф есть в словах данная чудесная личностная история", но с учетом диалектического синтеза личности, ее самовыражения и словесного осмысления в имени, "миф есть развернутое магическое имя" (А.Ф. Лосев). Прежде всего, мифологическая мысль сконцентрирована на таких "метафизических" проблемах, как тайна рождения и смерти, судьба и т.д., которые в известном смысле периферийны для науки и по которым чисто логические объяснения не всегда удовлетворяют людей даже в современном обществе. Этим отчасти объясняется известная живучесть мифологии, а следовательно, и право на ее рассмотрение в синхроническом плане. Впрочем, дело тут не столько в самих объектах интереса, сколько в установке мифологии на исключение необъяснимых событий, неразрешенных коллизий, выходящих за пределы неизменного социального и космического порядка. Она постоянно передает менее понятное через более понятное, умонепостигаемое через умопостигаемое и особенно более трудноразрешимое через менее трудноразрешимое (отсюда возникает необходимость в нахождении мифологических медиаторов — героев и объектов). Мифология не только не сводится к удовлетворению любопытства первобытного человека, но ее познавательный пафос подчинен гармонизирующей и упорядочивающей целенаправленности, ориентирован на такой целостный подход к миру, при котором не допускаются даже малейшие элементы хаотичности, неупорядоченности. Превращение хаоса в космос составляет основной смысл мифологии, причем космос с самого начала включает ценностный, этический аспект. "Мифологические символы функционируют таким образом, чтобы личное и социальное поведение человека и мировоззрение (аксиологически ориентированная модель мира) взаимно поддерживали друг друга в рамках единой системы. Миф объясняет и санкционирует существующий социальный и космический порядок в том его понимании, которое свойственно данной культуре, и через это объясняет человеку его самого" (Е.М. Мелетинский).
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ВИДЫ ДЕМОНСТРАЦИИ» з дисципліни «Теорія і практика мовної комунікації»
