Моя история социологии началась в конце 1969 г. Появившись тогда в секторе социологии при Институте истории АН Литовской ССР, я застал странную ситуацию: некоторые сотрудники не знали даже элементарных правил проведения эмпирического исследования. Тем не менее в начале 70-х гг. престиж социологии как новой и смелой социальной дисциплины возрастал. Те, кто приходил в нее, были бескорыстными (ибо зарплаты младших научных сотрудников были смехотворными) и любознательными людьми. В высших учебных заведениях в те годы социологов не готовили, поэтому новая когорта активно самообразовывалась («социологизировалась»). На мой взгляд, в 1970-е гг. существовала не одна, а много разных социологии: 1) «руководящая» социология (представленная М. Руткевичем, А. Харчевым и др. с соответствующими местными разновидностями), которая агрессивно навязывала ученым свои идеологические нормы; 2) «рядовая» (рутинная) социология, послушно исполнявшая спускаемые сверху директивы; 3) «почти официальная» социология, представленная либеральными лидерами (Б. Грушиным, И. Коном, В. Ядовым и др.), которые могли публично выступать и легально публиковали свои книги (преследования и запреты со стороны властей только поднимали авторитет этой группы социологов в неформальной среде интеллигентов); 4) «эзоповская социология» — распространенная в официально публикуемой печатной продукции манера выражать свои мысли, как правило, не-признаваемые властями, иносказаниями: намеками, инверсиями, тропами (такого рода литература была доступна лишь узкому кругу читателей — освященных в «тайный код»); 5) полулегальная и нелегальная (тамиздатская и самиздатская) социология, сочинения которой буквально ходили по рукам; 852 6) наконец, в профессиональных и близких к ним кругах существовала «устная социология» — часть тогдашней интеллигентской традиции общения. Таким образом, на широком континууме от официальной до неофициальной социологии размещалось множество групп и сообществ, различавшихся своим словарем, референтными авторами, правилами чтения, шкалой престижа, оценками. Даже в рамках официальной социологии наблюдались региональные отличия. Скажем, в Литве официальные публикации социологических текстов являлись более либеральными и смелыми, нежели центральные. Переходя к исторической конкретике, я воспользуюсь понятием «биографические ниши», в которых разворачивались личные судьбы ученых. Так, для одних социологическая работа выступала трамплином к административной карьере, поэтому их мало интересовало соблюдение требований научного метода и качество продукции. Вышестоящие инстанции (академические и партийные), от которых и зависел служебный успех, никак не ориентировались на то, что о них думает профессиональное сообщество. Начальство судило о карьерно ориентированных специалистах по кандидатским и докторским степеням. Совсем в другой биографической нише оказались те, для кого должность в научном учреждении выполняла функцию кормильца. Эти скромные трудяги брались за любую рутинную работу, не испытывая ни карьерных, ни научных страстей и привязанностей. Они не собирались нести личную ответственность за качество своей продукции: за него отвечали начальники. В третью нишу попадают те, кто пытался удовлетворить социологическую любознательность. Линия поведения оставалась их выбором, но качество социологической информации, к которому они стремились, являлось для них непререкаемой истиной. Они могли играть по правилам или нарушить их, слыть неуживчивыми людьми или притворяться законопослушными, но редко когда дело доходило до открытого диссидентства.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Социология времен тоталитаризма» з дисципліни «Фундаментальна соціологія»
