Уильям Робертсон Смит был выдающимся ученым-семитологом, знатоком и толкователем Библии, обратившимся к антропологии в значительной степени под влиянием своего друга и соотечественника Мак-Леннана. Влияние последнего очевидно сказалось в его трактовке тотемизма и матрилинейного счета происхождения в древней Аравии. Смит был широко образованным человеком. Одно время он преподавал физику и вполне мог возглавить кафедру математики и логики, если бы решился отказаться от своего призвания служить на религиозном поприще. Его отец был священником Независимой церкви, отколовшейся от официальной церкви Шотландии, и сын был воспитан в строгом благочестии и почтительности к атмосфере церкви. С блеском закончив Абердинский университет в 1870 г., Смит был принят на кафедру гебраистики и экзегетики Ветхого Завета в колледж Независимой церкви Абердина. Потом, в 1875 г., он поместил в девятом издании «Энциклопедии Британ-ника» несколько статей, которые (в особенности статья «Библия» и, в частности, замечания о датировке и композиции книги Второзаконие) шокировали местное отделение Независимой церкви. С 1875 по 1881 г. Смит неоднократно представал перед церковным судом по обвинению в ереси. В конце концов, несмотря на то что с него сняли обвинение и он сохранял духовный сан до конца своих дней, его все же удалили с кафедры колледжа за причиненные волнения и беспорядки, а также из-за опасений (надо заметить, небезосновательных), что студенты, изучающие богословие, из-за его лекций могут утратить всякую веру в будущую профессию. И Робертсон Смит стал работать в «Энциклопедии Британника». В 1883 г. Смит был назначен преподавателем арабского языка в Кембридж на место Палмера , который был убит арабами на Синайском полуострове. В 1885 г. его избрали сотрудником Крайст-колледжа, в 1886 г. назначили на должность библиотекаря в Кембриджском университете, 90 История антрснгоАогической мысли Глава 8. Робертсон Смит 91
а в 1889 г. — предложили почетное место лектора и профессора арабистики имени сэра Томаса Адамса {Black, Chrystal 1912). Смит был удивительным тружеником. Он опубликовал несколько книг, свидетельствующих о его глубочайшей эрудиции: «Ветхий завет в иудейской церкви» (Robertson Smith [далее — R.S.] 1881), «Пророки Израиля» (R.S. 1882), «Родство и брак в древней Аравии» (R.S. 1885) и «Религия семитов» (RS. 1927 [1889]). Посмертно был также опубликован сборник его статей и очерков (R.S. 1912). Я предлагаю рассмотреть книги «Родство и брак в древней Аравии» и «Религия семитов», которые прекрасно иллюстрируют его методы социологического анализа. Они обе основаны преимущественно на письменных источниках, но в некоторой мере дополнены материалами путешествий Робертсона Смита в Египет, Палестину, Сирию, Аравийский полуостров и Тунис В обеих книгах Смит ограничил себя главным образом сферой семитологии. Он попытался реконструировать самые ранние формы социальных институтов семитов, в основном арабов-бедуинов (до появления Мухаммеда) и древних евреев. В отличие от Мак-Леннана он сравнивал культуры, которые были не только схожими во многих отношениях, но и генетически родственными; таким образом, он поступал, как де Куланж, пытавшийся реконструировать ранние индоевропейские институты, в частности институты древней Италии. В подобных попытках, по существу, нет ничего предосудительного — они оказались чрезвычайно продуктивными в филологических исследованиях и дали хорошие результаты при изучении права и мифологии. Я не вижу причины, почему ученый не может попытаться реконструировать социальные институты общества, не оставившего надежных исторических свидетельств, посредством сравнения косвенных исторических свидетельств с социальными институтами других обществ, которые, по предположениям, находились в единой культурной системе с обществом изучаемым. Такая реконструкция, конечно, может иметь бблыдую или меньшую степень вероятности, но Смит прекрасно осознавал это. К сожалению, он позаимствовал у Мак-Леннана парадигму однолинейных стадий развития и старался подвести под нее свои данные по древней Аравии, для того чтобы показать, что аравийское общество было одним из частных случаев этой парадигмы. Он искал истоки патриархальных и патрилинейных бедуинских кланов (которые прослеживаются со времен Мухаммеда до наших дней) на более ранней стадии со счетом происхождения