Третий образ: международный конфликт и международная анархия
Существование множества независимых государств, действующих в соответствии с собственными интересами или желаниями и нередко руководствующихся в своих поступках обидами и амбициями, а также отсутствие признаваемой ими общей системы законов делают практически неизбежным возникновение конфликта, иногда приводящего к войне, В конфликте каждое государство рассчитывает только на собственные силы, вследствие чего ему постоянно нужно знать их сравнительную эффективность. Именно это мы назвали “третий образ”, что и будет предметом дальнейшего рассмотрения... Государство использует силу, если, оценив перспективы на достижение успеха, выяснит, что желаемые цели более привлекательны, чем спокойствие мирной жизни. Поскольку каждая держава – сама себе высший судья, постольку любая страна в любое время может применить силу для проведения собственной политики, а из-за этого другие страны вынуждены быть постоянно готовы ответить на силу силой или же заплатить за свое спокойствие. Следовательно, сама среда, в которой действуют государства, требует от них определенного поведения. Между тем все три образа являются частью единого целого. Эти образы – человек, государство и межгосударственная среда – используются при всех попытках анализа международных отношений. Но, как правило, если применяется один образ (подход), то исключаются из рассмотрения остальные. Однако абсолютизация одного подхода искажает [c.93] понимание влияния двух других. Например, некоторые политики склонны к одностороннему видению действительности и заявляют, что наличие оружия не приводит к войне, а, напротив, обеспечивает безопасность и даже мир. Причина этого утверждения – смесь жульнического мифа, маскирующего корыстные интересы политиков, производителей вооружений и им подобных, и искреннего заблуждения патриотов, желающих безопасности своей родины. Рассеивая данную иллюзию, Кобден отмечает, что удвоение вооружений всели странами отнюдь не усилит их безопасность в сравнении с вариантом, при котором они взаимно сократят уровень вооружений, скажем, процентов на пятьдесят. Несмотря на то что цифры не всегда адекватно отражают действительность, этот аргумент иллюстрирует возможность применения на практике первого и второго образов. В результате воспитания граждан и лидеров независимых государств или совершенствования устройства могут возникнуть условия, при которых очерченный выше принцип становится основой политики государств. Последствиями могут стать разоружение и экономия средств, в добавление к миру и, следовательно, безопасности всех стран. Если отдельные государства демонстрируют готовность к сокращению собственного военного потенциала на паритетной основе, остальные страны могут последовать за ними. Данный довод привлекает внимание к третьему образу – взаимозависимости проводимой различными государствами внешней политики. Однако и этому подходу присущи некоторые сложности, которые мы попытаемся прояснить, детально рассмотрев и исследовав третий образ. Сравнивая первый и второй образы, мы будем обращаться к трудам двух философов, наиболее полно отражающих эти модели: к Спинозе при рассмотрении первого образа и к Канту как представителю второго. Спиноза объяснял насилие несовершенством человеческой природы. Присущие людям страсти затмевают рассудок и заставляют их бесконечно затевать ссоры и применять физическое насилие, вместо того чтобы в соответствии с собственными интересами сотрудничать друг с другом, добиваясь совершенной гармонии в отношениях. Но если единственной причиной конфликтов являются отклонения в человеческой природе, логично предположить, что окончание конфликтов реально только при ее изменении. Однако Спиноза решал эту проблему на уровне государств, не привлекая данный фактор, а как бы меняя среду, в которой происходит взаимодействие. Эта крайняя непоследовательность его системы одновременно была и ее преимуществом. Спиноза двигался от личности и отдельного государства к