Тенденции развития становятся все более противоречивыми и проблематичными. Изменчивость и непредсказуемость нарастает. Именно данные обстоятельства создают интеллектуальные «сюжеты», которые рассматривают М. М. Лебедева и А. И. Неклесса. Проблема в том, как поставить кризисы развития под контроль, обеспечить стабилизацию развития. Однако прежде чем рассмотреть данный вопрос по существу, необходимо сделать некоторые замечания по поводу исследовательского аппарата, которым пользуются М. М. Лебедева и А. И. Неклесса. Комментария заслуживает прежде всего тезис о «размывании» суверенитета. Научная добросовестность заставляет, правда, М. М. Лебедеву уточнить: если под суверенитетом понимать то, что С. Д. Краснер назвал «вестфальским суверенитетом», а затем привести и метафору с бильярдными шарами, принадлежащую А. Уолферсу, то проблема заключается только в том, что отношения между государствами никогда не редуцировались до простого столкновения «бильярдных шаров», а «вестфальский суверенитет» существовал лишь в воображении некоторых теоретиков. Даже в середине XVII столетия феномен суверенитета требует уже куда как более сложного описания. Строго говоря, суверенитет был в немалой степени «размыт» уже четыре столетия назад. В наши дни степень его «размытости» еще больше увеличилась. Однако подобная «размытость» относится не к самому суверенитету, а к ходячим представлениям о нем. На деле же крайне сложное уже в своем генезисе явление многократно усложнилось к исходу XX в. В самом общем виде суверенитет можно определить как системную характеристику (со)существования государств и их сред(ы) в условиях модернизации (современного развития), обеспечиваемую за счет формирования сети множественных контрапунктов признания властных авторитетов друг другом и актуализации своего господства, а также еще одной сети множественных контрапунктов наделения соответствующих авторитетов властью и ее последующего (рефлексивного) делегирования1. Существование подобного рода системной характеристики может быть подтверждено в нынешних условиях. Кроме того, важно отметить, что именно она и является структурной основой и международного права, и экспансии негосударственных агентов глобализации, да и всего современного (модерного) правопорядка. То, что обычно подразумевают под кризисом суверенитета, следует скорее интерпретировать как кризис особых разновидностей государств. Их можно охарактеризовать как избыточные, перегруженные социальными, экономическими, культурными и прочими функциями, не свойственными государству по природе, а главное как интегрировавшие не только граждан в виде подданных, но и домохозяйства, корпорации, локальные и региональные политии и т. п. Одним из проявлений глобализации стала «разгрузка» государств, переход от избыточности к их нормальному функционированию как инструментов поддержания правопорядка в рамках национальных территорий и за их пределами. Последние годы отмечены появлением парадоксальных на первый взгляд аналогий между нынешним положением и способами организации власти, характерными для времен европейского Возрождения. И в политической практике, и в ее научном осмыслении наблюдается своего рода возвращение проблематики Раннего Модерна, на новом, естественно, «витке спирали», на качественно более сложном уровне политических взаимодействий и организации. Современная политическая наука позволяет установить взаимную обусловленность суверенитета и альтернативных ему оснований властвования. Суверенитет возникает и существует благодаря альтернативным ему основаниям власти. Таким же образом альтернативы суверенитету множатся и укрепляются прежде всего благодаря наличию необходимой «отправной точки» в виде государственного суверенитета. Подобная взаимосвязь была обоснована в книге Хенрика Спрюйта2 о суверенном государстве и его соперниках с точки зрения эволюционной теории и косвенно подтверждена в книге Дженис Томсон3 о государственном строительстве (state-building) и внетерриториальном насилии. В этих без преувеличения выдающихся трудах было показано, что система суверенных государств возникает и консолидируется как структурная рамка, своего рода «скелет» в высшей степени соревновательной среды различных властных политических образований. В развитие идей Х. Спрюйта и Дж. Томас, а также концепций государственного строительства, предложенных ранее Стейном Рокканом, Чарлзом Тилли и их коллегами4, можно было бы предложить следующую схему политического развития. Кризис изощренной системы феодальных договорных отношений в Западной Европе привел к появлению целого спектра альтернативных форм властвования от центров империализации и городов-государств до корпораций (орденские политии, кампании купцов-авантюристов и т. п.) и внетерриториальных центров власти (наемнических армий, пиратских флотилий и т. п.). Появление среди этого спектра территориальных политий с монопольным центром власти внутри каждой было принципиальным новшеством. А после того как эти политии усвоили уроки своих основных конкурентов (союзов городов-государств), они сами создали подобие союза так называемую Вестфальскую систему. Ее создание превратило территориальные политии