Формирование цивилизационных оснований Византийско-Восточнохристианскогомира
Если Западнохристианский мир возникал при разрушении самих основ Лати-но-Античной субцивилизационной системы, при овладении германцами практически всей территорией прежней Западно-Римской империи, до Италии, Испании и Северной Африки включительно, то мир Восточнохристианский сперва сконст-руировался в виде Восточно-Римской (Византийской) империи, устоявшей в эпоху Великого переселения народов и лишь на следующих этапах, главным образом уже в конце I тыс., приложившей усилия для приобщения к основам своей социокультурной жизни соседних варварских (главным образом, славянских — Болгария, Сербия, Великоморавское государство, Киевская Русь) народов. Восточнохристианская цивилизация, таким образом, формировалась на мало изменяющемся в течение первой половины — середины I тыс. позднеантично-восточносредиземноморском фундаменте без существенного участия в этом процессе варварских элементов. Ее основу в первую очередь составляло греко-язычное население городов восточных провинций Римской империи, весьма гетерогенное по своему происхождению. Но в ряде восточных провинций параллельно с ним проживало и иноэтничное, в целом ущемленное в социально-экономическом отношении, но сохранившее собственную этноязыковую идентичность население. Речь, в частности, идет о египетских коптах, армянах и арамейскоязычном населении Ближнего Востока.Византийско-восточнохристианский мир средневековья_______________________________443 В такой многонациональной (при доминировании эллинского компонента) среде в пределах III—V вв. восточных провинций Римской империи, а затем и собственно Восточно-Римской державы (Византии) закладывались основы гетерогенной, но в своих базовых основаниях достаточно цельной восточнохри-стианской социокультурной системы. Ее (в сравнении с латиноязычными западными провинциями) отличал относительно высокий уровень городской жизни, при многочисленном городском "среднем классе" (ремесленники, торговцы, мелкие чиновники, интеллигенция — учителя, врачи, адвокаты и пр.) и отсутствии (по крайней мере, относительно слабом развитии) крупного землевладения, а следовательно, и землевладельческой знати. Формой преодоления потрясшего Римскую империю "кризиса третьего века", когда за полвека на престоле сменилось три десятка императоров, держава была охвачена войнами между легионами, стремившимися посадить на трон очередного "солдатского императора", а варвары, разоряя провинции, прорывались до Эгейского и Адриатического морей, — было проведенное Диоклетианом реформирование всей системы управления государством на строго централизованно-бюрократических началах при некоторой нивеляции прав и обязанностей различных слоев населения по отношению к превознесенной над ними самодовлеющей державности. Подобную политику проводили и его преемники, включая Константина Великого. Таким образом, в социально-правовом отношении абсолютное большинство населения становилось в принципе равноправным, а в роли эксплуатирующей силы в гораздо большей степени выступало государство с его раздутым военно-бюрократическим аппаратом, чем частные предприниматели и землевладельцы. Последние в областях с преобладавшим неэллинским населением (Восточная Анатолия, Сирия, Палестина, Египет) были зачастую греками или, по крайней мере, принадлежавшими к грекоязычному массиву, что наполняло этноязыковые различия социально-экономическим содержанием. Это, естественно, усугубляло отчуждение между ведущим и подчиненными этносами в восточных провинциях. Бюрократическое государство все более распространяло контроль на все сферы жизни и деятельности подданных, все более нивелирующихся по отношению к всевластной монархии. На смену бесконечной (и чрезвычайно запутанной) вариативности прав и обязанностей различных категорий лиц, населенных пунктов и пр. приходит командно-административная- унифицированность, не отменяющая, естественно, основных социальных и имущественных различий (свободных и рабов с полусвободными колонами, богатых и бедных), однако делая их второстепенными по отношению к главному разделению на властвующих (и, следовательно, эффективно обогащающихся) и подчиненных, подвластных, содержащих махину империи уплатой налогов и исполнением многочисленных повинностей. Все