Лесаж вполне сознает услугу, оказываемую здесь его гипотезой механике. Он прямо указывает на то, что Галилей и все его последователи вывели закон равномерного возрастания скоростей только при помощи закона сложения скоростей и что они могли рассматривать этот закон суммирования только как особую гипотезу, требующую опытного доказательства; у него же, напротив, постоянство ускорения при падении вытекает непосредственно из основного положения, без участия каких-либо иных гипотез. С другой стороны, он делает самому себе возражение, с которым неизбежно встречается всякий физик, желающий объяснить тяжесть чисто механически: если удары атомов составляют причину тяжести, то вес тел должен быть пропорционален их поверхности или, вернее, их горизонтальной проекции; каким же образом вес этот может находиться в прямом отношении к их массе. Не должно ли тело, взвешиваемое внутри дома или под крышей, где множество обусловливающих тяжесть атомов задержано кровлей, оказаться более легким, чем при взвешивании его на открытом воздухе? Но на такие вопросы даже эпикуреец сумел бы уверенно ответить, что атомы проходят сквозь тела так же свободно, как, например, свет сквозь алмаз или магнитная материя сквозь золото. Количество атомов, задерживаемых первыми слоями тяжелого тела, может быть признано совершенно незначащим в сравнении с числом атомов, проникающих через всю его толщу. И, тем не менее, легко понять, что задержанные атомы должны оказывать заметное действие на поверхностные слои тела, так как их чрезвычайная скорость является компенсацией ничтожности их массы. Осторожные атомисты могли бы остановиться еще перед другим затруднением, а именно, перед мыслью, что атомы, взаимно ударяясь друг о друга и ослабляя этим силу тяжести, сами должны были бы с течением времени успокоиться и остановиться. Было бы неуместно возразить на это, что сумма движения, если взять ее в алгебраическом смысле, остается постоянной, так как несостоятельность подобного представления о сохранении движения слишком очевидна: две равные и противоположные силы способны производить известное действие до удара, но после него их дееспособность равна нулю. Из этого затруднения существует один только выход, а именно, пойти на возможно большее увеличение промежутков между атомами, сравнительно с их величиной, и так как здесь для произвола открывается полный простор, то можно представить себе эти расстояния бесконечно большими, сравнительно с размерами атомов, в результате чего вероятность столкновения между обусловливающими тяжесть атомами станет бесконечно малой. При всем том в заключение придется еще осветить следующий вопрос: каким образом, при повсеместном существовании атомных потоков, небесные тела могут не испытывать замедления в своих движениях. На это, однако, легко ответить: так как тяжесть обусловливается потоком атомов, свободных от антагонистов, то при прочих равных условиях она пропорциональна квадрату скорости атомов. Замедление же, испытываемое движением небесных тел, измеряется произведением простой скорости атомов на скорость весомого тела. Следовательно, тяжесть небесных тел относится к замедлению их движения, как скорость вызывающих тяжесть атомов относится к скорости самих небесных тел. А так как это отношение по предположению бесконечно мало, то и замедление движущихся небесных тел по отношению к их тяжести должно быть бесконечно малым и потому вообще незаметным. Этим, по Лесажу, исчерпывается вся сумма возражений, которые с известным правом могли бы быть сделаны против его системы. Последняя кажется ему настолько естественной и понятной, что он даже пытается выяснить причины, которые могли помешать физикам придти к ней раньше него. Таких причин он находит четыре: 1) неумение некоторых физиков подвергнуть математическому анализу хаос разнообразных атомных движений; 2) предрассудки других физиков, будто невозможно открыть причину тяжести; 3) опасение повредить себе и лишиться материальных выгод предложением новой системы; 4) недостаточное понимание плодотворности новой теории. Указанным путем Лесаж с большой смелостью и неоспоримой талантливостью выработал новую систему, которая не только объясняет причину тяжести, но и поразительно наглядно разрешает многие трудные проблемы динамики. Он показал, каким образом видимое притяжение материи — свойство, в сущности, никому непонятное — может быть объяснено ударами особой материи, порождающей тяжесть. Исходя из своей гипотезы, он вывел оба главные закона всеобщего тяготения и доказал, что тяготение должно быть присуще всем земным телам. Далее, и закон сложения скоростей, играющий у Галилея еще сомнительную роль и выступающий у Ньютона просто в качестве аксиомы, выведен Лесажем вполне точно и наглядно из начал, положенных в основу его системы. Сверх того, Лесаж всегда оставался вполне самостоятельным. Высказанное