в государства, а изолированные территориальные сюзеренитеты в европейскую систему государственного суверенитета. Появление такой системы позволило умерить анархию, создать международное право и в целом обеспечить международные условия для модернизации. Однако одновременно подобное развитие вызвало, с одной стороны, совершенно непомерную нагрузку на государства, а с другой низвело многие политии-конкуреты (корпорации, городские и территориальные самоуправления, религиозные общины и т. п.) до роли подчиненных внутригосударственных партнеров, сдавших многие свои полномочия государству. Результатом стало перерождение собственно государств в громоздкие и сверхгромоздкие структуры империализованные5, социализованные6, а то и тоталитаризованные7, отягощенные разного рода дисфункциями. То, что начинает происходить в условиях глобализации, можно действительно назвать «возвращением государства». Однако вместе с ним «возвращаются» также корпорации, территориальные и городские политии8, религиозные и этнокультурные общины, а также и их современные аналоги объединения профессионалов, неправительственные организации и т. п. Второе замечание касается предложенной А. И. Неклессой геометрии «геоэкономического универсума», его «властных осей». Используемые в этих целях категории Запад и Восток, Север и Юг вполне справедливо проблематизируются. Вводятся новые «пространства» Новый Север и Новый Восток, Глубокий Юг и т. п. Данные «пространства» на деле оказываются весьма причудливо «фрагментированы» и «совмещены». Это позволяет А. И. Неклессе говорить о «летучих островах Нового Севера», наравне с которыми можно было бы, вероятно, выделить «катакомбы Глубокого Юга» и т. п. Возникающие парадоксы отчасти могут быть объяснены использованием плоскостных образов для представления мира, который актуально стал сферическим «un monde que s enroule», говоря словами Тейяра де Шардена. Наконец, общий комментарий касается природы и политического смысла глобализации. В первом приближении глобализацию можно определить как становление единого мира целостного и по своим общим контурам, и по внутренней взаимосвязанности взаимопроникающих компонентов. Речь идет о становлении подобного единого мира на практике, а не только в концептуальном виде. Действительно, о сущностном или потенциальном единстве мира уже давно и обоснованно рассуждали философы, что не мешало людям жить, не заботясь о том, что происходит не только на других континентах, но и в соседней деревне. Теперь ситуация изменилась. Ход повседневных дел даже одного человека в решающей степени зависит от мировых процессов9. Потрясения на финансовых рынках, например, демонстрируют это вполне наглядно. В то же время вполне заметное усиление взаимосвязанности мира через взаимопроникновение отдельных его фрагментов (пространственных, демографических, языковых, культурных, политических, экономических и т. п.) составляет пока еще не результат, а лишь «обещание» глобализации. При всем «объективном» единстве мира его фрагментация от экологической и этнической до цивилизационной и социально-классовой все еще сохраняется, а порой даже обостряется из-за включения в глобальный контекст. Важно отдавать себе отчет в том, что явления и факторы общемирового порядка в условиях глобализации отнюдь не превалируют над всеми остальными. Можно, пожалуй, говорить только о качественном превосходстве, т. е. о большей эволюционной сложности некоторых структур «глобального порядка» в сравнении с меньшей эволюционной сложностью структур «фрагментированных порядков» этнокультур, кланов, цивилизаций, корпораций, наций, классов и т. п. Фактически же новые морфологические особенности отнюдь не подавляют и не заменяют старые, а дополняют их, причем очень незаметно, и чем незаметнее, тем эффективнее. Вопреки существующим предрассудкам в ходе успешной глобализации никакие «перегородки» между малыми частицами мира вовсе не рушатся, а преобразуются становятся проницаемыми «мембранами» с управляемыми токами обменов, а в случае неудачного хода глобализации покореженные остатки перегородок безрезультатно латаются. Факторы глобального порядка не только скрепляют прежде разъединенные фрагменты мира, но и оказывают на них преобразующее воздействие. И преобразование прежних структур, и формирование общемировой целостности связаны с решением важнейшей функциональной задачи обеспечением управляемости в новых масштабах (вширь на всем пространстве планеты, вглубь на всех уровнях организации, от локального до всемирного). Решение этой задачи является одновременно и ответом на эволюционный вызов перехода к качественно более сложному типу организации для всего человечества и составляющих его частей. В силу этого глобализацию можно понимать и определить как постепенное укрепление взаимодействия между нациями, цивилизациями и этнокультурами, ведущее к взаимосвязанности и образованию структур глобальной управляемости, которые не только скрепляют прежде разъединенные фрагменты мира, но и оказывают на них преобразующее воздействие, интегрируют их и тем самым позволяют эффективно соучаствовать в глобальной управляемости. Одной из основных проблем глобализации является поиск