Исследуя традиционные и современные механизмы европейского правосудия, Фуко пришел к выводу, что истинные причины правовых реформ XVIII в. заключались не в том, что гуманистов и просветителей потрясла жестокость существовавших тогда карательных мер, пыточного следствия и применявшихся казней, а в том, что они обнаружили малую эффективность всех этих средств. Судебные реформы в европейских государствах понадобились для того, чтобы наказывать не меньше и слабее, а рациональнее и эффективнее. В прошлом жестокие наказания не являлись следствием безграничной власти феодалов и монархов над подданными. Каждое нарушение закона рассматривалось как посягательство на права господина и суровое воздаяние являлось его привилегией, не предполагавшей симметрии прав преступника и суверена. Пытки и публичные казни выступали не как процедуры восстановления справедливости, а как практика подтверждения принципа безграничной власти суверена. Не случайно наказания часто носили вид инсценированного, почти театрального действия. Фуко приводил пример того, как служанку, зарезавшую свою хозяйку, палачи посадили в то же кресло, где сидела госпожа, и зарезали тем же самым ножом. Театральность процедуры наказания проявлялась и в том, что объект наказания, т. е. человеческое тело, истерзанное пытками, заклейменное, часто выставлялось • 307 •
напоказ, чтобы его вид запечатлелся в памяти других людей как знак могущества суверена. Но XVII век обнаружил характерный юридический парадокс, связанный с процедурой наказания: пыточное следствие, существование профессии палача и публичные казни дискредитируют идею справедливого наказания. Практика традиционного судопроизводства не исправляет преступников, не предупреждает преступлений и не снижает уровня преступности. Потребовалась новая система принципов социального контроля. При осуществлении процедуры наказания предпочтение стало отдаваться уже не столько телу человека, сколько его душе. Правосудие стало как бы стыдиться прикосновений к телу; роль пыток и побоев заметно уменьшилась. Даже к смертной казни служители пенитенциарной системы начали относиться не как к радикальной манипуляции с человеческим телом, а как к средству лишения преступника его главного права — права на жизнь. Излишняя жестокость по отношению к телу преступника представляется теперь общественному сознанию недопустимой. Зловещую фигуру палача заменила команда специалистов разных профилей, включая врача и священника. Их задача состояла в том, чтобы сделать смерть осужденного наименее мучительной. С этой же целью создаются специальные технические и фармакологические приспособления — гильотина, электрический стул, смертельная инъекция и т. п. Все это, однако, не означало, что общественное сознание и система правосудия стали более гуманными. Стремясь более рационально судить и эффективно наказывать, они продолжали относиться к преступнику как к антагонисту, не заслуживающему снисхождения. Над ними продолжали довлеть традиции европейских теорий общественного договора, согласно которым каждый гражданин, заключивший со всем обществом договор о соблюдении норм и законов права, не должен его нарушать, и потому преступник, отвергший все договоренности, становится врагом всего общества, не имеющим права рассчитывать на снисхождение. В этом Фуко солидарен с Руссо, видевшим в преступнике предателя интересов государства и считав- •308
шим, что государство во имя самозащиты обязано уничтожить нарушителя договора. Создаваемая государством пенитенциарная система не должна иметь слабых, уязвимых мест и оставлять лазейки для стремящихся ускользнуть от наказания. Ей следует быть максимально эффективной, чтобы наказание для преступника было неотвратимо. Работники этой системы должны уметь точно классифицировать правонарушения в соответствии со шкалой карательных мер и точно исполнять каждое конкретное наказание-воздаяние, заботясь о том, чтобы оно соответствовало характеру преступления, т. е. было и не слишком жестоким, и не слишком мягким, а рациональным. Сквозь призму проблем наказания, тюрьмы, смертной казни Фуко рассматривал логику метаморфоз, совершающихся в европейском массовом сознании на протяжении нового и новейшего времени, обнаружив при этом, что стереотипные оценки произошедших перемен с помощью таких понятий как «рост гуманности» или «увеличение степени цивилизованности» далеки от понимания истинной сути вещей. На самом деле это была логика рационализации, неуклонного повышения степени подконтрольности, нормированности социальной жизни индивидов, историческим результатом которой стало в XX в. массовое возникновение тоталитарных форм социальности, в которых право и закон, перейдя меру допустимой нормативности, превратились в собственные противоположности — неправо и беззаконие.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Системы правосудия» з дисципліни «Історія західної соціології»
