Суть этой зависимости заключается в том, что в каждый данный момент времени в экономике могут произойти не любые (произвольные) институциональные изменения, а лишь те, которые оказываются осуществимыми в сложившихся ранее условиях, которые, в свою очередь, возникли как следствия более ранних аналогичных ситуаций. Это положение широко применяется в литературе, посвященной, например, исследованиям различий в ходе реформ в странах Центральной и Восточной Европы, с одной стороны, и в государствах, образовавшихся на базе бывшего Советского Союза, с другой стороны. Утверждается, в частности, что более медленный и трудный путь реформирования экономики последних объясняется именно указанной зависимостью. Очевидно, если рассматривать данное положение как частное выражение общего принципа зависимости настоящего и будущего от прошлого, оно вряд ли может вызвать какие-то сомнения или возражения. Однако, трактуемое как конкретный способ объяснения происходящих институциональных изменений, как операциональное средство разграничения возможных и невозможных в рассматриваемой ситуации институциональных изменений (т.е. как инструмент для выработки практических рекомендаций), оно нуждается в более детальном описании и трансформации в прикладное, рабочее средство анализа. 228 Понятие зависимости от траектории предшествующего развития (ЗТПР) было первоначально введено в статьях Пола Дэвида1 9 и Брайана Артура140 для характеристики особенностей изменений в производственных технологиях. Оно означало ситуации, в которых продолжение применения не самых эффективных технологий обусловливалось влиянием случайного выбора на начальном этапе их использования и закреплялось вследствие эффекта возрастающей отдачи, что в целом порождало феномен блокировки (lock-in) альтернативных путей технологического развития (подробнее об эффекте блокировки в процессах институциональных изменений см. следующий раздел этой главы). Практика последующего использования этого понятия показала, что с его помощью начали анализировать различные феномены не только технологической, но и институциональной природы, исходя при этом из различных теоретических позиций. Во-первых, это трактовки ЗТПР в области институциональных изменений, восходящие к собственно идеям Дэвида и Артура. Согласно последним, ситуация в технологическом развитии характеризуется ЗТПР, если: выбор наблюдаемой в действительности массовой технологии был не пред сказуем; этот выбор практически невозможно изменить из-за величины издержек, ко торые нужно осуществить скоординированно и одновременно (или в тече ние короткого времени); массово распространенная технология с большой вероятностью неэффек тивна. Возникновение таких ситуаций, в свою очередь, является результатом функционирования двух механизмов: (а) возрастающей отдачи от масштаба и (б) воздействия малых случайных событий. Возрастающая отдача является при этом следствием взаимосвязанности технологии и совершенствующихся навыков работы с ней как части человеческого капитала (так сказать, «технологие-специфического» человеческого капитала), возникающей в результате процесса обучения в ходе применения технологии (learning by using), а также сетевых внешних эффектов и неперемещаемости инвестиций. Механизм малых случайных событий, т.е. таких событий, которые не могли быть заранее предвидены обладающим ограниченным знанием сторонним наблюдателем, «ответствен» за то, какая именно из доступных технологий оказывается фактически выбранной, победившей в конкурентной борьбе с функционально схожими с ней технологиями. «Благодаря» ему, такая победа обычно не связана с большей эффективностью. Таким образом, в данном понимании ЗТПР причины того, что в данный момент времени в технологической структуре экономики некоторые из известных технических новшеств, — в принципе более эффективные, чем реально исполь- 139 David, Paul (1985), Clio and the Economics of QWERTY, 75 American Economic Review, 332- 337. 140 Arthur, Brian W. (1989), Competing Technologies, Increasing Returns and Lock-in by Historical Events, 99 Economic Journal, 116-131. 229 зующиеся, — тем не менее, не применяются на практике, имеют двоякий характер. Прежде всего, это ограниченная рациональность экономических агентов, избравших и начавших в массовом порядке осваивать не лучшую технологию, а кроме того, — чисто экономические факторы, обусловливающие нецелесообразность смены технологий из-за угрозы возникновения значительных издержек. Во-вторых, понятие ЗТПР в имеющейся литературе по институциональным изменениям активно используется в рамках шумпетеровской и неошумпетеров-ской традиции анализа технологических изменений. В соответствии с ней, технологические изменения включают творческое разрушение (creative destruction) и рекомбинацию существующих знаний в новых формах. Тем самым, технологические инновации осуществляются в рамках определенных кластеров, представляющих собой ограниченный круг вариантов технологий, которые могут быть сформированы из первоначального знания с помощью названных когнитивных механизмов деструкции и рекомбинации. Развитие этих положений привело к появлению понятия технологической траектории как эволюционной последовательности обновляющихся технологий, не выходящих, однако, за пределы общего кластера, определяемого базовым набором знаний (открытий или изобретений). Смена технологической траектории возможна в данной постановке под воздействием появления нового «ядра» кластера, т.