через женщин. Он также искал истоки обряда жертвоприношения (в той форме, в какой оно изображено в Ветхом Завете) в тотемиз- ме. Как и все его современники, Робертсон Смит верил, что удовлетворительно объяснить какой-либо общественный институт можно только с точки зрения его исторического развития. Следовательно, институт может быть полностью понят, если определена его самая ранняя форма. Однако, как Мак-Леннан и многие другие, Смит пытался сочетать этот подход с формулированием или, скорее, с принятием на веру обобщающих положений о происхождении человеческого общества — так, подобно всем остальным, ему пришлось опереться на понятие об однолинейных стадиях развития. Вследствие этого временами он не только пользовался источниками некритически, но и сам себе мешал сделать выводы более простые и удовлетворительные, чем те, к которым он в конце концов приходил. Приведу несколько примеров. Книга «Родство и брак в древней Аравии» типична для второй половины XIX в. по своей теоретической установке. Вкратце ее основную идею можно изложить следующим образом. Во всех человеческих обществах, а следовательно, и у доисламских арабов Аравии была стадия, когда сексуальные отношения не регулировались, т.е. стадия первобытного промискуитета. Далее арабы перешли к тому социальному состоянию, когда отдельные орды стали формироваться из людей, связанных между собой родством по женской линии. Это были матрилинейные родственные группы с полиандрическими сексуальными отношениями. В результате войн в некоторые группы стали попадать женщины из других групп — они становились собственностью всех мужчин и использовались для сожительства. Эта новая форма полиандрии, возникшая в результате брака умыканием, изменила и способ счета происхождения. Матрилинейные родственные группы стали патрилинейными, а впоследствии, когда брак умыканием постепенно уступил место браку выкупом (mahr), полиандрия стала также вытесняться моногамным браком. Однако еще долгое время как пережиток более ранней системы сохранялся обычай левирата. Подобно Мак-Леннану, Смит поставил на первое место стадию первобытного промискуитета — дедуктивную логическую конструкцию, необходимую для того, чтобы развернуть парадигму социального развития. Он не предложил никаких доказательств в поддержку этой стадии. Поскольку не было также и подлинных исторических свидетельств в пользу матрилинейности, Смиту пришлось прибегнуть к понятию пережитков, чтобы как-то обосновать свои положения, покоившиеся, по сути дела, на априорных этноцентристских допущениях. Исторические свидетельства показывают, что во времена 92 История антроуюлогической мысли Глава 8. Робертсон Смит 93
Пророка и еще задолго до него бедуины Аравии были разделены на множество локальных, или племенных групп, члены которых были связаны традиционным понятием о единстве крови, реальном или воображаемом, и признанием определенной системы взаимных общественных обязанностей и прав. Смит отмечал, что эти группы, обычно называвшиеся hayy, были корпоративными десцентными группами (или, как сказали бы мы сегодня, линиджными группами), а не просто группами, члены которых состояли в родстве. Эти линиджи были частями общей системы линиджей. Они представляли собой ветви десцентного генеалогического древа, две (или более) элементарные ветви которого образовывали младшую ветвь, а две (или более) младшие ветви, в свою очередь, объединялись в старшую ветвь и т.д. Все племенные группы были одинаково организованы и отличались одна от другой только размером, что и было представлено на генеалогическом древе отдаленностью от общего предка (R.S. 1885, 3—4). Более того, племенные группы, ведущие совместную политическую жизнь, тем или иным путем выискивали либо искусственно создавали звено генеалогической связи с доминантным линиджем племени и брали его nisba — родовое имя, а также воинский клич. Арабские составители генеалогий, например, сводили все линиджи Аравии в одну большую генеалогию, стержнем которой являлась линия пророка Мухаммеда. Для этого им пришлось провести эвгемеризацию племенных имен; а для того чтобы структура межплеменных отношений в генеалогии выглядела обоснованной, они подставляли фиктивные имена, поскольку ветви, ведущие от общего предка, должны были быть более или менее равной длины. В их таблицах эти фиктивные имена были помещены в самых неясных и неопределенных местах. Самой крупной устойчивой политической группой было племя (hayy), которое вело войну и осуществляло кровную месть. Племя мыслилось как линидж внутри системы линиджей — системы, которая соответствовала политической системе племен. Когда племена становились слишком большими для территории своего расселения и исполнения кровной мести (т.