Признаки, противоречия и методология анализа мировой политики в рамках политико-социологического подхода
Используя предложенный Цыганковым метод анализа мировой политики и обобщая его рассуждения, можно выделить следующие признаки-тенденции данной области реальности. Во-первых, термин «мировая» указывает на всеохватность обозначаемых им явлений и процессов. Речь идет, прежде всего, о том, что происходит на уровне глобального развития и как глобальные процессы влияют и преломляются на региональном и субрегиональном уровнях. Политико-социологический (мирополитический) подход, таким образом, исходит из того, что в настоящее время мир приобрел состояние единства, идет усиление взаимозависимости различных его составляющих. Образно это состояние называют «сжатием мира», означающим взаимосвязанность и взаимоуязвимость различных его акторов и регионов. Исторически это состояние прошло несколько этапов формирования. Исходным импульсом к становлению единства мира можно считать Великие географические открытия XV-XVI вв. Далее движущей силой стала Промышленная революция XVIII-XIX вв., открывшая невиданные ранее возможности для мировой торговли и перетока капитала, породившая первую фазу того процесса, который ныне принято называть глобализацией. Однако все это были этапами формирования экономического единства мира. Вехами на пути складывания политически единого мирового пространства стали Первая, Вторая мировые войны, холодная война, деколонизация и, наконец, крушение «социалистического лагеря». В настоящее время это единство бесспорно: самые разные государства и региона стоят перед рядом объединяющих их глобальных проблем, таких как международный терроризм, распространение оружия массового уничтожения, глобальная бедность, исчерпаемость ресурсов и др. Как подчеркивает Цыганков, именно глобальное измерение лежит в основе тех процессов, которые принято называть мировой политикой. Во-вторых, понятие «мировая политика» предполагает обращение к определенной сфере общественных отношений - сфере, в области и посредством которой ее участники стремятся реализовать свои интересы, цели и ценности путем либо убеждения и согласования, либо соперничества и обмена, либо угроз и насилия в отношении друг друга. Это означает, что важнейшим признаком мировой политики выступают отношения силы, авторитета, влияния и власти или, говоря короче, властное измерение, а государство является главным актором мировой политики. В-третьих, необходимо учитывать, что властные отношения существовали в международных взаимодействиях всегда. Тот срез реальности, который мы называем мировой политикой, характеризуется принципиальной трансформацией глобальных политических отношений, импульс к чему дают процессы глобализации и взаимозависимости. Трансформация проявляется в развитии следующих явлений и тенденций: - на авансцене мировой политики появились новые в количественном и качественном отношении акторы, такие как неправительственные организации, международные мафиозные группировки и преступные структуры, крупный и мелкий бизнес, общественные движения, миграционные потоки, СМИ, называемые транснациональными и оказывающие все возрастающее влияние на международно-политическую ситуацию; - стирается граница между внешней и внутренней политикой государства. Проявлениями становятся проникновение ряда транснациональных акторов в сферы традиционной государственной деятельности независимо от того, выступают ли они соперниками государства или сотрудничают с ним; усиливается субнациональная политика субъектов федерального государства – регионов, министерств, предприятий и фирм, которые проводят «свою», параллельную по отношению к общегосударственной внешнюю политику; - «размывается» государственный суверенитет, традиционно предполагающий невмешательство во внутренние дела государств внешних международных субъектов и полную власть государства над своей территорией. Проявление данной тенденции видно на примере политики ЕС, где часть суверенных полномочий добровольно передается государствами наднациональным органам управления; национальные границы становятся легко приницаемыми для внешних воздействий (финансово-экономических, информационных и др.); объектом дипломатических и военных отношений государств становится не только их внешняя политика, но и внутренняя (ядерные программы Северной Кореи и Ирана, этническая политика Югославии, чеченская политика России и проч.). В-четвертых, формируется своего рода глобальное управление, которое в отсутствие мирового правительства можно обозначить метафорой «глобальное управление без глобального правительства» («global governance without global government»). Его признаки видны в деятельности общемировых саммитов и представительных межгосударственных конференций по самым разным вопросам мирового развития – от «горячих» вопросов военно-политической безопасности до социальных проблем глобального характера, таких как энергетическая политика, защита окружающей среды, проблемы устойчивого развития, права женщин и др. Кроме того, глобальное управление реализуется через деятельность многочисленных негосударственных акторов, которые, создавая разветвленные сетевые структуры, способствуют формированию глобального гражданского общества на самых разных уровнях общественной жизни. Теперь обратимся к противоречиям мировой политики, под которыми мы понимаем противоположные по направлению тенденции. Во-первых, принципиальное противоречие содержится между тенденциями к глобализации и фрагментации мировой политики. Последняя проявляется в усилении регионализации, росте партикулярных лояльностей, поиске и ренессансе частных идентичностей – процессах, в той или иной степени порожденных самой глобализацией и одновременно ограничивающих ее. Примерами могут являться нарастание сепаратистских движений в рамках отдельных государств, усиление стремления малых народов к позиционированию собственной культурной и исторической идентичности, самоидентификация отдельных регионов, ранее составлявших часть более крупных политико-экономических единиц. Во-вторых, необходимость глобального регулирования становится все более актуальной по мере нарастания количества проблем общемирового масштаба – нарушения прав человека, распространения наркомании, исчерпаемости природных ресурсов, угрозы разрушения «общего достояния» человечества в области культуры и социальной безопасности и проч. Проблема, однако, состоит в том, что тенденция к формированию global governance и усилия международного сообщества по ее претворению зримо вступают в противоречие с политикой «superpower governance» - великодержавного управления, глобальной империи, исходящей от Соединенных Штатов. Global governance так или иначе требует частичного отказа от суверенитета, согласия с общепринятыми нормами и решениями, но руководство США продолжает считать, что они могут воздерживаться от обязательств, подрывающих их единоличную роль, дистанцироваться от связывающих их действия международных организаций, препятствовать призывам «поделиться суверенитетом» в пользу международных режимов и т.