е. принципиально отличных от имевшихся изобретений или открытий новых законов природы. В этом понимании ЗТПР обусловлена чисто когнитивными причинами: базовая инновация развивается и совершенствуется путем малых улучшений до тех пор, пока не возникнет новая базовая инновация. Экономические факторы, способные влиять на принятие или отвержение инноваций, имеют в рамках данной концепции «фоновый» характер: это общие требования обеспечения максимальной (или приемлемой) экономической эффективности для любого инвестиционного решения. Обе охарактеризованные трактовки ЗТПР в сфере технологических изменений, будучи примененными к сфере изменений институциональных, приводят к существенно различным оценкам возможности осуществления значительных или резких смен институционального устройства экономик. В соответствии с первой из таких трактовок, нет никаких ограничений на содержание идеи нового института (или системы институтов), кроме ограничений творческих способностей индивидов, стремящихся к формированию институциональной среды, наилучшим образом отвечающей их интересам. Идея институционального изменения может при этом также заимствоваться либо целенаправленно создаваться, т.е. проектироваться. Однако в массовую практику войдет лишь то институциональное изменение, выгоды от которого превзойдут издержки переключения на следование новому правилу. Заметим, что соответствующее неравенство может быть обеспечено самыми разными способами, в числе которых может быть и ситуационное совершенство самой идеи, и насильственная ликвидация организации, «сросшейся» со старым правилом. Очевидно, оно может быть обеспечено также и путем искусственного снижения эффективности использования старого правила, например, за счет резкого роста величины санкций, налагаемых государством на индивидов, продолжающих следовать ему. Разумеется, при этом утрачивается стоимость ранее созданного человеческого капитала, специфического по отношению к замещаемому правилу, однако суммарная ожидаемая выгода от использования нового правила с учетом дисконтирования, по предположению, вполне компенсирует такие потери. 230 В соответствии со второй трактовкой ЗТПР, в рамках сложившейся институциональной среды не могут возникнуть идеи институциональных инноваций, не являющиеся рекомбинацией компонентов правил, составляющих эту среду. Целенаправленное проектирование нового правила оказывается при таком подходе принципиально ограниченным рамками разнообразия, формируемого полным перебором всех возможных сочетаний упомянутых компонентов. Одновременно, заимствованная идея, не укладывающаяся в эти рамки, отвергается не по причине неэффективности (неважно, — социальной неэффективности или неэффективности для групп специальных интересов, проводящих перестройку институциональной среды), а по причине несоответствия уже имеющимся правилам. Иными словами, данная концепция фактически (в наиболее крайних своих проявлениях) отрицает возможности конвергенции экономических систем, изначально базировавшихся на несовпадающих институциональных структурах. При нерадикальной же трактовке она вполне справедливо привлекает внимание к системности и взаимодополнительности компонентов институциональной среды, требуя от проектировщика нового правила (например, законодателя) учета тех предписаний, которые вменяют адресату формируемого правила уже существующие нормы, которые не предполагается (или невозможно для данного проектировщика) пересмотреть. Имеющийся опыт как технологических, так и институциональных изменений убедительно свидетельствует в пользу большей корректности трактовки ЗТПР, данной в работах Артура и Дэвида и их последователей. Иными словами, свободно возникающие мдешововведений проходят через фильтр отбора по критерию эффективности, который и определяет, какие из них (с учетом эффекта возрастающей отдачи и случайности первоначального выбора) получат массовое распространение. Историческое наследие (вещественное или институциональное) проявляет себя в рамках этой концепции не в ограничении на идеи, а в специфической структуре выгод и издержек, свойственных в принципе схожим нововведениям, конкурирующим за распространение в несовпадающих экономических системах. Отбор вариантов