государству, действующему среди других государств... Он считал, [c.94] что государства, подобно людям, проявляют и стремление выжить, и неспособность последовательно разрешать с помощью разума возникающие противоречия2. Однако государства могут преодолевать ограничения собственной природы в отличие от людей, которых “каждый день подавляет сон, часто болезнь или умственная неполноценность, а в конце концов – старость”. Но если индивиды объединяются, чтобы выжить, то государства по своему устройству не испытывают в этом необходимости. Войны между государствами так же неизбежны, как неизменны дефекты человеческой природы. Анализ Канта напоминает доводы Спинозы, но отличается большей сложностью и меньшей категоричностью. Кант считает, что люди принадлежат двум мирам – миру чувств и миру разума. Если бы люди принадлежали к миру разума целиком – они бы всегда действовали в соответствии с универсальными правилами, выработанными ими самими, т.е. следовали категорическому императиву. Но из-за принадлежности людей одновременно миру чувств импульсивность и личные пристрастия побуждают разум, а категорическому императиву следуют так редко, что в реальном мире властвуют конфликт и насилие. Поэтому гражданское государство необходимо. Для того чтобы избежать насилия, нужен судья, способный принудить исполнять решения тех, кто действует на основе эмпирических “и поэтому чисто случайных” знаний. Лишь с созданием государства люди обретают возможность вести себя морально, чему ранее препятствовали неуверенность и насилие. Иначе говоря, вначале людям нужна гарантированная законом безопасность, а потом становится возможным следование моральным нормам. Гражданское государство позволяет личности вести нравственную жизнь, защищая ее естественные права. Но только гражданского государства недостаточно. Мир между государствами и в самих государствах способствует развитию возможностей индивида. Государства же подобны личностям в естественном состоянии, поскольку они далеки от Идеала и закон не регулирует их деятельность. Следовательно, конфликт и насилие – неотъемлемые качества межгосударственных отношений. Кант полагает, что решить эту проблему путем создания единого всемирного государства невозможно, так как оно непременно станет Деспотом, задушит свободу, убьет инициативу и в конце концов впадет в анархию. Кант находит другое решение, предположив, что все государства смогут действовать по добровольно принятым ими законам. Не веря в реальную возможность осуществления второго решения, Кант [c.95] пытается объединить оба решения. Цель его политической философии – обосновать надежду на то, что государства можно просветить и улучшить настолько, что для избавления от страданий и опустошений, которые несет война, они добровольно примут на себя обязательства, исключающие применение силы для разрешения противоречий и конфликтов. Здесь первый принцип – внутреннее совершенствование государств; второй – исключительное право закона. При этом осуществимость второго всецело зависит от совершенства, достигнутого при реализации первого принципа. “Сила”, побуждающая следовать закону, обусловлена состоянием внутреннего совершенства государства, а не опасением внешнего принуждения. Такое решение Канта, связанное с совершенствованием отдельных независимых государств, в нашем понимании, относится ко второму образу. Вряд ли на международной арене достижима соответствующая система всеобщего согласия. И хотя уровень развития внутренней политической системы отдельных стран позволяет гражданам следовать моральным нормам, на мир между странами пока еще только остается надеяться. Непоследовательность решения очевидна, а ее ослепительная ясность несколько затушевывается убеждением Канта, что он установил не “неизбежность” вечного мира, а лишь его возможность. Философия Руссо, рассматриваемая ниже в качестве теории международных отношений, акцентирует внимание на характере деятельности государства и делает одни заключения Спинозы и Канта излишними, а другие – нереальными.