это способствовало облегчению (при постепенном стирании сословно-правовых барьеров) социальной мобильности, и уже в III в. на императорском престоле оказывались люди самого низкого происхождения, продвигавшиеся к трону через воинские звания. Однако в отличие от античного времени и западного Средневековья торгово-ремесленная верхушка городов, подчас играя важную роль в общественной жизни, никогда не определяла ход политического процесса. Ведущие позиции принадлежали высшей бюрократии, а также — со временем все более — землевладельческой знати.444 Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья В Позднеримской и Ранневизантийской империях не существовало непроходимых сословных перегородок. Наблюдалась постоянная динамика в составе господствующего класса. В этом византийское общество было в общих чертах сопоставимо с мусульманским и китайским, однако принципиально отлично не только от кастового индийского, но и от сословно ранжированных средневековых общественных систем Западной Европы. В результате на императорском престоле могли оказаться даже люди крестьянского происхождения, как Юстин I и его племянник Юстиниан I, а сын Константина Багрянородного, будущий император Роман II, мог обвенчаться с дочерью трактирщика — красавицей Феофано. Вместе с тем, византийство на протяжении всей своей истории противоречиво, но неразрывно соединяло в себе позднеантично-светские и христианско-цер-ковные начала, находившиеся во II—III "вв. в резкой конфронтации, но достигшие определенного компромисса в TV в. Империя утверждала свою прямую преемственность с римской государственностью, и ее жизненный уклад, как государственный, так и культурный, всегда был множеством нитей связан с античностью. В Византии столетия после Константина Великого сохранялся жизненный уклад позднеантичного города. Магистраты жили и действовали по законодательным нормам Римской империи, преподавание в школах велось на греческом языке по программам и учебникам, составленным еще в эпоху расцвета александрийской науки, с традициями эллинистических культов, празднеств и состязаний были связаны городские зрелища и увеселения. Параллельно и в органической связи с социальными изменениями при переходе от Античности к Средневековью в Восточном Средиземноморье происходила глубокая религиозно-культурная трансформация, которая также отличалась и высокой степенью преемственности духовных традиций. При всем множестве альтернативных традиционному язычеству мистических учений первой четверти I тыс. (митраизм, гностицизм, манихейство и пр.) наиболее адекватно и доступно новый дух выражало христианство, особенно когда оно соединилось с философскими интуициями утверждавшегося неоплатонизма. В результате, античное сознание приобретает новое, глубинное, трансцендентное измерение. Как пишет С.С. Аверинцев, и для древнегреческой, и для византийской культур представление о мировом бытии в пространстве и времени было сопряжено, прежде всего, с идеей порядка, естественным образом связанного с божественным первоначалом. Но в своей сущности эти типы мировоззрения имели между собой принципиальные отличия. Античная культура обожествляла сам Космос как целое, так что даже Платон и Аристотель могли отделить источник мирового порядка от материи, но не от мирового бытия в самом широком смысле. Как закон полиса мыслился имманентным полису, так и закон космоса мыслился имманентным космосу. Он был свойством самозамкнутого, самодовлеющего, "сферически" завершенного в себе и равного себе мира. В противоположность этому в ранневизантийском, христианском сознании космический порядок происходит от абсолютно трансцендентного, абсолютно всемирного Бога, стоящего по ту сторону не только материальных, но и идеальных пределов Космоса. Космос, совершенное в св^ей основе творение Бога, полагается прекрасным, наделенным раскрывающимся через образно-символический ряд смыслом. Весь мир, отмечает В.