Формирование новой политической структуры мира и место России в ней
Каковы место и роль современной России в изменяющейся политической структуре мира? Для ответа на этот вопрос следует прежде всего обратиться к анализу того, что собственно представляет собой сегодня современный мир. Существует множество концепций, авторы которых пытаются осмыслить сущностные характеристики современной политической структуры мира, тенденции его развития. В одних концепциях мир становится все более гомогенным, главным образом вследствие развития процессов глобализации, которая обычно рассматривается как распространение западных моделей, ценностей, институтов и т. п. Классическими в этом смысле являются работы Ф. Фукуямы1. В других теоретических схемах мир оказывается разделенным или расколотым. Причем основания для раскола разные. В частности, в качестве таковых рассматриваются: западная, латиноамериканская, африканская, исламская, конфуцианская, хинди, православная, буддистская, японская цивилизации (у С. Хантингтона2), а также цивилизации иного рода сельскохозяйственная, индустриальная и постиндустриальная (у О. Тоффлера3); уровень профессионализма (у В. Л. Иноземцева4); уровень социально-экономического развития стран высокий, средний и низкий, на основе чего соответственно выделяется центр, полупериферия, периферия (у И. Валлерстейна5); шесть экономико-географических зон (у А. И. Неклессы6). В этих и других аналогичных концепциях, в которых подчеркивается дифференциация мира, особо указывается на реальные или потенциальные конфликты. Наконец, существуют концепции, в которых делаются попытки совместить обе тенденции глобализацию и универсализацию мира, с одной стороны, и его фрагментацию, обособление отдельных частей и областей с другой. Одним из первых, кто попытался сделать это, был Б. Р. Барбер7. За ним последовали и другие. Так, директор СИПРИ А. Ротфельд пишет, что отношения в современном мире определяются, с одной стороны, центробежными процессами (глобализацией или интеграцией), а с другой центростремительными (фрагментацией, эрозией государств)8, а Дж. Розенау предложил даже специальный термин «фрагмегративность» («fragmegrative» как одновременное действие фрагментации [fragmentation] и интеграции [integration])9. Независимо от того, какой именно точки зрения придерживаются исследователи, большинство из них подчеркивают, что в конце ХХ столетия мир переживает некий критический период, который определяется как «точка бифуркации»10, «переходный возраст»11, эпоха неопределенности, «переломности» и т. п. Это тот период, когда происходят качественные изменения самой сути политической системы мира. Заметим, что подобных воззрений придерживаются не только сторонники неолиберальной традиции в международных исследованиях, которые особо подчеркивают этот момент, но и те, кто разделяет скорее неореалистические взгляды. Так, Г. Киссинджер пишет, что мировой порядок и его составные части никогда еще не изменялись так быстро, глобально и глубоко12. Разумеется, наряду с названными, существуют и другие концепции и представления, согласно которым развитие мира идет неким эволюционным путем, не предполагающим резких скачков и поворотов. С этой точки зрения не составляет исключения и современный период13, и поэтому нет оснований говорить о каких-либо принципиальных политических переменах. Действительно, насколько существенны перемены в мире, произошедшие во второй половине ХХ столетия? На наш взгляд, новые явления и тенденции, которые отмечаются практически всеми авторами, носят именно качественный, а не количественный характер, и по этой причине радикально меняют ставшую за несколько столетий привычной политическую структуру мира. Кстати, одним из признаков кардинальных перемен и выстраивания новой политической структуры мира является, по-видимому, интеграция, которая в той или иной степени охватила весь мир и развивается одновременно с процессами раскола, причем раскола сразу в нескольких областях (отсюда и выделение различных оснований при описании дифференциации современного мира). В этом плане интересную параллель между серединой XVII в., когда сформировалась Вестфальская модель мира, и концом ХХ столетия проводит К. Холсти. В первом случае Европа, будучи единой по своим культурным, цивилизационным параметрам (после разрешения конфликта между протестантами и католиками), оказалась политически разделенной. Во втором случае при крайнем усилении экономической интеграции, в политическом отношении мир представлен более чем 180 отдельными государствами14. Чем же обусловлены и в чем выражаются эти перемены, заставляющие говорить о формирующейся новой политической структуре мира? Здесь также существуют различные точки зрения. Среди тенденций, воздействующих на политическую структуру мира, называются, например, такие, как демократизация, усиление взаимозависимости, изменение характера угроз миру, демилитаризация мира, формирование некоего глобального экономического организма, интеграционные процессы и т. п.15 На наш взгляд, среди всего многообразия тенденций можно выделить две наиболее значимые:
* развитие процессов глобализации, проявляющихся прежде всего в размывании межгосударственных границ; * увеличение количества различных акторов на мировой арене и изменение их характера. Обе тенденции взаимосвязаны и взаимообусловлены, но все же имеют собственную природу и действуют относительно самостоятельно. Многие другие тенденции следует рассматривать как в значительной степени производные от этих двух. Что касается демократизации, то это крайне сложный, неоднозначный процесс, вызывающий множество дискуссий относительно того, насколько она действительно является глобальной тенденцией, с учетом того, что в ряде стран возникают так называемые нелиберальные демократии, квазидемократии и т. д. Глобализация, наверное, наиболее обсуждаемая и в то же время наименее понятая тенденция современного мира. Существуют разные определения глобализации, разные подходы к пониманию ее аспектов и сфер, а также к вопросу о том, насколько глобализация является универсальной и всеобъемлющей тенденцией мирового политического развития, и др. Так, Б. Бади отмечает наличие трех измерений глобализации: * глобализация как постоянно идущий исторический процесс; * глобализация как гомогенизация и универсализация мира; * глобализация как разрушение национальных границ. Если взять первое из названных измерений, то можно заметить, что в истории развития человечества действительно в целом наблюдается тенденция ко все большему расширению того пространства, на котором происходит интенсивное взаимодействие от отдельных деревень, городов, княжеств к государствам, регионам и, наконец, через эпоху великих географических открытий к миру в целом. Впрочем, исторически процесс глобализации развивался не линейно и вовсе не предполагал простого присоединения новых периферийных территорий к неизменному центру. Дж. Модельски на примере развития городов древнего мира показывает «пульсирующий» характер этого процесса. Он выделяет две фазы: фазу централизации, когда формируются центральные зоны мировой системы, и фазу децентрализации, когда периферия становится главенствующей. В результате происходит постоянная смена мест в системе центр - периферия16. С этой идеей перекликаются представления П. Кеннеди, который говорит о расцвете и закате великих держав17. Значительно более спорным является второе измерение процесса глобализации, выделяемое Б. Бади, универсализация и гомогенизация мира. Скорее такое понимание глобализации относится к прошлому, хотя и не столь отдаленному, когда строились различные прогнозы относительно «глобальной деревни», создания «всемирного правительства» и «конца истории». Как оказалось, несмотря на перенос тех или иных образцов поведения западной цивилизации на другие регионы мира (особенно в сфере потребления), эти образцы, будучи включенными в иной культурный контекст, могут иметь совсем иной смысл, порой даже противоположный исходному. Этот факт хорошо показан в работах, где исследуется специфика тех или иных политических процессов в различных культурах18. Наконец, третий аспект (или измерение) глобализации размывание государственных границ пожалуй, в наибольшей степени отражает суть ее современного этапа. Сначала границы национальных государств оказались прозрачными в экономической сфере. Затем этот процесс перекинулся на социальные, военные, политические, культурные и иные отношения, а также другие регионы. Наибольшее развитие эти процессы получили в Западной Европе, где, начавшись с создания в 1951 г. Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), процесс интеграции к концу ХХ столетия привел к созданию Европейского союза (ЕС) - мощнейшей наднациональной структуры, занимающейся уже среди прочего и координацией внешней политики стран - членов ЕС. Сегодня вследствие достижения принципиально иного информационного и технологического уровня развития мира (этот фактор явно становится политикооборазующим) межгосударственные границы становятся все более и более прозрачными. Конечно, вопросы о том, насколько прозрачными являются границы и какие это имеет последствия, остаются дискуссионными. Тем не менее ряд исследователей, в частности П. Дж. Катзенстейн, Р. О. Кохэн и С. Д. Краснер, видят в процессе роста транспарентности границ суть самой глобализации19. Эту точку зрения разделяют и многие другие авторы. Прозрачность межгосударственных границ сделала мир, во-первых, взаимозависимым. Кстати, именно по этой причине некоторые авторы связывают глобализацию с взаимозависимостью20. Во-вторых, транспарентность межгосударственных границ «перевернула» прежние представления о безопасности, о конфликтах и их урегулировании, о соотношении внешней и внутренней политики, о дипломатии и о других базовых проблемах классических исследований по международным отношениям, но главное она стерла существовавшие ранее жесткие барьеры между внешней и внутренней политикой, а также классической политологией, изучавшей отдельное государство, и классическими международными исследованиями, которые занимались анализом взаимодействия государств на мировой арене. «Открытие» межгосударственных границ сопровождается активизацией надгосударственных и негосударственных акторов на мировой арене межправительственных организаций, ТНК, внутригосударственных регионов, различного рода неправительственных организаций (правозащитных, экологических, профессиональных и других движений). Одновременно более самостоятельно начинают действовать внутригосударственные регионы. Они становятся значимым фактором европейского строительства, что привело даже к появлению такого понятия, как «Европа регионов»21. Парадоксально, но если ранее внутригосударственные регионы стремились оказывать влияние лишь на внутриполитические процессы своей страны, а международные организации на те вопросы, которые ограничивались внешнеполитической сферой (что, казалось бы, логично), то теперь это не так. Внутригосударственные регионы все чаще пытаются выйти на международный уровень (так, Шотландия заявляла о своем стремлении войти в структуры ЕС на правах полноправного члена), а международные организации активно участвуют, например, в урегулировании внутренних конфликтов. В результате все менее актуальной становится прежняя жесткая дихотомия: внешняя политика внутренняя политика. Заметим, что надгосударственные и негосударственные акторы были на международной арене и ранее, что, кстати, не отрицается и неореалистами22. Проблема заключается в том, насколько кардинально их деятельность в конце ХХ столетия меняла структуру мира. В конце ХХ в. государства оказались вынужденными все более считаться, с одной стороны, с международными правительственными и неправительственными организациями и институтами, а с другой со своими же регионами. В этом смысле происходит размывание государственного суверенитета, государство отходит от тех принципов, которые были зафиксированы в середине XVII в. В то же время необходимо подчеркнуть, что деятельность негосударственных и надгосударственных акторов не была обусловлена только процессом глобализации. Прежде всего следует иметь в виду, что после окончания Второй мировой войны получили широкое развитие межгосударственные организации (т. е. надгосударственные акторы). Сначала предполагалось, что они явятся своеобразными проводниками политики государств в той или иной сфере, например в торговле (ГАТТ). Региональным военно-политическим объединением явилась НАТО. Однако постепенно становилось очевидным, что эти организации все больше и больше начинают играть вполне самостоятельную роль, и уже сами оказывают значительное влияние как на международные отношения в целом, так и на своих создателей, происходит сложный процесс взаимодействия и взаимовлияния государственных структур и международных организаций. В свою очередь, многие негосударственные акторы, прежде всего занимающиеся средствами связи, информацией, экономикой, сами оказались заинтересованными в скорейшем развитии процессов глобализации, в еще большей прозрачности границ. Это явилось толчком к новому витку глобализации с ее проблемами и противоречиями. В результате действия названных факторов все с большей настойчивостью стали говорить о размывании национального суверенитета, а также о кризисе, эрозии, закате Вестфальской модели мира23, о том, что эта государственно-центристская модель стала разрушаться к концу ХХ столетия. Впрочем, есть и противоположные мнения. Согласно им, данная модель мира сохраняется, так как сохраняются государственные границы, количество государств не уменьшается, а, напротив, растет, увеличиваются их возможности воздействовать на своих граждан; государства сами активно создают международные институты и режимы; наконец, нет такого актора, которому все властные полномочия государства могут быть переданы, и т. п. И все же, если под суверенитетом понимать то, что С. Д. Краснер назвал «вестфальским суверенитетом», т. е. такую политическую организацию, которая основана на том, что внешние акторы фактически не могут воздействовать на внутреннюю политику или могут, но крайне ограничено24, то такой суверенитет действительно стал размываться. Одновременно конец ХХ в. отмечен еще одним кризисом кризисом Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, возникшей после окончания Второй мировой войны. Представляя собой вариант межгосударственного взаимодействия (причем именно межгосударственного), эта система являлась частью Вестфальской модели. В истории были и другие модели межгосударственного взаимодействия. Например, после окончания Первой мировой войны сложилась Версальско-Вашингтонская система международных отношений. Все эти системы исходили фактически из представлений о международных отношениях как взаимодействии отдельных государств, которые сталкиваются между собой, говоря словами А. Уолферса, подобно бильярдным шарам25, и действуют, исходя из трех гоббсовских мотивов: 1) достижение и обеспечение безопасности государства; 2) удовлетворение экономических требований политически значимых слоев населения; 3) повышение престижа государства на международной арене. Естественно, эрозия государственно-центристской модели мира не могла не воздействовать на систему международных отношений, поскольку является базовой для последней. Тем не менее пока государства остаются главными акторами на международной арене. Ялтинско-Потсдамская система международных отношений была ориентирована на биполярную структуру мира. Если в качестве основного стержня в этой системе рассматривать биполярность, то с окончанием холодной войны она действительно исчезла еще в конце 1980-х начале 1990-х гг. В то же время остались многие ее элементы, в том числе и те, которые закреплены международными договорами, что является неким стабилизирующим элементом современных международных отношений. В этом смысле ЯлтинскоПотсдамская система шире чисто биполярного миропорядка. Процесс ломки Вестфальской модели мира и Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений по-разному проявляется в разных странах и регионах. В результате, как замечает Дж. Розенау, в настоящее время наряду с системами, в которых активно действуют негосударственные и надгосударственные акторы, образующие «многоцентричный мир», где центрами выступают различные государственные и негосударственные акторы, существует и «государственно-центричный мир»26. Процесс размывания суверенитета болезненно воспринимается любым государством. Однако государство может в современных условиях действовать по-разному. Один путь использовать экономические, правовые рычаги и совместно с другими акторами надгосударственными и негосударственными «выстраивать» новую архитектуру мира. Проблем на этом пути немало. Во-первых, возникает проблема построения взаимоотношений государственных инегосударственных организаций. И здесь не все зависит только от государств. Новые акторы нередко ведут себя достаточно агрессивно и вовсе не обязательно ориентированы на отношения сотрудничества. Во-вторых, существует проблема, с какими именно неправительственными организациями должны сотрудничать государственные структуры. Второй путь поведения государства в новых меняющихся условиях пытаться сохранить властные полномочия в прежнем объеме и действовать прежними методами, ограничивать действия негосударственных акторов как на своей территории, так и за ее пределами. В целом же адаптация и ассимиляция государств к меняющейся действительности идет сложно. При этом государство никогда не выбирает только один путь. Обычно, действуя разными методами, государство сотрудничает с нетрадиционными акторами и одновременно стремится к ограничению их властных устремлений. Вопрос в том, какому пути отдается приоритет.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Формирование новой политической структуры мира и место России в ней» з дисципліни «Мегатренди світового розвитку»