Жан Жак Руссо
Монтескье и подобно ему Руссо при рассмотрении усилий других философов понять, что такое естественное состояние – реальное или умозрительное, – пришли к одним и тем же критическим выводам. Монтескье утверждает, что Гоббс “приписывает человечеству до возникновения общества то, что может произойти лишь вследствие этого установления”. И Монтескье, и Руссо полагают, что естественное состояние, понимаемое Гоббсом и Спинозой как состояние, когда люди в природе обладают всеми характерными чертами и привычками, которые они приобретают в обществе, но без ограничений, им навязываемых, не более чем фикция. До появления общества у человека не было пороков гордости и зависти, поскольку люди редко общались, а когда случай сводил людей вместе, осознание своих слабости и беспомощности не позволял им нападать друг на друга. Никто из перволюдей не знал ни гордости, ни зависти, ни жадности, один человек нападал на другого, только вынуждаемый голодом. [c.96] С одной стороны, эта критика Гоббса – просто игра слов. Монтескье и Руссо приходят к иным выводам, рассматривая историю первобытного человека, чего не делали ни Спиноза, ни Гоббс, и акцентируют внимание на следующем: из-за того, что трудно познать естественную природу человека, из-за того, что, как известно, человек формируется не только под воздействием природы, но и под влиянием общественной среды, определения человеческой природы, данные Спинозой и Гоббсом, произвольны и не могут привести к значимым социальным и политическим выводам. Теоретически можно отбросить свойства, приобретенные под воздействием социальной среды, и подойти к рассмотрению собственно человеческой природы. Руссо по этому поводу выдвинул “некоторые доводы и отважился на некоторые гипотезы”, но трудность анализа и неуверенность в результате усилили ошибку, заключающуюся в рассмотрении общественного человека в качестве естественного, что сделали Гоббс и Спиноза. В отличие от них Монтескье избегает делать социальные выводы из произвольно выбранных человеческих качеств и утверждает, что конфликт порождается социальной ситуацией: “Как только человек входит в общественное состояние, он теряет ощущение своей слабости; равенство исчезает и тогда возникает состояние войны”3. Эту оценку причин конфликта развивает Руссо. Он задается тремя вопросами: 1. Если первоначальное естественное состояние было состоянием относительного мира и покоя, то почему человек вышел из него? 2. Почему при общественном состоянии возникает конфликт? 3. Как контроль над конфликтом соотносится с его причиной? Для Спинозы и Гоббса образование государства и общества – сознательный акт, средство избежать непереносимую ситуацию. Сходным образом Руссо, объясняя образование государства, считает чисто сознательным актом использование искусства и изобретательства. В иных случаях Руссо описывает создание государства как кульминацию долгой исторической эволюции, содержащую элементы опыта, осознанного интереса, привычек, традиций и необходимости. Первая линия рассуждения приводит к Общественному договору, вторая – к объяснению, обнаруживаемому в “Рассуждении о начале и основаниях неравенства”. Кажущееся противоречие он устраняет, рассматривая первую линию рассуждения как философское объяснение происходящего в исторических процессах, а вторую – как гипотетическую реконструкцию этих процессов. [c.97] В раннем естественном состоянии люди были разобщены, поэтому им было не нужно какое-либо сотрудничество. Но сочетание роста населения и обычных естественных случайностей поставили во множестве ситуаций дилемму – сотрудничество или смерть. Руссо иллюстрирует такую ситуацию простейшим примером, который стоит воспроизвести, поскольку он послужил отправным пунктом для объяснения конфликта в международных отношениях и возникновения правительства. Представим, что случайно встречаются пять человек, страдающих от голода и обладающих элементарной способностью говорить и понимать друг друга. Каждый может насытиться пятой частью оленя, и они “соглашаются” сотрудничать для его поимки. Но голод одного из них может удовлетворить и заяц, поэтому, когда заяц попадается, один из охотников его ловит и съедает, нарушая “соглашение”, а олень в это время убегает. Личный интерес отступника доминирует над мнением сотоварищей. Простой случай, но чрезвычайно сложная проблема. При совместном действии нескольких человек, даже когда все они согласны в отношении цели и имеют одинаковые интересы, они могут положиться друг на друга. Спиноза напрямую связал конфликт с несовершенством разума человека. Монтескье и Руссо опровергают вывод Спинозы, утверждая, что источники конфликта находятся не столько в головах людей, сколько в природе общественной деятельности... Руссо считает, что, если бы мы знали, как достигнуть высшей справедливости, исходящей от Бога, “нам не нужны были бы ни правительства, ни