Марсель Мосс, племянник и самый талантливый ученик Эмиля Дюркгейма, был человеком необычайных способностей, большой образованности, цельного характера и твердых убеждений. После смерти Дюркгейма он стал ведущей фигурой во французской социологии. Его карьера была тесно связана с судьбой журнала «Аппёе sociologique», в организации которого он немало помог своему дяде. Ряд наиболее оригинальных "и интересных публикаций, помещенных в ранних номерах журнала, был написан Дюркгеймом, Юбером и Беша именно в сотрудничестве с Моссом (например, эссе «О некоторых первобытных формах классификации», вышедшее в 1903 г., «Очерк общей теории магии», появившийся в 1904 г., или «Очерк о природе и функции жертвоприношения», увидевший свет в 1899 г.) . Первая мировая война, во время которой Мосс находился на действительной военной службе, практически ликвидировала группу блестящих молодых ученых, учившихся у Дюркгейма и сплотившихся вокруг него. Сюда входили сын Дюркгейма Андре Дюркгейм, а также Робер Герц, Антуан Бьянкони, Жорж Желли, Максим Давид и Жан Рейнье. Сам учитель не пережил многих из них (он умер в 1917 г.). Если бы не все эти потрясения, Мосс, вероятно, оставил бы нам гораздо большее число плодов своей уникальной эрудиции, творческой работоспособности и владения методом. В самом деле, он не только писал об общественной солидарности и коллективных чувствах — он подтверждал их собственной жизнью. Для него дюрк-геймовская группа обладала своего рода коллективным сознанием, материальным выражением которого был журнал «Annee sociologique». Когда человек принадлежит не себе, а другим, его привязанность к группе нередко проявляется в подчинении личных амбиций общим интересам. От коротких встреч с Моссом у меня осталось впечатление, что он придерживался именно такого образа мышления — во всяком случае, его поступки и действия подтверждали это. Не раз он принимался за доработку трудов своих безвременно ушедших товарищей. Так, пренебрегая необходимостью проводить собственные исследования, из самых бескорыстных побуждений он взвалил на себя огромный труд по завершению, редактированию и публикации рукописей, оставленных Дюркгеймом, Юбером и Герцем. В 1923—1924 гг. он взялся за еще более трудоемкую задачу — возрождение журнала «Аппёе sociologique», который перестал выходить в свет с 1913 г. Надо заметить, что Мосс был не только социологом, но и санскритологом и религиоведом, вследствие чего он до конца своей жизни тяготел к изучению религии в сравнительной перспективе. Но, основав новую серию журнала, Мосс осознал, что она, подобно старой серии, не могла и не должна была замыкаться на отдельных вопросах — ей следовало охватывать как можно более широкое поле социологических исследований. Это могло стать возможным лишь в том случае, если бы он сам взялся курировать все те области исследований, которые ранее возглавлялись его безвременно ушедшими коллегами. Ему пришлось писать множество рецензий и критических статей, и в результате за время, прошедшее после 1906 г., ему удалось закончить только три большие работы: «Очерк о даре», «Фрагмент плана общей описательной социологии» и «Об одной категории человеческого духа» (Mauss 1925; 1934; 1938). Задуманные им исследования молитв, денежного обращения и государственности остались незавершенными . Мосс постоянно трудился. Он был вынужден оставить работу над второй серией журнала, но сумел организовать третью серию в 1934 г. Но вскоре началась Вторая мировая война, и Париж был оккупирован немцами. И хотя Мосс, будучи евреем, не пострадал во время оккупации, некоторые из его ближайших друзей и коллег (например, Морис Хальбвакс) были убиты. Во второй раз он стал свидетелем разрушения и гибели вокруг себя. Все это, наложившись на проблемы личной жизни ученого, оказалось ему, как говорят, не по силам, и его творческий ум сдался. Мосс принадлежал к философской традиции, проходящей от Монтескье через философов-просветителей (Тюрго, Кондорсе и Сен- 230 История антропологической мысли Приложения. 231
Симона) до Конта и Дюркгейма. В этой традиции выводы делались на основе скорее анализа концепций, чем фактов. Факты использовались лишь в качестве иллюстрации формул, полученных с помощью методов, отличных от индуктивного. Признавая это, мы вместе с тем должны отметить, что Мосс был в гораздо меньшей степени философом, чем Дюркгейм. Во всех своих очерках он прежде всего обращался к конкретным фактам и разбирал их до самой последней детали. На это специально указывал один из его бывших учеников, Луи Дюмон, в лекции памяти Мосса, прочитанной в Оксфорде в 1952 г. Он отметил, что, хотя Мосс из чувства верности учителю и личной привязанности избегал критиковать Дюркгейма, критика эта так или иначе проступает во всех его сочинениях, которые настолько эмпиричнее сочинений Дюркгейма, что можно было бы даже сказать, что благодаря Моссу французская социология перешла в экспериментальную стадию. Идея Мосса заключалась в вычленении ограниченного поля фактов и в их последующем объяснении: «Очерк о даре» очень четко проясняет то, что Мосс понимал под «объяснением». «Объяснить» значило для Мосса показать социальные факты в «их тотальности» (как, впрочем, того требовал и сам учитель, Дюркгейм). «Тотальность» и «тотальный» —• ключевые слова в «Очерке о даре». Например, обмен в архаических обществах представляет собой социальное явление тотального характера. Он одновременно заключает в себе феномен