Транскоммуникативный потенциал одиночества в психосимволическом контексте творчества
В проекте «Психосемиотика одиночества» (2010), выполненном совместно с Г.Г. Черменской, Е. Литке, человеческое одиночество рассматривается в психосимволическом контексте творчества, обнаруживающем его конструктивный потенциал. Антропологический дискурс исследования человека в парадигме целостности обращается к возможностям коммуникативного подхода, который позволяет осмыслить ценность человеческого переживания одиночества. В современном постиндустриальном обществе возможность доступа к глобальному информационному полю только заострила проблему человеческого одиночества, выводя её в коммуникативный контекст его социокультурной со-бытийности, что акцентирует внимание на психосемиотической природе его экзистенциалов. В современном прочтении идеи разделения одиночества на добровольное («уединение» - Ф. Кафка, А. Камю) и вынужденное («вы-брошенность» - М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр) обнаруживается его конструктивный творческий потенциал. Обычно одиночество как уход в себя в обыденном сознании нагружается негативными культурными коннотациями. Но экзистенциализм начал рассматривать его как аутентичный способ сохранения себя в хаотично меняющемся мире, где возможность «выхода» на творчество психосемиотически закреплена в некой исходной культурно-символической матрице, которая порой блокируется и неосуществима в «безумном» обществе. Н.В. Хамитов (2001) рассматривает одиночество как вызов коллективу и роду, а Р. Мэй (2001) без согласия на моменты одиночества отрицает саму возможность озарения, приходящего из бессознательного. В.И. Кабрин (2005), говоря о коммуникативной природе бытия, рассматривает ценность человеческой жизни как процесс создания собственных путей в общении с другими, с миром, но главное - с самим собой, поэтому выйти в область транскоммуникации как «эйдетическое гиперпространство Встречи» (Кабрин, 2005. С. 7) возможно лишь через переживание одиночества. Трансцендирование как переживание одиночества «высшего, космического измерения» выводит человека на принципиально иной уровень бытия - уровень переживания всеобщего космического единства или, по В.И. Кабрину, метакоммуникации как диалога с самим собой, в которой уровень метафоричности человека может быть столь высок, что он способен получать коммуникативный транс от одиночества. В такой аутокоммуникации погружение в свой внутренний мир и конструктивное общение с самим собой делает одиночество осознанным, добровольным выбором человека. Принудительное же одиночество, вызванное остракизмом или изоляцией, деструктивно и разрушает личность. Поэтому столь остро стоит проблема отсутствия аутокоммуникации, причиной которой становится не только «заброшенность» человека в мир, но и, наоборот, - всеохватное социальное влияние и вездесущность проникновения цивилизации в его жизнь. В.В. Налимов (1993. С. 77), говоря о самостоятельности осуществления внутреннего роста человека, отмечает, что «мы живём во внутреннем пространстве меньше, чем во внешнем». По О. Шпенглеру (1993), цивилизация как стадия символической смерти культуры подменяет культурные ценности утилитарными целями. В этом контексте возвращение человека к его символическим истокам, обнаружение психосемиотического «рисунка» его личности становятся задачей коммуникативного подхода в контексте культурно-исторической психологии. Масштабность и доступность различных каналов связи, делая коммуникацию поверхностной и лишая эти связи смысла, создают своего рода пространство невесомости: с одной стороны, человек лишён значимых социальных контактов, а с другой - возможности аутокоммуникации. Аномальный коммуникативный транс, в котором коммуникабельность утрачивает своё смыслообразующее отношение к миру и к себе (Кабрин, 2005), В.В. Налимовым (1993. С. 81) рассматривается как «гиперличность», когда уход от переживания одиночества на межличностном уровне может порождать «корреляционную связанность семантически одинаково ориентированных личностей». Такая коммуникативная аномалия или псевдоотношение с другим человеком, заменяя аутокоммуникацию, является лишь грубой вычурной имитацией подлинной транскоммуникации. Онтология одиночества в психосемиотическом подходе, с одной стороны, означивается, так как одинок лишь тот, кто означивает себя таковым, а с другой - означает ту гамму чувств и их смысл, символическая природа которых составляет саму суть человеческого переживания одиночества. Однако в современную эпоху глобального кризиса смыслов (смысл понимается постмодернизмом не как имманентный объекту или тексту и подлежащий экспликации, но как результат произвольно реализуемых дискурсивных практик) происходит размывание границ Я и не-Я. Иными словами, мы можем наблюдать невозможность для современного человека отождествления себя со своим внутренним миром, так как исчезает само это измерение - остается лишь символический контекст «повествования» о нем (автобиография, самоописание, психологический автопортрет и др.). И хотя постструктурализм рассматривает культуру через понятие нарратива, в рамках которой событие теряет свою онтологическую определенность, размываемую множеством рассказов о ней, тем не менее нарративная процедура фактически «творит реальность» как психосемиотическое пространство личности, одновременно постулируя ее относительность, тем самым отказываясь от любой претензии на её «объективность». Человеческая биография из онтологически закрепленной и неизменной превращается в изменяемый рассказ о себе, смыслы которого восходят к эйдосам. Этим объясняется столь возросшая популярность так называемых «блогов», интернет-дневников, «твиттеров» и др., где можно создать себе любой образ, любую биографию и любое имя, поэтому сегодня безусловность психологического процесса ауто-идентификации личности не воспринимается как данность. Любопытной в данном ключе является параллель с культурным феноменом аномии, введенным в социологический тезаурус Э. Дюркгеймом (1998). Аномии (как безнормативности) в психологии быть не может, так как понятие нормы предполагает оценочность. В психологии, как правило, понятие аномии транслируется через понятие алекситимии (букв. «без слов для чувств»), введенное в 1973 г. П. Сифнеосом. Изначально оба эти термина имели место лишь в патопсихологическом дискурсе. В культурном контексте алекситимия сегодня уже не может рассматриваться в терминах патологии - это социокультурный феномен современного общества постмодерна, в котором кризис смыслов приобретает тотальный характер: абсолютно все может быть абсолютно всем - тотальное отсутствие исходного смысла мироздания М. Фуко (1996). Алекситимия, рассматриваемая сегодня как характеристика культуры постмодерна, смещает фокус на психосемиотическую природу означивания субъективности, личностных смыслов, семантику реального бытия конкретного человека. Одиночество - есть условие раскрытия человеческой уникальности. Бегство же от него приводит к неразличимой одинаковости, т.е. фактически «прекращает» коммуникацию, делая её ущербной и аномальной. Дж. Холлис (2008) утверждает, что при слиянии с окружающими человек прекращает свое индивидуальное развитие и не соответствует великим целям Вселенной, для которых он создан: погружаясь «в глубину колодца своего одиночества и страдания... выйти оттуда с какой-то глубокой истиной о себе, о человеке вообще, и о природе любви, и о природе отношений между людьми» (Интервью с М.К. Мамардашвили, 1990). В коммуникации личность приобретает чувствительность к метафоричности и фрактальности смыслов, её мышление гипертексту-ально и являет собой образ как ментальную голограмму, где каждый элемент вмещает в себя все целое. Поэтому мир, собственное сознание и сознание другого в языковом пространстве текста раскрываются посредством семиотических структур, образуя целостность человеческого бытия и сознания - семиосферу, включающую в себя ауто-коммуникацию как субъективный опыт в качестве интериоризиро-ванной и трансформированной со-бытийности транскоммуникации.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Транскоммуникативный потенциал одиночества в психосимволическом контексте творчества» з дисципліни «Транскоммунікація: перетворення життєвих світів людини»