способов обеспечения некатастрофичности развития как одного из условий контроля над человеческой (общественной) эволюцией. Это касается не только мира в целом и не столько ядра иррадиации современности, но в первую очередь России и «посткоммунистической зоны», а также всех тех периферий и полупериферий модернизации, где противоречия перехода от Архаики и Традиционности к Современности особенно остры. Дело в том, что распад СССР и вызванные этим «революционные» процессы впервые превратили призрак мировой революции во вполне осязаемую угрозу. Исторический вызов состоит в том, чтобы найти «антиреволюционные»10, а точнее нереволюционные (некатастрофические) способы осуществления «революций»11. Постепенное разрешение противоречий модернизации и глобализации в процессе осуществления конструктивных перемен, способных привести к трансформации в режим устойчивого развития, немыслимо без политического самоопределения России, ясного для мира и для нее самой. Однако для того, чтобы достичь необходимой ясности, требуется намеренная проблематизация кажущихся сегодня бесспорными представлений. И помочь в этом может восходящая к Х. Маккиндеру идентификация России как Сердцевины земли (Heartland), которая одновременно является Осью Коловращения Истории (Pivot Area of History), поскольку по своим краям оказывается вовлеченной в мировое развитие, тогда как основная ее внутриконтинентальная масса остается непроницаемой для внешних веяний. Данная геополитическая модель обычно интерпретировалась в терминах силового противоборства. Но на нее можно взглянуть иначе, предположив, что Ось Коловращения Истории становится неким подобием зоны покоя и замедленности среди наиболее интенсивных перемен и развития, порождаемых окружающими Евразию регионами так называемого Внешнего и Внутреннего Полумесяца (Outer and Inner Crescent), или уже в терминах Н. Спайкмана Окружия Земли (Rimland). Метафорика Оси Коловращения Истории обладает большим когнитивным потенциалом12. Так, предназначение Сердцевины Земли13 может быть усмотрено в том, чтобы служить своего рода стабилизатором мировых процессов, обеспечивая устойчивость развития. Подобная геософская интерпретация прямо связывает Россию с ключевой проблемой всего мирового развития обеспечения его, как обычно говорят, устойчивости, а точнее сустентабильности (sustainability), поддерживаемости. Необходимо отметить, однако, что прежде чем претендовать на роль стабилизатора мирового развития, России следует обеспечить свою собственную устойчивость, добиться некатастрафического исхода политической и культурной перестройки в России и в Евразии в целом. Насколько оправданы подобные надежды? Сможет ли Россия стабилизировать себя и стать мировым стабилизатором? Результаты зависят от множества обстоятельств, например, от политических решений, которые будут приниматься и в России (на разных уровнях), и ее соседями, и державами Окружия Коловращения, и, наконец, мировым сообществом в целом. Не в последнюю очередь зависят они и от частных лиц, их сообществ, особенно если это сообщества творческие, а образующие их личности люди обширных знаний и доброй воли, если они способны сочетать укорененность в своей культурной почве с поистине космополитическим видением глобальных проблем. Для соединения устойчивости и развития, для использования в данных целях геополитического, цивилизационного, культурного, а также ресурсного в широком смысле разнообразия сначала необходимо одновременное и согласованное решение двух ключевых проблем. Одна заключается в осознании Россией и ее евразийскими соседями своей роли мирового стабилизатора, в мобилизации ими политической воли и внутренних ресурсов на то, чтобы сыграть такую роль. Другая состоит в том, чтобы мировое сообщество и в первую очередь, евроатлантические и тихоокеанские державы признали мировое «разделение труда» в деле обеспечения глобального устойчивого развития и перестроили свои отношения с Россией и с ее соседями ради партнерства в данном отношении. Особая, вторичная, но от этого не менее, а в перспективе даже более важная роль принадлежит странам и культурам переходной зоны так называемого Великого Лимитрофа. Они могут и должны стать трансляторами организационных, информационных и прочих взаимодействий между уже провоцирующим развитие и тем самым дестабилизирующим мировой порядок Окружием Земли и Сердцевиной Земли, пока лишь потенциально способной (а быть может, и геополитически предназначенной?) придать развитию устойчивость, а мировому порядку стабильность. Все эти масштабные построения требуют, конечно, более конкретного и приземленного уточнения и детализации. Более того, необходимы доказательства того, что отдельные цивилизации, страны, политические институты и структуры обладают потенциалом для решения задач, которые могут перед ними встать при обеспечении глобального устойчивого развития. А это предполагает развитие способности меняться самим, сохраняя при этом идентичность и целостность, в том числе своей исторической традиции и культурного, политического наследия.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Стабилизация развития» з дисципліни «Мегатренди світового розвитку»