институциональных изменений по критерию эффективности, оцениваемой эгоистичными, ограниченно рациональными экономическими агентами, может рассматриваться как разновидность рыночного отбора. Возникающее при таком подходе понятие институционального рынка подробнее рассматривается в одном из следующих разделов этой главы. В заключение этого раздела отметим, что эвристическая ценность концепции ЗТПР заключается не в возможности «универсального» объяснения любых трудностей, возникающих на путях институциональных преобразований, а в обращении внимания на конкретных выгодополучателей старых правил, располагающих благодаря последним экономическими и политическими возможностями, позволяющими им блокировать потенциально более эффективные инновации. Э ффект блокировки. Понятие эффекта блокировки было использовано Дугласом Нортом для объяснения часто встречающихся на практике ситуаций, в которых институциональное изменение, способное сущест- 231 венно улучшить условия для производства стоимости, несмотря на это, не реализуется на практике, прежде всего, — через действия государства, с помощью принятия законов, издания указов и т.п. Суть данного эффекта заключается в том, что распределительные выгоды, которые получают при действующих институтах некоторые из организаций, действующих в сферах экономики и/или политики, оказываются столь значительными, что позволяют таким организациям предотвращать возможные изменения соответствующих правил Способы блокировки потенциально эффективных институциональных изменений, используемые на практике, весьма разнообразны: от идеологических обоснований недопустимости этих изменений, со ссылками на традиции, национальный менталитет и т.п., до прямого подкупа законодателей или руководителей исполнительной власти, в чьей компетенции находится осуществление соответствующего институционального изменения. Возможности блокирования потенциально эффективных институциональных изменений особенно велики в тех случаях, когда бенефициарами действующих правил оказываются не частные организации, а государство — в целом или в лице отдельных его представителей, облеченных властью. В этой связи Д. Норт приводит пример неэффективных прав собственности: «Неэффективности существовали вследствие того, что правители стремились избежать конфликтов с влиятельными избирателями и не вводили в действие эффективных прав собственности, которые противоречили интересам последних. Другая причина могла состоять в том, что издержки надзора, исчисления и сбора налогов, возможно, порождали такую ситуацию, при которой менее эффективные права собственности приносили большие налоговые сборы, чем эффективные»141. Поскольку неэффективные правила, установленные государством для экономических агентов, в конечном счете, приводят к ослаблению государства, последнее рано или поздно сталкивается с необходимостью проведения экономических реформ, преследующих цель замены удобных для власти, но неэффективных (для создания стоимости) правил, другими, способствующим экономическому развитию. Кроме того, нельзя забывать и о том, что принуждение к исполнению правил, невыгодных для их адресатов, требует от государства повышенных издержек мониторинга, что негативно сказывается на доходах правителя. В этой связи необходимо подчеркнуть, что весьма широко распространенные представления о практически неограниченных возможностях государства добиваться исполнения вводимых им правил поведения экономических агентов являются достаточно сильно преувеличенными. Другими словами, принятие законодателем того или иного закона, регулирующего хозяйственный оборот, не означает, что он автоматически начинает исполняться адресатами вводимого правила. Следовать или не следовать введенному правилу, определяется, как отмечалось в главе 1, экономическим выбором этих адресатов. 141 Норт, Д. (1997), Институты, институциональные изменения и функционирование экономики, М.: Начала, с.74. 232 Р ынок для институтов. Представления о конкуренции между институтами, предлагающими несовпадающие способы действий индивидов в одних и тех же ситуациях, является достаточно широко распространенным в теоретическом анализе процессов институциональных изменений. При этом конкуренция институтов не сводится к политической борьбе за принятие того или иного из них. Ее важной разновидностью является и «обычная» конкуренция экономических агентов на товарных и факторных рынках, в ходе которой продавцы и покупатели пользуются несовпадающими правилами поведения. Как отмечают В. Кербер и В. Ванберг, «то, что мы действительно имеем в виду, говоря о «конкуренции между правилами», —это конкуренция между индивидами и группами, которая осуществляется посредством правил и институтов. Мы хотим понять, как распределение населения, индивидов или групп по градациям «шкалы правил» определяется относительными успехами, которые