Россия во многом обязана Карлу Андреевичу практической, жизненной постановкой саперного дела, и ежели черноморские моряки в дни севастопольской страды озарялись светом почившего их воспитателя — Лазарева, то и севастопольские саперы во главе с Тотлебеном во многом отражали свет их старого, увлекавшегося, немного неуравновешенного учителя — Шильдера, которого судьба не сохранила для того, чтобы ему самому принять участие и гордиться славой своих питомцев во время 349-дневной доблестной обороны Севастопольской. Шильдер проявлял необыкновенную предприимчивость в разных случаях войны, пылкость, геройскую храбрость, искусство в постройке полевых укреплений в виду неприятеля и редкую находчивость в разных случаях войны, особенно по своей части. Его открытая наружность, восторженная речь, поэтический взгляд на дело заставляли забывать его возраст и видеть в нем юношу-героя, энтузиаста. Такими, в общем, чертами рисуют современники портрет Карла Андреевича72. Для погруженной в апатию и нерешительность Дунайской армии именно такой человек и был нужен. Князь Горчаков сознавал 22
это и просил прислать Шильдера, хотя, по всей вероятности, предчувствовал те неприятности, которые должно было принести близкое соседство такого неспокойного помощника. Вопрос о назначении Карла Андреевича в Дунайскую армию был поднят еще в конце 1853 года, когда князь Горчаков просил военного министра выхлопотать ему назначение этого выдающегося инженера в следующих лестных для него выражениях: «Еn grâce obtenez-moi le général Schilder. Je donnarais une division pour l’avoir»73. Несколько позднее74 он возобновил свою просьбу в более настойчивой форме: «Schilder m’est bien indispensable. C’est l’homme de la chose». 20 декабря это назначение состоялось. С особенным вниманием следя из Варшавы за ходом открывшихся военных действий, генерал-адъютант Шильдер сильно порицал распоряжения князя Горчакова на Дунае, которые он признавал совершенно не соответствующими обстановке. Фанатически уверенный в том, что войну надлежало вести быстро и решительно, Шильдер говорил, что князь Горчаков растянул свои войска в княжествах наподобие паутины, которую турки везде безнаказанно могут прорвать, и находил, что чрезмерно осторожное ведение операций на Дунае есть стыд и вечное пятно для русского оружия. Обдумывая предстоящие действия в княжествах, генерал Шильдер признавал необходимым уничтожить для турок возможность хотя бы временно занимать в значительных силах какой-либо пункт на нашем берегу реки, для чего признавал безотлагательным повсеместное уничтожение на Дунае турецкой флотилии75. С такими мыслями, в которые он верил всем пылом своей молодой души, Шильдер 25 января прибыл в Бухарест. Фанатически убежденный в том, что на нем лежит великая миссия спасать «царя России и православие», Карл Андреевич сразу же приступил с присущей ему энергией к настойчивому приведению в исполнение задуманного им плана. Но здесь ему пришлось столкнуться с известным уже читателю характером командующего войсками, и между князем Горчаковым и генералом Шильдером начались столкновения, которые постепенно приняли самые резкие формы76. Сварливый инженер признавал, что на месте Горчакова он просил бы государя «избавить главнокомандующего от такого беспокойного человека, который хоть временно, но беснуется, как бы сам сатана». Но князь Михаил Дмитриевич, в общем, благодушно относился к невоздержанности Шильдера, высоко ценя его способности и желание принести пользу общему делу. «Дорогой генерал,— писал ему князь в феврале77,— я вас люблю, уважаю, боготворю, но заклинаю вас именем всех святых, предоставьте мне командовать войсками по моему усмотрению. Невозможно каждому действовать по-своему». 23