е. для совместных действий), они распадались и на генеалогическом древе появлялось разветвление. Когда племя становилось слишком маленьким для самообороны, оно присоединялось к более сильному племени, и это приращение той или иной выдумкой регистрировалось в генеалогии более крупного племени. Этот процесс распада и слияния был постоянной чертой племенной жизни древней Аравии. В данном аспекте анализ и описание бедуинских племен были сделаны Смитом блестяще. Какие же доказательства привел Смит в подтверждение своего тезиса, что бедуинское общество, являвшееся исключительно патри-линейным, было некогда матрилинейным? Остановимся на некоторых из его рассуждений, хотя сегодня они могут показаться фантастическими. Прежде всего я должен напомнить, что в его время считалось аксиомой то, что матрилинейность везде предшествовала патрилинейности — в противном случае не могло быть и речи о прогрессе и развитии. Одним из главных аргументов, подкрепляющих эту аксиому, Смит считал живучесть некоторых обычаев. Доктрина общности племенной крови распространена в Аравии повсюду, что явствует из повсеместности обычая кровной мести. Все племя — одной и той же крови (я полагаю, что это положение спорно). Поэтому, говорит Смит, там, где существует патрилинейный счет происхождения, как в Аравии, мы вправе ожидать, что предком, который дал свое имя племени (эпонимным предком), окажется мужчина. И напротив, в обществе с матрилинейным счетом происхождения таким предком должна оказаться женщина. Следовательно, когда мы обнаруживаем, что значительное число аравийских племен ведет свое происхождение от женщины, то получаем убедительное свидетельство тому, что племена сегодня патрилинейные некогда были все-таки матрилинейными (R.S. 1885, 29). Смит выдвинул гипотезу женских эпонимов в противовес двум другим, более простым и убедительным. Одна из них принадлежит Нольдеке2: поскольку в арабской грамматике все племенные объединения обозначаются именами собирательными, а они всегда женского рода и сопровождаются местоимениями и глагольными формами тоже женского рода, то неудивительно, что названия некоторых племен могли иметь форму женского рода. Вторую гипотезу выдвинул Рэдхауз, защищавший арабских составителей генеалогий от критики профессора Вилькена . Он заметил, что в полигамном обществе дети одного отца могут распределяться по группам, носящим имена их матерей, и это должно объяснять, откуда произошли линиджи с женскими эпонимами. Данная гипотеза согласуется с последними исследованиями линиджных систем (Peters I960). Смита нельзя извинить за то, что он отверг гипотезу Рэдхауза якобы на том основании, что факты, ее подтверждающие, были в его время неизвестны, — на самом деле и сегодня линиджи арабов-бедуинов нередко носят имена жен их основателей, но при этом в течение уже по крайней мере 1500 лет бедуины ведут счет происхождения через мужчин. Это наиболее удобный способ различения линий, восходящих к одному и тому же мркчине, если потомки были рождены от разных женщин. 94 История антропологической мысли Глава 8. Робертсон Смит 95
Упущение этого момента вносит погрешность в рассуждения Смита, поскольку даже лингвистические доказательства, которые он приводит, не могут оспорить тех фактов, что родственные связи всегда прослеживаются по матери, даже связи со стороны отца (ведь ребенок является сыном отца только потому, что его мать является женой его отца); что слово итта («община») происходит от итт («мать»); что родственные узы выражаются в еврейском и арабском языках словами rehem и гаЫт («матка»); что во всех частях Аравии одно из слов, обозначающих «линидж», это batn («живот», особенно «материнский живот»), синонимом которого является lahm («плоть»); и что слова bait («хижина») и аЫ (эквивалент еврейского ohel, также «хижина» — которая, кстати, в древней Аравии принадлежала жене, а не мужу) употребляются для обозначения семьи и родственных групп. Следующий аргумент Смита заключается в том, что там, где существует