законы”. Это перекликается с высказыванием Спинозы: “Когда люди живут по велению разума, они обязательно живут в гармонии друг с другом”. Если бы люди были совершенны, их совершенство отражалось бы на всех их расчетах и действиях и любой мог бы положиться на поведение окружающих, а все решения основывали бы на принципах гармонии интересов. Спиноза объясняет конфликты не борьбой противостоящих интересов, а порочностью человеческого мышления, из-за чего человек не может принимать решения в интересах каждого и на благо всех. Руссо решает ту же проблему. Он предполагает, каково было поведение людей на том этапе, когда они, сталкиваясь со своими повседневными нуждами, только пришли к зависимости друг от друга. Пока каждый был озабочен удовлетворением только своих собственных потребностей, конфликты исключались. Но когда сочетание естественных препятствий и роста населения сделало сотрудничество насущной необходимостью, появились причины для конфликта. Вернемся к примеру с охотой на оленя, напряженность между личными и общими групповыми интересами снимается односторонним действием одного человека. Принимая решение, он руководствуется чувством голода. Разум убедил бы его, что собственный долгосрочный интерес требует совместных действий, [c.98] которые пойдут и на благо всем участникам. Но в то же время разум говорит охотнику, что, если он не будет преследовать зайца, за ним может броситься сосед, не оставляя первому ничего, кроме пищи для размышлений о том, как глупо быть лояльным. Теперь проблему можно сформулировать в более общей постановке. Если мы хотим установить гармонию в обществе, где царствует анархия, я не просто должен руководствоваться разумом, но должен быть уверен, что любой другой основывается на том же, иначе нет базы для рационального решения. Личная рациональность при нерациональных поступках других не может привести к четким решениям, но попытка действовать рационально без уверенности в том, что другие будут действовать так же, может привести к моему самоуничтожению. Последний аргумент отражен в комментариях Руссо к следующему высказыванию Спинозы: “Подлинные христиане создали бы самое совершенное общество из всех мыслимых”. Руссо указывает, что такое общество “не было бы обществом людей”, и говорит: “Чтобы государство было мирным и чтобы поддерживалась гармония, все без исключения граждане должны быть в равной степени добрыми христианами; если же случайно появится хотя бы один эгоист или лицемер, он непременно воспользуется своими набожными соотечественниками”. Если определять совместное действие как рациональное, а любое отклонение от него – как иррациональное, нужно согласиться со Спинозой в том, что конфликт возникает в результате иррациональности людей. Но попытаемся предъявить требования к рациональному действию. Даже для такого простого случая, как охота на оленя, необходимо, чтобы разум каждого из охотников одинаково определил интерес, чтобы каждый из них пришел к сходным выводам и использовал методы, приемлемые для данной ситуации; чтобы все согласились относительно действий при изменении первоначального плана, чтобы каждый мог полностью положиться на неизменность целей всех остальных. Полностью рациональное действие требует не только понимания взаимосвязи личного блага и блага других, но и точной оценки всех деталей, чтобы найти ответ на вопрос: как одно действие связано с другими в каждом случае? Руссо согласен со Спинозой в том, что поступок охотника на зайца нельзя назвать хорошим или плохим, но в отличие от Спинозы отказывается определить этот поступок как рациональный или иррациональный. Он отмечает, что затруднения здесь связаны не только с людьми, но и с ситуациями, в которых они действуют. Не преуменьшая роли скупости и амбиций в возникновении и развитии конфликта4, анализ [c.99]Руссо поясняет, почему конфликты неизбежны в общественных отношениях. По мнению Руссо, утверждение, согласно которому иррациональность – причина всех бед на свете, а мир полностью разумных людей не знал бы противоречий и конфликтов, является настолько же истинным, насколько и малозначимым. Поскольку мир нельзя определить в терминах совершенства, сама проблема приближения к гармонии в общественной и индивидуальной жизни по-прежнему не решена и из-за того, что совершенство недостижимо, эту задачу нельзя решить, изменив людей. Уже Руссо отошел от двух заключений Спинозы и Канта. Если конфликт появляется в ходе конкуренции и попыток сотрудничества в обществе, не стоит считать самосохранение единственной мотивацией человека, ибо конфликт возникает в процессе поисков любой цели – даже если в этих поисках человек пытается действовать в соответствии с категорическим императивом Канта.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Третий образ: международный конфликт и международная анархия» з дисципліни «Теорія міжнародних відносин»