На другой день по приезде в главную квартиру генерал Шильдер отправился уже в Журжу, где, как известно, только что была отбита попытка турок переправиться и укрепиться на нашем берегу Дуная. Отсюда начался гром шильдеровских батарей, которым вскоре огласилось все течение реки, и встрепенувшиеся наши отряды стали беспрерывно тревожить турок. Появление попеременно в разных местах предприимчивого и восторженного старца, умевшего возбуждать во всех окружавших его лицах одушевлявшую его неустрашимость и уверенность в успехе, производило чарующее впечатление; все просыпалось и проникалось его энергией, решимостью и нераздельной с ней верой в победу. Для того чтобы обеспечить левый берег Дуная от постоянных угроз турок переправой на него значительных своих сил, необходимо было лишить их перевозочных средств в виде многочисленной парусной и паровой речной флотилии, ютившейся в устьях впадающих в Дунай рек под прикрытием турецких крепостей. Выполнение этой задачи генерал Шильдер прежде всего и поставил себе целью, выбрав как средство уничтожение флотилии огнем нашей полевой артиллерии, выполняющей эту задачу нередко в сфере ближайшего действия неприятельской крепости. Уверенность в успехе, решимость и даже лихость совместно с умелым применением военно-инженерного искусства увенчали действия Шильдера полным успехом. Произведенной 26 января рекогносцировкой выяснилось, что рущукская флотилия в составе одного парохода, 34 двухмачтовых, 22 одномачтовых транспортных судов, 5 канонерских лодок и до 70 малых лодок была тесно расположена в двух линиях в устье р. Лома и, по-видимому, готовилась к какой-то новой экспедиции. Генерал Шильдер решил уничтожить эту флотилию на якоре, не дав ей возможности ускользнуть, и предупредить таким образом наступательные с ее стороны действия. С этой целью в ночь с 26 на 27 января и в следующую были построены батареи, на четыре орудия каждая, против левой оконечности острова Макан78 — для воспрепятствования движению неприятельских судов вниз по Дунаю — и в полуверсте правее пикета № 128, дабы воспрепятствовать движению их вверх по реке. Кроме того, были выбраны места для постройки двух батарей против устья р. Лома, чтобы их огнем уничтожить суда, стоявшие на якоре. Однако эти батареи могли быть готовы только 28-го числа утром, а между тем генерал Шильдер опасался, что турки нас предупредят и сами перейдут раньше нас в наступление. Поэтому после совещания с генералом Соймоновым он решился на рискованный шаг — поставить на острове Радоман, в сфере огня из крепости, полевую батарею совершенно открыто и обстрелять турецкую флотилию. 24
Схема № 33 Для выполнения этой задачи были назначены 10 орудий батарейной № 2 батареи 10-й артиллерийской бригады под прикрытием батальона Колыванского егерского полка, которые с сохранением полной тишины ночью на 28 января двинулись на остров Радоман и часу во втором заняли там позицию между пикетами № 129 и 130, предварительно указанную генералом Шильдером79. Орудия расположились в 500 саженях от крепости и в 25 саженях друг от друга. Каждое орудие должно было сделать по семь выстрелов, после чего батарею предполагалось увезти назад. Лунная ночь благоприятствовала успеху стрельбы. Ровно в 3 часа ночи батарея открыла настильно рикошетный огонь по пароходу и судам. В крепости поднялась тревога, и после третьей очереди, данной нашей батареей, на остров посыпались снаряды более чем из 80 орудий. Выпустив определенное количество снарядов, русская батарея снялась с позиции и начала отходить к Журже не прямым путем, а вверх по течению реки, чтобы ввести турок в заблуждение и избежать их крепостного огня. И действительно, крепостная артиллерия долго еще бесцельно обстреливала остров по направлению к Журже, думая настигнуть отходивших смельчаков. Потеря наша в эту ночь состояла всего из трех раненых; у турок же утром было обнаружено сильное повреждение парохода, 6 больших и многих мелких судов. «Совершилось настоящее чудо,— 25
писал по этому поводу Шильдер своей семье80.— Действуя с четырьмя пушками против сотни орудий из крепости, флотилии и парохода, мне удалось все это потопить или разбить вдребезги, не потеряв ни одного человека и с тремя ранеными. Такой случай еще не встречался в военных летописях». Взяв, таким образом, инициативу в свои руки, удивив, или, вернее, ошеломив, турок непривычной для них нашей энергией, Карл Андреевич на следующий день начал уже принимать более солидные меры для довершения уничтожения рущукской флотилии. Меры эти заключались в постройке на островах нескольких батарей и в соединении островов с берегом мостами и паромами. Так, в ночь с 28-го на 29-е были построены и вооружены две батареи на острове Чорой (на 4 орудия) и на левой оконечности острова Радоман (на 2 орудия), имевшие