Артур Хокарт был трудолюбивым ученым, плодовитым автором и во многих отношениях оригинальным мыслителем, но мне представляется, что в свое время он не оказал такого влияния на антропологию, какое, в общем, можно было бы ожидать. Тому могло быть множество причин. Он был достаточно робким и замкнутым человеком — некоторые находили его трудным и неудобным в общении. У него не было своей кафедры практически до конца жизни, и только на склоне лет он получил кафедру в Каире. Соответственно, у него не было возможности передавать свой опыт студентам посредством личного контакта — он мог это делать только в своих сочинениях. Дальнейшая трудность заключалась в том, что Хокарта по какой-то причине необоснованно причисляли к школе Университетского колледжа, отождествляемой с именами Элиота Смита, Перри и Рэглана — ученых, чьи теории большинство антропологов того времени считали не выдерживающими никакой критики. Хокарт между тем принимал только их научный метод, но не выводы. Еще одну причину, по которой Хокарту не воздали должное, можно видеть в общих антиисторических наклонностях большинства антропологов Великобритании. Эти наклонности, впрочем, можно понять, прочитав книгу Хокарта «Социальное происхождение» (Hocart 1954). Она представляет собой сборник статей на темы, связанные с ритуалами, и по структуре напоминает курс лекций. Специалисты несомненно сочтут если не чисто умозрительными, то во всяком случае чрезмерно вольными выводы этих статей о том, что брак происходит от ритуала королевского освящения, что человеческое жертвоприношение — убийство короля для его возрождения в ребенке — дало начало всем остальным ритуальным таинствам, что все ритуалы вообще всегда начинались с вождя, что война первоначально была ритуальным действом и что институт монашества в Европе был скопирован с такового у буддистов. Кто знает, может быть, Хокарт и не вкладывал в некоторые из этих гипотез чересчур серьезного смысла. Он обладал большим чувством юмора. Но при всей неоднозначности его творчества он оставался исследователем. Широкая эрудиция позволяла ему изучать санскритские и другие источники в оригиналах, в то время как большинство из его коллег разобраться в них не могли. Творческое воображение давало ему смелость выдвигать идеи, которые большинство из его коллег считали сумасшедшими. Некоторые из его идей оказались несомненно плодотворными, а его наблюдения были часто проницательными. Критика теорий анимизма, тотемизма и идолопоклонства, распространенных в прошлом (как, впрочем, и в настоящем среди некоторых авторов), поражает своей меткостью. Он с легкостью опровергает заявления, что существуют первобытные народы, не знающие института отцовства. Быть может, в числе прочих причин недостатка должного внимания к трудам Хокарта был также его суховатый стиль и слегка раздражительный (что называется, «не терпящий глупости») тон письма. Каковыми бы ни были другие причины его формальных неудач, в то время основное внимание публики привлекали Рэдклифф-Браун и Малиновский со всеми их разговорами о функциональной интерпретации социальных явлений, разговорами, которые сегодня пред- 234 История антропологической мысли Приложения 235
ставляются наивными. Ни тот ни другой на самом деле не приложил сколько-нибудь серьезных усилий, чтобы подкрепить свои заявления хоть чем-то, отдаленно напоминающим систематическое использование сравнительного метода. Впрочем, ни тот ни другой и не смог бы использовать его, подобно Хокарту, поскольку оба они не были серьезными учеными — Хокарт же несомненно был. В отличие от них Хокарт обладал большими познаниями в области истории и мог свободно пользоваться источниками — он знал санскрит, греческий, латинский, тамильский, сингальский и ряд современных европейских языков. Представление Хокарта о функциональной интерпретации, если я его правильно понял, заключалось в сравнении тех черт, которые социальная деятельность одного и того же типа принимала в разных обществах (например, у арунта, виннебаго, древних греков и римлян, евреев, египтян и современных европейцев). Очевидно, что одна и та же функция могла принимать самые разнообразные формы, но Хокарт считал, что везде должна присутствовать как аксиома тенденция, в согласии с которой функция так или иначе определяет структурную форму. Разрешение тяжб посредством кровной мести или апелляции к суду являются поэтому функционально сравнимыми вещами, точно так же как профессионально обученного человека, зарабатывающего деньги для того, чтобы покупать продукты на рынке и кормить семью, можно сравнивать с австралийским аборигеном, охотящимся на кенгуру для обеспечения своего семейства пропитанием. Такой подход представляется интересным для преподавания антропологии, так как он учит студентов находить фундаментальные сходства во внешнем разнообразии институциональных форм и понимать, что та конкретная форма, с которой они знакомы по собственной культуре, является лишь одним из возможных способов организации социальной деятельности. Выводы, полученные из такого сравнительного анализа, будут, конечно, зависеть от критериев классификации. Если классифицировать китов в одном ряду с рыбами, а летучих мышей — с птицами, то наши выводы будут отличаться от выводов, полученных при классификации китов и летучих мышей как млекопитающих. Нам надо помнить поэтому, что анализ Хокарта основывается именно на таком типе классификации, которому следуют зоологи, помещая китов и летучих мышей в единый класс млекопитающих. Впрочем, должен признать, что, принимая его метод функциональной классификации, я не усматриваю в тактике его анализа, изобилующей умозрительными ходами, того, чем бы я хотел воспользо- ваться в собственных исследованиях. Его анатомические аналогии малопродуктивны, а постоянное использование знаков равенства и слов «тождественность» и «эквивалентность» запутывает читателя (так же как и многочисленные фразы типа «Король — это солнце»). Но это лишь мое личное отношение к делу. Безусловно, когда Хокарт прибегает к таким словам и фразам, он использует их в переносном смысле для удобства своего функционального анализа. Не хочу сказать ни того, что аналитические приемы Хокарта неправильны и неуместны, ни того, что они единственно правильны и уместны, говорю лишь то, что меня как исследователя они мало привлекают. Другим они могут показаться более любопытными. Я нахожу интересным не рассечение обычая на отдельные элементы (мне кажется, что данная процедура не делает обычай более понятным — хотя в наши дни она стала, пожалуй, еще более модной, чем во времена Хокарта), а то чувство исторического движения, которое проходит через работы Хокарта и которого так часто нет в антропологической литературе. Ценным в трудах Хокарта является также и то общее наблюдение, что логика ситуации везде и всегда навязывает действующим в ней лицам то самое, что в определенном смысле можно назвать неизбежной структурной формой. Наконец, достойной внимания является и та мысль (проводившаяся прежде Фюстелем де Куланжем), что институты, в которых мы усматриваем чисто утилитарное значение, могли в действительности иметь совершенно иное происхождение, нередко сакральное по характеру.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ХОКАРТ (1883-1939)» з дисципліни «Історія антропологічної думки»
