Подчас трудно различить, что порождает в человеке смелость: индивидуально-личностные особенности, либо она возникает из-за общественной, социальной роли, «подаренной» ему судьбой вместе с испытанием опасностью индивидуальных качеств этого человека. Попробуем рассмотреть разные виды смелости, пробуждающиеся в сообществах людей. Вместе с тем заметим, что смелость (как и страх) заразительна. Этому способствует механизм психического индуцирования бесстрашием, когда за горсткой отважных пассионариев устремляются множества людей. Заметим, что при этом включается тот же психосоциальный механизм, что и при панике, но с «обратным знаком». 1. Доблесть, бесстрашие людей (как правило, мужчин-бойцов), основаны на уверенности в силе и верности соратников: «Один — за всех! Все — за одного!». Страх перед опасностью (даже перед возможностью собственной гибели в бою) у таких людей перед лицом врага вытеснен, подавлен счастьем их единения, солидарности. Радость совместного риска предвещает им победу. Можно ли интерпретировать такое доблестное бесстрашие всего лишь как подавленный «ужас смерти» второго вида (страх потерять достоинство, доброе имя, быть изгнанным из своего мира, страх остаться одному и погибнуть) (см. об этом подробнее 4.2.3 и [Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 263-264]) ? Надо полагать, что бесстрашие доблести проистекает еще и из сложных личностных психосоциальных предпосылок (процессов, функций и пр.). 2. Часто «нет места страху» у гордых людей (мужчин и женщин), уверенных в своем социальном превосходстве, в своей непреклонности и непобедимости. Гордость сохраняется ими и при поражении, и перед лицом смерти, наделяет их самообладанием перед «низким» врагом. Гордый человек, побеждающий и поверженный, уверен в своем достоинстве, основанном на чувстве причастности к главенствующему социальному сообществу, — сильному, победному, вечному. «Гордое бесстрашие», конечно же, сходно с бесстрашием доблести, но все же они во многом различны. Мы приводим здесь замечания профессора В.Ф. Магазанника осоотношении (совлиянии) гордости и страха: «По поводу гордых людей в экстремальной ситуации, — пишет он, — вспоминаю рассказ одного лагерника, отсидевшего и в гитлеровском концлагере и потом "за то, что выжил " — в советском. Так вот, в немецком концлагере сидел один высокородный князь, грузин-аристократ. Ему приказали вырыть яму-могилу, чтобы закопать там заживо двоих заключенных за какую-то провинность. Сами эти двое стояли тут же связанные. Он гордо отказался. Тогда немецкий офицер приказал развязать этих двух, а затем приказал им вырыть яму, чтобы закопать этого аристократа. Они с энтузиазмом и радостью чудом спасшихся принялись за дело. Энергично и быстро выполняли работу. Грузина связали и поставили в яму (специально не положили, а поставили, чтобы он подольше мучился). Принялись они его зарывать, и, когда земля дошла уже ему до носа, им приказали отрыть его. Отрыли. Потом опять приказали ему вырыть яму для этих двоих. Вот тут он сделал это быстро. И потом закопал их. Это называлось "воспитательной работой"» [Магазанник В.Ф., 2006]. Основой бесстрашия может быть вера в Высшую. Божественную защиту, в свою магическую защищенность Таким «мистическим бесстрашием» могут быть наделены не только люди религиозные, но и просвещенные, образованные атеисты. В спокойной, обыденной обстановке они как бы посмеиваются над своими ощущениями магических «сил». Но при смертельной опасности и во многих атеистах подымается, заполняя их разум и все их существо, мощная, неколебимая уверенность в своей защищенности высшими силами. Нередко полководцы и политики для повышения стойкости подвластных им осажденных войск использовали способы, которые могут казаться недостойными. Например, намеренно задерживали в осажденном городе жен и детей воинов, защищающих этот город. Наверно, это всегда усиливало их способность к сопротивлению, т. к. их семьи были многим воинам дороже собственных жизней. Такие прецеденты были описаны и древними авторами. Секст Юлий Фронтин в своем учебнике для древнеримских командиров «Стратегемы: военные хитрости» описал такой случай: «Эпами-нонд, вождь фиванцев, собираясь дать бой лакедемонянам, решил использовать не только силу, но и настроение солдат. На сходке он заявил, будто лакедемоняне решили в случае победы перебить всех мужчин, их жен и детей увести в рабство и разрушить Фивы. Возбужденные этим заявлением, фиванцы при первой же атаке разбили лакедемонян» [Фронтин С Ю., 2003. с. 44]. Не только в древности, но и в современных войнах стратеги используют такой способ пробуждать бесстрашие осажденных, (например, во время войны в Нагорном Карабахе в 1992-1994 гг. оттуда было запрещено эвакуировать женщин и детей). Отчаянное бесстрашие мужчин, защищающих свои семьи, — это, надо полагать, проявление инверсии биологического «ужаса смерти» третьего вида (см. подробнее 4.2.2 — 4.2.5 [Китаев-Смык Л.