счет родства через женщин, препятствовать браку может только родня по женской линии, при этом в будущем нередко обнаруживается, что с началом признания приоритета отца остатки старого закона счета родства продолжают функционировать как запреты в разных коленах. В доказательство того, что в прежние времена мужчина мог жениться на своей сводной сестре по отцу, Смит приводил в качестве примера историю Авраама и Сарры. А если брак со сводной сестрой разрешался, то, значит, препятствий к заключению брака от родни по мужской линии не должно было существовать вовсе, за исключением запрета женитьбы мужчины на собственной дочери. Сегодня уже достоверно известно, что в доисламское время мужчины на Аравийском полуострове женились на своих племянницах и двоюродных сестрах со стороны отца. Что касается материнской стороны, то женитьба на самой матери запрещалась, и Смит также считал совершенно определенным, несмотря на отсутствие прямых и точных доказательств, что мужчина не мог жениться на единоутробной сестре. Он имел некоторые основания полагать, хотя факты и здесь были очень ненадежными, что мужчине было запрещено жениться как на сестре матери, так и на дочери сестры матери. Из скуднейших свидетельств, найденных где-то в литературе, Смит, наконец, сделал вывод, что с материнской стороны любые родственные отношения, более тесные, чем отношения кузенов, препятствовали браку. С его точки зрения, закон, введенный Мухаммедом, распространил на родственников со стороны отца ту старую аравийскую систему брачных запретов, которая прежде касалась только родственников со стороны матери.
Здесь Смит сам ввел себя в заблркдение. Из того факта, что происхождение прослеживается исключительно либо через мужчин, либо через женщин, вовсе не следует, что родственные отношения по линии противоположного родителя не признаются или не могут служить препятствием к браку. Вся путаница происходит из-за отсутствия четкого представления о том, что для определенных целей в обществе существует счет происхождения по одной линии и для таких же определенных целей — признание родства (в его разнообразных степенях) по сторонам обоих родителей. Принадлежность к линиджу и категории родства — совершенно разные вещи. Тот факт, что сегодня общество бедуинов-арабов патрилинейно, но все еще практикует запреты на брак с единоутробными родственницами, никоим образом не является свидетельством матрилиней-ного счета происхождения в более раннюю эпоху. Вот еще один пример того, как Смит разбирался с фактами. Вслед за Мак-Леннаном он считал возможным доказать, что для бедуинов древней Аравии характерна не только матрилинейность, но и тотемизм (на этом же, как мы увидим, основывалась его теория жертвоприношения). Он рассуждал, что как матрилинейность древнее патрилинейности (поскольку всегда оставляет место для сомнений в том, кто был отцом, в то время как сомнений в том, кто — мать, быть не может), так и тотемизм должен быть древнее экзогамии, поскольку идея экзогамии «не могла быть воспринята дикарями в абстрактной форме — она обязательно должна была иметь конкретное выражение или, скорее, должна была получить осмысление в виде конкретной и осязаемой формы, которую, по всей вероятности, всегда давал тотемизм». Смит считал, что наличие экзогамии у древних бедуинов он уже продемонстрировал, а потому вопрос о тотемизме мог рассматриваться a priori. (На деле же он просто показал, что мужчина не мог жениться на близких родственницах с материнской стороны. Это вовсе не экзогамия. И стало быть, корреляция между экзогамией и тотемизмом, даже если она и была настолько определенной и общей, насколько полагал Смит, никак не могла работать в пользу утверждения, что у бедуинов некогда был распространен тотемизм.) Кроме того, у бедуинов не было обнаружено ничего тотемического в принципе. По этому поводу Смит снова обратился к свидетельствам о пережитках, реликтах тотемной системы. Характерными особенностями тотемизма в его дни считались: существование родов, названных по наименованию какого-либо животного или растения; представление, что все члены рода — одной и той же крови с родовым тотемом 96 История антропологической мысли 1 Глава 8. Робертсон Смит 97