им мнение, будто эпикурейцы только по непростительной небрежности не предвосхитили его открытия, вероятно, он и сам не считал серьезным; скорее всего он это сделал с целью отнять у своего труда ненавистный тому времени оттенок новшества. С другой стороны, однако, нельзя упускать из виду, что попытка Лесажа объяснить строение материи представляет собою именно не более, как попытку. Главная задача его — объяснение тяжести всякой материи — выполнена всего удачнее, хотя и здесь остаются некоторые сомнительные остатки гипотетического характера. Основная гипотеза атомных потоков, проходящих по всевозможным направлениям, через каждую точку пространства, это — смелое предположение, которого нельзя допустить без глубокого убеждения в плодотворности этой гипотезы. Но другое положение, будто живая сила может теряться при редких, правда, столкновениях атомов, для физика просто неприемлема. Эту дилемму можно бы обойти, предположив, что атомы, обусловливающие тяжесть, являются бесконечно упругими; но это значило бы предпослать теории атомов теорию упругости, между тем как первая должна служить основанием для объяснения второй. Другое возможное предположение состояло бы в том, что спорная потеря живой силы является только кажущейся, а в действительности указывает на превращение массового движения атомов во внутреннее движение отдельных частей. Но при таком толковании пришлось бы атомы рассматривать как комплексы атомов второго порядка, а материю вообще как нечто сложное, составленное из сложного же и т. д. до бесконечности. Впрочем, с этими трудностями, присущими всякой атомной теории и, быть может, зависящими, в конечном счете, от свойства нашей познавательной способности, можно было бы еще примириться, если бы попытка Лесажа не осталась незавершенной и в других направлениях. Лесаж вывел явления тяготения из своей гипотезы атомов, вызывающих тяжесть, но дальше он в своей дедукции не пошел. Возбуждавшие как раз в то время всеобщее внимание открытия удельной теплоемкости, теплоты плавления и т. д., действия электричества и магнетизма, возможность существования различных химических элементов, их соединения и разложения оставались еще совершенно без всякого объяснения. Можно ли было бы эти явления вообще объяснить на основе его системы, и каким именно образом об этом Лесаж определенно не высказался; во всяком случае объяснение упомянутых явлений представлялось труднее построения основ самой системы. В последнем обстоятельстве и следует, вероятно, искать главную причину той холодности, с какой была принята система Лесажа. Закон всеобщего тяготения был подтвержден тысячами наблюдений, и приложение его оказалось настолько надежным и плодотворным, что теоретическое обоснование его не возбуждало заметного интереса; тем более, что всякого рода умозрения, переступавшие за пределы фактов и их закономерности, представлялись опасными в научном отношении или же морально-вредными. Ученые не сознавали еще пользы применения лесажевых теорий к другим отделам физики и ничего от них не ждали. Вот почему, охотно признав в Лесаже талантливого философа, на него в дальнейшем перестали обращать внимание, время от времени его еще цитировали, но системы его не касались. Фишер в своей «Истории физики» 2 приводит несколько положений из системы Лесажа и затем ограничивается следующим замечанием: «Если согласиться с его посылками, то за механико-атомистической физикой следует признать бесспорное преимущество, так как она делает наглядным все то, чего динамическая физика никогда не способна сделать доступным для наших чувств. Этим объясняется, почему механическая физика столько времени пользовалась почетом и до сих пор не перестает иметь почитателей». Мунке в «Gehler's physik. Wörterbuch» замечает: «Наибольший интерес в новейшее время возбудила система Лесажа, согласно которой материя состоит из атомов, приводимых в движение своеобразно соединенной с ними силой, особым эфирным веществом. Если принять эту гипотезу (которая едва ли имела другого приверженца, кроме Прево) во всей строгости, то все силы, по крайней мере, все первичные или основные силы, должны быть изгнаны из природы. Мне, однако, представляется излишним вдаваться в дальнейший разбор воззрений Лесажа и их применений к явлениям природы, сделанных им самим и его последователем. Прево». Правда, в новейшее время, когда стали относиться с большим интересом к идее о такой причине тяготения, которая связывала бы последнее с другими силами природы, имя Лесажа опять стало часто упоминаться. Но и теперь большею частью ограничиваются только тем, что упоминают его имя или приводят цитату из его работы, не дочитывая последней до конца и не давая себе труда проверить ее с должною основательностью.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ТРУДНОСТИ В ТЕОРИИ ЛЕСАЖА» з дисципліни «Історія фізики»
