Зигмунд Фрейд рассматривал смелость как особое свойство действий при достижении цели с риском своим социальным благополучием и даже жизнью [Фрейд 3., 1990]. И все же он недооценивал, что при одинаково храбрых поступках смелость не одинакова, если учитывать особенности характеров людей и их социальный статус. Пример таких различий смелости в бою описал Эрих Фромм. В одном и том же сражении сходно храбрые люди поступают по-разному, если они принадлежат к разным иерархическим (командным) уровням и социальным слоям (социальным стратам): «Например, офицер в сражении будет вести себя совершенно иначе в ситуации, где его отвага мотивирована преданностью идее, чем в ситуации, где она мотивирована честолюбием. В первом случае он не пойдет в атаку, когда риск не пропорционален достижению тактических целей. Если же, наоборот, им движет тщеславие, эта страсть может сделать его слепым по отношению к опасностям, угрожающим ему и его солдатам. В последнем случае его поведенческое свойство "смелость" — это, как ясно, то самое честолюбие... В случае со "смелым" солдатом, мотивом которого является честолюбие, мы можем предсказать, что он будет вести себя смело, только если смелость может быть вознаграждена. В случае с солдатом, который смел из-за преданности своему делу, мы обнаружим, что одобрение будет иметь мало влияния на его поведение» [Фромм Э., 1992, с. 60]. 3. Смелость с позиции концепции разных видов «ужаса смерти». Рассмотрим смелость человека с позиции концепции о нескольких базовых видах «ужаса смерти», подробно описанных нами в четвертой главе (см. 4.2.2—4.2.5 и [Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 260-270]). Люди с малой выраженностью «индивидуального страха смерти» («ужаса смерти» первого вида) легко, почти равнодушно или с радостным оживлением работают, либо сражаются в опасных лично для них ситуациях. Однако они боязливы перед любой формой потери своего престижа, социального статуса (из-за наличия у них страха второго вида). Не боясь пуль, высоты, хищных животных, смерти и ранений, они чрезвычайно опасливы перед правоохранительными органами своей страны, перед клеветой, тяжело переносят даже незаслуженное неодобрение окружающих. Нет достоверных данных о том, сколько людей изначально наделено (или лишено) «индивидуальным видом ужаса смерти», и о том, у скольких мужчин и женщин он исчезает в ходе адаптирования к опасности либо, напротив, нарастает у дезадаптирующихся личностей. Если же у человека снижена возможность переживать (ощущать) «ужас смерти» второго вида (боязнь потери престижа), то в опасных ситуациях у него вспыхивает страх за свою жизнь («ужас смерти» первого вида), такой человек даже боится думать о боли, о ранах на своем теле, но он не боится позора. Перед лицом опасности он выглядит откровенным трусом и наглецом-предателем. В моральном плане еще непригляднее личность, лишенная «ужаса смерти» третьего вида (страха за жизнь и благополучие других людей): при опасности этот человек будто не видит тех, кому он должен помочь, кого обязан спасти. Интересно отсутствие сразу нескольких видов «ужаса смерти». В условиях разгара чеченской войны в 1996 и 1999 гг. я курировал нескольких людей с полным отсутствием страха за себя (первого вида) и страха потери престижа (второго вида). Эти люди в любой боевой обстановке, при смертельной опасности были абсолютно бесстрашны. Свою смелость они объясняли по-разному: «Чего бояться-то. Все под Богом ходим», «Пусть враги боятся меня», «Мне бояться нечего!». Известный русский писатель Петр Вайль, посетив чеченскую войну, назвал смелость одного из таких людей «зоологическим бесстрашием». Однако у многих из них эмоции страха все же были, но не осознавались и погружались в эмоциональную память, в подсознание. Потом эти эмоции выплескивались в кошмарных снах, в ужасе просоночных состояний. Приступы ночного страха у людей, днем абсолютно бесстрашных, можно рассматривать как «панические атаки в цикле "сон—бодрствование" [Башмаков М.Ю., Дюкова Г.М., Голубев В.Л., Столярова А.Т.ДушлерН.В., 1995, с. 21-29]. Подробнее об этом в разделе 4.5. Указанные выше примеры не исчерпывают стрессовых эмоциональных состояний, характеризующихся испугом. Они наводят на мысль о том, что страх перед своей индивидуальной смертью («ужас смерти первого типа») может быть иерархически «ниже» других, рассмотренных выше «видов» этого чувства, т. е. в некоторых случаях страх перед частным фактом собственного исчезновения менее значим, чем боязнь потери личного престижа («ужаса смерти второго типа») и чем страх за сохранность рода, семьи, популяции («ужас смерти третьего типа»). Страх за себя может быть подавлен страхом за других людей. Тому немало примеров. Иерархичность эмоций, усиление их либо подавление сверху вниз и снизу вверх — это, возможно, фундаментальный механизм, организующий эмоциональный стресс. Таким образом, смелость — более сложное явление, чем альтернатива страха. Следует сказать также о возможности трансформации любого из описанных выше видов страха, а также их превращения в, казалось бы, безэмоциональное напряжение внимания, активизацию мышления во время экстремальной ситуации [Китаев-Смык Л.А., 1979, с. 135-162; 1981, с. 19-23; Русалова Н.М., 1979]. Быть может, его следует рассматривать как «третье» состояние, лежащее вне «страха» и «смелости»? Нельзя не учитывать эволюционного предназначения смелости как способности и склонности живых существ к небезопасному усвоению новых пространств существования, к защите себя и •своих соплеменников, к свершению рискованных, но многообещающих поступков.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Социальная стратификация и смелость» з дисципліни «Психологія стресу. Психологічна антропологія стресу»