назначением привлечь на себя все внимание турок. На следующую ночь на Радомане также были построены две батареи для действия против флотилии в устье Лома — у пикета № 130 на 4 орудия и у пикета № 129 на 2 орудия. Для прикрытия их от огня крепости Шильдер применял особые эполементы, которые значительно возвышались над батареей и защищали ее фланги наподобие траверсов. С 30-го числа полевые орудия посменно занимали возведенные укрепления и обстреливали турецкую флотилию. Противник отвечал весьма оживленным огнем всей крепости. Хотя с нашей стороны действовало разом не более 2—7 орудий, а со стороны турок — 92 крепостных орудия, конная батарея, временно выезжавшая на правый берег Дуная, и три канонерские лодки, но благодаря шильдеровским эполементам потери наши были так незначительны, что мы с успехом выполняли свою задачу разрушать неприятельские суда. Сильно страдали только насыпи батарей, которые ночью быстро исправлялись. 3 февраля генерал Соймонов, который остался за Шильдера, вызванного князем Горчаковым к себе, решил нанести неприятельской флотилии окончательный удар. Для этого еще до рассвета на Радоман было отправлено семь батарейных орудий, которые и разместились в построенных батареях. В прикрытие к ним были назначены две роты Томского егерского полка, а по берегу острова были рассыпаны штуцерные всей бригады. С рассветом началась канонада, не умолкавшая до вечера. Наши орудия выпустили по 70 зарядов каждое; турки сделали до 3000 выстрелов, которые сильно повредили наши насыпи и нанесли очень мало вреда орудиям и прислуге. Вообще весь наш урон в продолжение этого неравного восьмисуточного состязания был поразительно мал: двое убитых и 15 раненых и контуженых. Что же касается турецкой флотилии, то она надолго перестала существовать как боевая величина. Пароход и 7 судов были затоплены, 6 боль- 26
ших судов сели на мель, до 22 меньших судов получили значительные повреждения и несколько лодок пошли ко дну81 . Но в то время как под Рущуком шла молодецкая работа Шильдера, князь Горчаков, получив первое о ней донесение, заволновался, испугался последствий решительных действий и отдавал распоряжения, которые равнялись уничтожению замыслов старого инженера. «Дорогой генерал,— писал ему Горчаков уже 30 января82.— Вижу, что вы строите множество батарей на берегу. Это прекрасно, но невозможно, чтобы неприятель, оправившись от первоначального страха, не покушался овладеть ими, предприняв десанты ночью или даже днем». Далее командующий армией, отзывая экстренно Шильдера из Журжи к себе, запрещал впредь до приказания ставить орудия на сооруженные батареи, «так как они неизбежно будут взяты неприятелем». Можно представить себе, как подобное распоряжение подействовало на пылкого Карла Андреевича. «Шильдер во время разговора с Горчаковым,— занес в свой дневник генерал Коцебу83 ,— наговорил ему чуть не дерзостей... Он начинает относиться к нам враждебно...84 Странности Шильдера могут иметь дурные последствия...»85 Сам же виновник уничтожения рущукской флотилии посвящает распоряжению Горчакова следующие строки своего письма к родным86 : «После этого беспримерного действия Горчаков приказал снять орудия, которые я поставил, и срыть мою батарею!!! Это меня взбесило, и я крупно побранился с ним. Каждому понятно, что там. Где 4 пушки истребили целую флотилию, нельзя опасаться, чтобы неприятель овладел ими, так как он не может переплыть широкую реку, разве свалится с небес. Туркам нельзя не сделаться заносчивыми перед такими людьми и не предпринимать невероятных вещей, как под Ольтеницей и Калафатом». Генерал Соймонов, к счастью для дела, довершил после отъезда Шильдера начатую операцию, но князь Горчаков все-таки настоял, чтобы после бомбардировки 3 февраля батареи были срыты. Впрочем, он в своем донесении государю отдал должное генералу Шильдеру, отнеся весь успех к его искусству и смелости, к изобретенным им эполементам и к умению воспользоваться малыми неровностями острова Радоман для скрытия движения нашей артиллерии87; впрочем, в конце письма военному министру князь Горчаков прибавлял, что «Schilder est malade pour s’etre trop demene»88.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Сражение под Калафатом» з дисципліни «Східна війна 1853—1856»