либо же что все они — его отпрыски; и, наконец, священный характер тотема. Смит полагал, что если все три черты встречались у данного народа, то существование тотемизма было полностью доказанным. Впрочем, даже если у народа всех этих черт и не было, как, например, у бедуинов древней Аравии, то все равно, по словам Смита, доказательство считалось «морально обоснованным и полным», если три признака тотемизма обнаруживались в пределах той же расы. В древней Аравии у многих бедуинских племен предок-эпоним носил имя какого-нибудь животного, и арабские составители генеалогий верили либо утверждали намеренно, что имя это являлось именем собственным предка-прародителя, даже если оно стояло во множественном числе. Смиту это казалось неправильным — ведь согласно его теории, такие племена были матрилинейными и должны были иметь прародительницу, а не прародителя (возможно, он был прав, утверждая, что данные названия животных должны были представлять собой прежде всего названия отдельного рода или отдельного линиджа; но, с другой стороны, обычай давать человеку кличку по животному тоже не так уж и редок). Смиту тем не менее пришлось признать, что среди имевшихся свидетельств не было ни малейшего намека на то, что племена, названные по животному, когда-либо проявляли к этому животному хоть какие-нибудь тотемные чувства А потому ему осталось предпринять лишь одно — попытаться доказать возможность тотемистического склада ума бедуинов. Он рассуждал так: у бедуинов есть понятие, что между некоторыми людьми и гиенами существует сходство; Пророк не употреблял в пищу зайцев и гиен, так как верил, что это нечистые животные; в арабском фольклоре группы людей превращаются в животных, но продолжают вести себя как люди, а один клан даже оплакивал мертвых газелей, хотя сам и не являлся кланом газели. Следующим шагом в аргументации было то, что бок о бок с племенами, которые называли себя именами животных и, следовательно, являлись потомками этих животных, существовали также многочисленные племена, называвшие себя именами тех или иных доисламских божеств. Смит полагал, что племена принимали имена божеств именно потому, что считали себя кровными отпрысками последних; по аналогии было бы оправданно считать, что некоторые племена вполне могли считать себя потомками животных. (Свидетельства о том, что племена могли считать себя детьми богов в каком-либо физическом смысле, в высшей степени туманны. Тем не менее они легли в одну из основополагающих посылок смитовской теории жертвоприношения.) Не имея прямых доказательств тому, что эти племена некогда почитали животных, именами которых себя называли, Смит был вынужден подкреплять свои аргументы весьма отдаленными параллелями. Он вспомнил, что еще в доисламские времена почитались животные или их изображения, в частности, бог-лев Йагус, божества Йаук и Наср, воплощенные в фигурках лошади и ястреба, священные голуби в Мекке, а также джинны, которые часто изображались в виде животных (в образе джиннов Смит видел пережиток доисламских домашних божеств). Он упомянул также, что многие животные, по кланам которых были названы племена южных семитов, у северных семитов считались священными. Разумеется, Смиту не удалось доказать, что у бедуинов был тотемизм, если, конечно, не называть тотемизмом всякий интерес к природе вообще. Мы не ошибемся, если скажем, что приводимые им свидетельства были неубедительны и вовсе не подтверждали ни его тезиса о матрилинейности, ни его мыслей о тотемизме и порой просто являлись надуманными истолкованиями фактов. Книга Смита является прекрасным примером, демонстрирующим, как влияние ложных теоретических посылок может приводить не просто к крайне сомнительным выводам, а препятствовать самому пониманию изучаемых явлений. Ошибки этой книги, конечно, могли частично проистекать из недостатка исторических свидетельств, но все же в большей мере они были вызваны слепым следованием формулировкам Мак-Леннана, которые, как мы уже видели ранее, были логически несостоятельны и не подкреплялись надежными фактами. Я критикую Смита вовсе не за его попытку обнаружить ранние формы общественных институтов у бедуинов, а за его безоговорочное согласие с идеей однолинейного развития общества и вытекающими из нее законами социального развития. Эти законы были основаны не на фактах, а на дедуктивных выводах, полученных из комбинации понятий «закон» и «прогресс».
Ви переглядаєте статтю (реферат): «РОБЕРТСОН СМИТ (1846-1894)» з дисципліни «Історія антропологічної думки»