п. То же самое может быть сказано и о коллективном управлении ресурсами «общего достояния», защиты прав человека и других универсальных ценностей. Третье противоречие мировой политики тесно связано с предыдущим. Дело в том, что не только США, но и другим более или менее влиятельным акторам международных взаимодействий свойственно, вопреки единству и системности мира, проводить собственную политику, которая подчас может не совпадать (и даже резко контрастировать) с требованиями, диктуемыми общими интересами. Как пишет Цыганков, «каждая крупная международная и транснациональная политическая сила, будь то легитимный или нелегитимный актор, проводит свою мировую политику: имперская мировая политика США приходит в противоречие с политикой мультилатерализма ЕС, с обеими не совпадает политика России…, все они, хотя и по-разному, противостоят мировой политике транснационального терроризма». Если говорить о России, то примером в данном случае может являться ее энергетическая политика, которая, с одной стороны, соединяет Россию и ее партнеров в единую энергосистему, а с другой – выявляет несовпадения и противоречия между позициями сторон, являющиеся закономерным следствием их национальных и региональных интересов. Четвертое противоречие мировой политики существует между тенденцией «размывания» суверенитета и государствоцентричными основами современного мира, которые не спешат самоустраняться. Как пишет Богатуров, «государства в лице всех его ведущих членов от США и Франции до Китая и России не собираются сдавать в нем свои позиции. Напротив, всемирная угроза сетевого терроризма и коррупция транснациональных финансовых сетей, отравленных наркоденьгами, могут самым неожиданным образом создать в мире стимул к союзу всех государств против всех криминализированных транснациональных сетевых субъектов, что вряд ли приведет к ослаблению «государствоцентризма» в международной системе». Помимо этого, надо иметь в виду, что в последние десятилетия количество государств в мире увеличивается и в настоящее время существует немалое число субнациональных автономных образований, стремящихся получить суверенный статус и меньше всего ориентированных на его «размывание». Перечисление признаков и противоречий мировой политики в трактовке мирополитического (политико-социологического) подхода оставляет впечатление многозначности данного феномена. Как естественный результат, «мирополитики» разделяются на два неформальных, но достаточно явно обозначенных ряда – реалистов (П.А.Цыганков, А.Д.Богатуров, В.Г.Хорос, Н.А.Косолапов и др.) и либералов (М.М.Лебедева, В.М.Кулагин, А.Ю.Мельвиль и др.). По-разному осмысливая новую ситуацию, ученые едины в интуитивном стремлении найти вариант концептуализации, который был бы адекватен действительности. Однако при этом первые делают акцент на трансформирующейся, но сохраняющей свою властную доминанту характеристике мировой политики, подчеркивают роль государства как основного актора. Вторые, не отрицая роли государства, выделяют как качественные характеристики роль негосудартвенных акторов и тенденцию формирования глобального гражданского общества. В целом политико-социологической версии присущ ряд значимых недостатков. Во-первых, приводимая аргументация относительно новизны черт мировой политики не вполне убеждает. Главным доводом политико-социологического подхода в пользу самостоятельности мировой политики по отношению к международным отношениям был тезис о «смене субъекта». Он опирался на правильное наблюдение, что если прежде субъектами международных отношений выступали исключительно государства, то теперь ими стали и негосударственные акторы – транснациональные корпорации (ТНК), международные организации, движения и даже индивиды. Конечно, тезис об изменении природы субъектности неопровержим, но его и не надо опровергать. Достаточно усомниться в его новизне. Ведь ТНК стали крупнейшими игроками международной политики еще в конце 1960-х гг., и по крайней мере с середины 1980-х гг. мысль эта для отечественных публикаций была почти банальной. Другим ключевым аргументом школы политической социологии является ссылка на «сжатие мира» во времени и пространстве, которое объективно делает события и процессы в одной точке мира все более зависимыми от процессов и событий, происходящих в другой, а государственный суверенитет - все более символическим. Но скептики справедливо замечают по этому поводу, что первые варианты концепции взаимозависимости в международных отношениях относятся ко времени не позднее конца 1950-х гг. и тоже новаторскими быть названы не могут. Во-вторых, в политико-социологической версии мировой политики присутствует мало интереса к тому, что называется реальной мироцелостностью во всех ее действительных проявлениях. Заметно формальное отношение к таким понятиям, как национальный интерес, власть, сила и т.д. Сквозит недооценка конкретно-событийных привязок заключений к фактуре международной действительности. Уклон в сторону «глубокой социологии» и общеполитического знания (А.Д. Богатуров) уводит от международной реальности, а это сопряжено с потерей специфических технологий прикладного анализа международных отношений, который остается наиболее востребованным внешнеполитической практикой. В-третьих, имеет место эмоционально настойчивое желание трактовать мировую политику как феномен, отличный от международных отношений, что не подтверждается убедительным разграничением их предметных полей.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Признаки, противоречия и методология анализа мировой политики в рамках политико-социологического подхода» з дисципліни «Світова політика»