экономический, правовой, моральный, эстетический, религиозный, мифологический и социоморфологический. Его действительный смысл, следовательно, можно понять, только если рассматривать его как составную конкретную фактическую реальность. В случаях, когда для удобства исследования мы прибегаем к абстракциям, не следует забывать о том, что надо в конце концов заменить абстракцию обратно на конкретные факты, если мы хотим дойти до верного понимания исследуемых институтов. Какие же методы должен использовать исследователь, чтобы дойти до понимания сути социальных институтов? Методы эти — все те же самые методы полевого антрополога, изучающего жизнь снаружи и изнутри («снаружи» — как антрополог; «изнутри» — как человек, осознающий себя членом изучаемого общества). Мосс продемонстрировал, что, имея достаточное количество материала в своем распоряжении, он мог проделать все это, не выходя из дома. Он просто погружал свой ум в этнографический и лингвистический материал. Правда, удавалось ему все это в совершенстве лишь потому, что этот ум был также полным хозяином социологического метода. В своем кабинете Мосс занимался тем же самым, что антрополог делает в поле, — он заставлял свой натренированный ум наблюдать за жизнью простейших народов и испытывать на себе ее реальность. Именно поэтому мы, социальные антропологи, считаем Мосса принадлежащим к «нашей когорте». Но для того чтобы суметь объяснить факты в их тотальности, необходимо прежде всего уметь разглядеть эти факты в массе материала. Ученый должен быть в полном смысле исследователем. Просто читать сочинения других об обычаях древней Индии или Древнею Рима — недостаточно. Ученый должен уметь вникать в глубинную суть фактов. Исследователь, не имеющий навыка работы с социологическим методом, может увидеть сам факт, но не разглядеть того, что представляет в нем наибольший социологический интерес. Искусный социолог, стремящийся объяснить факты в их тотальности, будет видеть эти факты совсем по-другому. Мосс обладал способностью вникать в глубинную суть фактов. Он прекрасно владел рядом европейских языков, включая русский, был тонким знатоком древнегреческого, латинского, санскрита, древнееврейского и кельтских языков, будучи вдобавок еще и блестящим социологом. Он умудрялся показать санскритологам — вероятно, к их удивлению — многое, что они не замечали в собственных источниках; а исследователям римского права — наверное, к не меньшему удивлению последних — многое, что те не видели в их основных текстах. Все сказанное им о формах обмена в Древней Индии и Древнем Риме в «Очерке о даре» служит тому прекрасной иллюстрацией. Впрочем, это даже не так удивительно, как то, что Мосс однажды показал, как Малиновский недопонял свои собственные наблюдения за тробрианцами. Обладая знанием океанийских языков, которого всегда недоставало Малиновскому, и будучи хорошо знаком с меланезийской, полинезийской и американской этнографией, Мосс смог вывести из одного лишь сравнительного изучения первобытных институтов то, в чем полевик не смог разобраться воочию. «Очерк о даре» представляет ценность не только как образец использования метода, но и вообще как замечательный по отточенности документ. Будучи первостепенно важным для понимания и оценки Мосса как ученого (ведь практически все его остальные известные работы написаны в сотрудничестве), он ценен и как первый пример систематического сравнительного исследования обычая обмена дарами, исследования, в котором функция данного обычая была впервые объяснена в категориях социального порядка. В «Очерке о даре» Мосс показывает, в чем заключаются сущность и принципиальное значение таких институтов, как потлач и кула4, которые пона- 232 История антропологической мысли Приложения 233
чалу озадачивают исследователя и могут показаться даже бессмысленными. Более того, он объясняет не только суть конкретных ритуалов американских индейцев и меланезийцев, но и общее значение ритуала и обычая на ранних исторических этапах развития цивилизации и, что еще более важно, роль последних в современном обществе. В статьях Мосса всегда присутствует скрытое сравнение архаических институтов с институтами современного общества Он задается не только вопросом о том, как мы можем понять архаические институты, но и на самом деле вопросом о том, как понимание архаических институтов может помочь нам понять и, пожалуй, улучшить наши собственные. Ни в одной работе это не проступает так явно, как в «Очерке о даре», где Мосс целенаправленно напоминает нам (наверное, на тот случай, если мы, читатели, не придем к этому выводу сами), как много все-таки наше общество потеряло, поставив рациональную экономическую систему на место системы, в которой обмен товаров был не механическим, а моральным актом, поддерживающим разнообразные личные и общественные взаимоотношения между индивидами и группами. Мы склонны принимать наши собственные социальные обстоятельства и условности за должное и редко задумываемся над тем, какими недавними многие из них являются и какими эфемерными многие из них окажутся с течением времени. Между тем в иные столетия и в иных частях мира у людей были и сохраняются до сих пор другие понятия, другие ценности и другие обычаи, из изучения которых мы могли бы почерпнуть многое, что, по убеждению Мосса, обогатило бы нас самих.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «МОСС (1872-1950)» з дисципліни «Історія антропологічної думки»