В. Бычков, причем как природный, так и социальный, представляется огромной, строго упорядоченной системой символов, образов,Византийско-восточнохристианский мир средневековья 445 знаков, аллегорий, которая раскрывалась как книга перед человеком, стремящимся к ее прочтению, но оставалась загадкой для профанов. При этом от древнего ближневосточного мировосприятия, в частности из Ветхого завета, перешла убежденность в том, что красота и гармония мира есть лишь отражение божественной премудрости, зримо явленной как свет, сияние. Истоки такого восприятия можно проследить не только через Филона Александрийского к ветхозаветным текстам, но и к зороастризму, и даже к Древнему Египту: через религию Эхнатона вплоть до главенства свето-солнце-поклонничества со времен IV—V династий. Однако ранняя восточнохристианская, оплодотворенная неоплатонизмом культура идет на пути трансцендентизации Бога еще дальше, провозглашая в корпусе "Ареопагитик" принципиальную невыразимость в категориях человеческого языка божественных свойств. Этим были заложены прочные основания всей последующей апофатической теологии православия. Бог, таким образом, находится вне мира. Он стоит за ним и раскрывает свои качества через него. Отсюда — глубинная и принципиальная статика мира, который представляется целостным, структурно единым и упорядоченным, гармоничным, уравновешенным, прекрасным, благим, светозарным, смыслонасы-щенным, высвечивающим Софию — Премудрость Божию. Все сказанное, как уже подчеркивалось, принципиально отличает восточ-нохристианское мировосприятие уже на стадии его формирования от динамичного, историчного, индивидуалистического западнохристианского. В то же время названные свойства сближают его с мусульманским мировосприятием в его широком диапазоне самовыражения от ибн-Сины до аль-Газали или аль-Араби. О. Шпенглер лишь абсолютизировал, в каком-то смысле даже довел до абсурда, верно подмеченное им сродство внутренних оснований восточнохри-стианского и мусульманского духа, представленное им в качестве особой (общей, по его мнению, для Византии и мира ислама) "магической" души. Общество в такой системе (и здесь опять фиксируем глубочайшее родство восточнохристианских и мусульманских интенций) является своего рода эмпирическим продолжением небесной иерархии. А поскольку в качестве его структурообразующей основы мыслится (а применительно к Халифату и Византийской империи, как позднее и к Московскому царству, Российской империи и СССР, действительно является) государство, то оно ^неизменно приобретает сакрализированный характер. В отличие от королевств Западной Европы Византийская монархия искала для себя идейные основания сакрального, а не генеалогического характера. При высокой степени нивеляции социальных различий в пределах общества, неразвитости сословных градаций, слабости самоорганизации отдельных общественных групп на горизонтальном уровне, государство выступает в качестве организующего, упорядочивающего и контролирующего все сферы жизнедеятельности начала, "извне" навязывающего свою (или, как считается, "божественную") волю подданным. Христианская империя осмысливается, таким образом, в качестве проекции божественного порядка на земную жизнь людей, а потому представляется божественной в своей основе. Этот византийский (как затем московский или петербургский) официоз "православной державности" типологически соотносим с идеологией конфуцианской империи и Халифата. Однако во всех этих случаях государственнически-446 Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья религиозная (именно как единство обоих начал) идеологема не может исчерпывающе удовлетворять культурные запросы людей. И опять-таки, как в Китае или на мусульманском Востоке, в рамках общей социокультурной системы Византии мы видим глубокий, лежащий в ее основании дуализм, две, на первый взгляд, взаимоисключающие, но в действительности взаимодополняющие (как конфуцианство и даосизм, аполлоновское и диони-сийское начало в Античной цивилизации) традиции — аскетически-христианскую, в сущности монашескую, и гедонистическую, восходящую к эллинскому и вообще восточносредиземноморскому оргаистически-экстатическому язычеству. О том, насколько далекими от христианского благочестия были нравы константинопольского (как и александрийского или антиохийского) люда, красноречиво свидетельствуют описанная Прокопием Кессарийским среда, в которой действуют герои его "Тайной истории". Дома терпимости и стриптиз были такой же нормой городской жизни, как и пышные богослужения, и основная масса горожан жила двойной жизнью, едва ли отдавая себе в этом достаточный отчет, Впрочем, "двойной" о«а может представляться нам. Современникам Юстиниана она представлялась такой же естественной, как нам — наша. Едва ли можно сомневаться в том, что большинство византийцев искренне считало себя христианами, однако нравы, особенно в больших городах, мало чем отличались от позднеантичных. Такой порою неприкрыто лицемерный и ханжеский симбиоз внутренне не удовлетворял честные натуры. Поэтому на протяжении долгих веков культурно-мировоззренческими альтернативами им-перско-церковному официозу едва ли не в равной мере были и антично-языческая традиция (в ее широчайшей вариативности от высокоэротизированного гедонизма до мистико-аскетской неоплатонической учености), и искренний монашеский аскетизм (подвижничество бежавших от порочного мира схимников и пустынножителей). Вся византийская культура, от ее первичных, становящихся форм до позднего, по-своему раннеренессансного состояния времен империи Палеологов, пропитана античным наследием, которое периодически оживает, начинает воплощаться в новых, пусть и вторичных по своей сути творческих достижениях. Вскоре после официального утверждения христианства в качестве государственной религии император Юлиан предпринял последнюю попытку реставрации переосмысленного им в духе неоплатонизма язычества. Она не удалась, но и после него, а в основных городах страны — до времен Юстиниана I, открыто действовали высшие школы антично-языческого образца. И в век Юстиниана в духе языческой поэзии предшествующих веков работали такие поэты, как Агафий или склонный к эротическим темам Павел Силенциарий, описавший в гомеровских гекзаметрах константинопольский храм св. Софии (в угоду воздвигшему его императору). А на самом закате Византии представлявший на Флорентийском соборе 1436—1439 гг. православную сторону Пли-фон в трактате "Законы" предлагает широкую и совершенно откровенную программу реставрации эллинского язычества. В течение всей византийской истории антично-языческая культурная ориентация имела аристократический оттенок и часто становилась духовным прибежищем оппозиционной элиты. Противоположный полюс отторжения от им-перско-церковного официоза представлял суровый, зачастую монашеский аскетизм, часто сопряженный с действительным нонконконформизмом. В этойВизантийско-восточнохристианский мир средневековья_______________________________447 связи достаточно вспомнить имена "великих каппадокийцев" — Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, а также Иоанна Златоуста. Именно монашество стало массовой альтернативой обыденному ханжеству византийской жизни. В течение почти всего IV в. отношение к монашеству (преимущественно в то время египетскому) в церковных кругах было неоднозначным. Иерархи смотрели на него с подозрением, однако общее возрастание аскетических ценностей среди христиан Востока в то время (их своеобразная реакция на омирщение и огосударствление церкви) обеспечивало анахорет-ству массовую поддержку. В V в. власти не только лояльно относятся к нему, но и подчеркивают свое благорасположение. В такой обстановке появляются первые монастыри и в центральных областях империи, в частности, в окрестностях Константинополя. Монашество становится здесь грозной политической силой, нередко поднимает возбужденные толпы и тем самым активно влияет на церковную и светскую политику. Но постепенно, в течение VI в., политическая активность монашества снижается, и монастыри интегрируются в сложившийся общественно-экономический строй империи. Суммируя изложенное, можно сказать, что в основе Византийско-Восточ-нохристианской цивилизации изначально лежал дуализм старого, позднеан-тичного, постязыческого (в пределах которого аполлоновско-дионисийская альтернатива уже не была актуальной) начала и возникшего параллельно с ним и наложившегося на него начала древнехристианского в его специфической, со временем приобретшей греко-православный вид формой. Сохраняя свою относительную автономность, они, в то же время, создавали основную ось духовного напряжения византийской культуры, выступая в качестве "допускаемой" в первом случае и санкционированной — во втором альтернатив официальности имперско-церковного верноподданства и благочестия.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Формирование цивилизационных оснований Византийско-Восточнохристианскогомира» з дисципліни «Історія світової цивілізації»