А., 1983. с. 260-270]). 5. Смелость, боевой азарт воинов, идущих на штурм осажденного города, пробуждались и усиливались правом на его разграбление. Представление ужаса своей возможной смерти в бою вытеснялось у штурмующих воображением красот драгоценной добычи и радостью обогащения — «бесстрашием добытчика-захватчика». Регламентированный грабеж побежденных был нормой войн. Генералиссимус А.В. Суворов писал в своих наставлениях солдатам: «Святая добыча! Возьми лагерь! — все ваше. Возьми крепость! — все ваше» [Суворов А.В., 1980, с. 23]. Надо отдать должное великому полководцу — при «взятии добычи» он запрещал физическое насилие над населением: «Обывателя не обижай: он нас поит и кормит. Солдат не разбойник» [там же]. Надо признать, что трансформация боевого азарта в азарт захвата добычи (и даже мародерство) проистекает не только из военных традиций, порочной морали, жадности. Присвоение добытого среди разрушений войны имеет еще и глубинные психосоциальные подсознательные механизмы [Китаев-Смык Л.А., 2001, с. 58]. Среди разрушений чужого имущества возникает не только алчность захватчика, но еще и не вполне осознаваемая потребность его сохранить, присвоить. От того и радость добычи, вытесняющая страх. 6. Бесстрашие штурмующих усиливалось правом сексуального разгула и насилия над женами и дочерьми побежденных. Мишель Монтень описывал, как после неудачных попыток овладеть осажденным городом солдатам было рассказано о прелестях горожанок и обещано право на овладение ими. Это так воодушевило осаждающих и сделало их бесстрашными в бою, что город был взят [Монтень М., 1991]. В биологической основе такого «сексуального бесстрашия» — подавление мужскими половыми гормонами (андрогенами) «гормонов страха» [Лишшак К., Эндреци Э., 1967 и др.]. 7. Специальная боевая выучка солдат создает у большинства из них психологическую установку на недопущение, на невоз- можность действий, пробуждающих и усиливающих страх в бою. Так, А.В. Суворов категорически запрещал в боевой об- становке какие-либо перемещения, кроме как вперед, на врага: «Отступных плутонгов? — лучше об оных и не помышлять! Влияние их солдату весьма опасно, а потому ни о каких ретирадах в пехоте и кавалерии лучше не мыслить» [Суворов А.В., 1980, с. 21 ]. И еще: «Ни в каких построениях и во управлениях фронта не пятиться назад Шаг назад — смерть!» [там же, с. 36]. Напомним, что во время Великой Отечественной войны был Приказ Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина № 227 «Ни шагу назад!», учреждающий заградотряды (заградительные отряды НКВД располагались позади позиции советских войск или шли за наступающими войсками и расстреливали всех отступавших, бежавших назад). Такое «приказное бесстрашие», как и другие описанные выше формы смелости в бою, возникают у воинов, предрасположен-ныхи готовыхк нему. У других лавинообразно срабатывает психологическое заражение (индуцирование) бесстрашием. 8. «Бесстрашие обреченных на смерть» может охватывать людей, когда враги не оставляют им никакой надежды на спасение. Эта смелость подобна ярости раненого зверя, когда он поворачивает назад и отчаянно, в последнем броске идет на преследователя. Этим нередко он спасает свою убегающую стаю. Жертвуя собой, он либо ранит, либо насыщает голод преследующего хищника (см. подробнее 2.1.11, 2.1.12 и [Китаев-Смык Л.А., 2001, с. 10-15]). Собственная гибель вместе с другими героями может приписываться боевой группе, в которой все солдаты и командиры знают о своем «Высоком предназначении», о том, что сражение, в котором они погибнут, позволит другим сражающимся победить врага. Это бесстрашие самопожертвования культивировалось в «революционных» и «отечественных» (при защите отчизны от агрессора) войнах. «Мы все на бой пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это», — пела Красная армия, утверждая власть рабочих и крестьян. Исламские шахиды совершают ритуал как бы умирания перед боем, в котором обязаны бесстрашно сражаться вплоть до собственной гибели. Надо сказать, что шахидов средневековья называли «асасины», потому что перед боем они подкрепляли свое жертвенное бесстрашие наркотическим снадобьем из гашиша (потому и назывались «гашишины-асасины»,). 9. «Бесстрашие обреченных, если не на победу, то на смерть» у тех, кому невозможно спастись от врага, кроме как победив его, нередко создавали военачальники. Из таких прецедентов возникло выражение: «Сжигать мосты». Описание подобного случая находим у СЮ. Фронтина: «Фабий Максим, опасаясь, что войско в расчете на корабли, куда можно будет спастись, не будет биться достаточно стойко, велел сжечь их перед тем, как начать сражение» [Фронтин С.Ю., 2003, с. 47].
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Психосоциальные «основания» смелости» з дисципліни «Психологія стресу. Психологічна антропологія стресу»