различные правила помогают получить их соответствующим пользователям»14 . Конкуренция между институтами может происходить в разных формах и описываться различными теоретическими моделями. Одной из них является концепция рынка для институтов. Впервые, вероятно, понятие рынка для институтов было в явном виде введено в 1994 г. Светозаром Пейовичем143 и развито в его более поздней статье 1996 ГМ4. «Рынок институтов —это процесс, который позволяет индивидам выбирать правила игры в их сообществе. Посредством своих добровольных взаимодействий индивиды оценивают уже существующие правила, определяют и проверяют пригодность новых. Важнейшей функцией этого конкурентного рынка выступает, следовательно, поощрение институциональных инноваций и форм адаптивного поведения»145. Из текста статей С. Пейовича следует, что рынок для институтов понимается им как некоторый механизм, который необходимо создать в странах с переходной экономикой, для того, чтобы он, а не государственное принуждение, определял бы наиболее эффективные правила хозяйственной жизни. Иначе говоря, рынок для институтов характеризуется в них как нормативная модель. Между тем, процесс оценивания существующих «правил игры», проверки и отбора новых присутствует и функционирует в любой экономической системе. Следовательно, и рынок для институтов — также неотъемлемая часть функционирования экономических систем, существующая независимо от желания или нежелания государства сформировать или ввести такой рынок. Рассмотрим в этой связи позитивную модель рынка для институтов. 142 Kerber, W. and Vanberg, Viktor (1995), Competition among Institutions: Evolution within Con strains, in Competition among Institutions, Luder Gerken (ed.), L., NY: Macmillan and St. Martin's Press, 39. 143 Pejovich, Svetozar (1994), The Market for Institutions vs. Capitalism by Fiat, 47 Kyklos, 519-528. 144 Pejovich, Svetozar (1996), The Market for Institutions Versus the Strong Hand of the State: The Case of Eastern Europe, in Economic Institutions, Markets and Competition, Bruno Dallago and Luigi Mittone (eds.), Cheltenham (U.K.): Edward Elgar, 111-126. 145 Ibid., 117. 233 На любом рынке продавцы и покупатели заключают сделки. Естественно считать, что на рынке институтов (или институциональном рынке, — мы будем использовать эти термины как синонимы) заключаются институциональные трансакции (сделки). Будем называть явными институциональными сделками совместные действия индивидов, непосредственно направленные на изменение существующего институционального устройства, а неявными — их совместные действия по выбору того или иного правила, в соответствии с которым осуществляются действия в связи с желанием совершить некоторую товарную сделку. Поскольку в результате таких действий изменяется частота использования релевантных той или иной ситуации правил, меняется и режим функционирования этих правил, а следовательно, в конечном счете, и существующее институциональное устройство. Примером явной институциональной сделки могут служить действия по установлению новых правил государственной регистрации фирмы или ее товарного знака, нового порядка лицензирования в каком-то регионе занятий определенным видом деятельности, частные договоренности о применении впредь во взаимообменах только некоторых фиксированных типов контрактов, установление измененного порядка подчиненности внутри фирмы и т.п. Для явных институциональных сделок существенно, что они определяют новое правило, не указывая и не предопределяя, какие конкретные будущие трансакции будут в соответствии с ним осуществляться, фиксируя только тип таких трансакций. Именно такое задание правила для некоторого типа трансакций составляет цель заключения явной институциональной сделки. Нетрудно убедиться, что все приведенные примеры явных институциональных сделок относятся к трансакциям на политических рынках — национальном, региональном либо локальном, внутрифирменном. Суть неявных институциональных сделок заключается в том, что вместе (одновременно) с конкретной товарной сделкой неизбежно осуществляется и выбор определенной институциональной формы, в которой происходит данная товарная сделка. Ведь никакой обмен, — да и никакая другая трансакция, — невозможен вне определенной формы, порядка или алгоритма действий. При этом выбирается та форма, которая представляется экономическому агенту или агентам наиболее эффективной среди известных и/или доступных им форм, релевантных той ситуации, в которой предпринимается «базовая» товарная трансакция. Поэтому примерами неявных институциональных сделок будут служить: заключение сделки о поставках товаров с предоплатой; заключение той же сделки в бартерной форме; регистрация предприятия в форме общества с ограниченной ответственностью; нерегистрация предприятия, т.е. фактически заключение договоренности с потенциальными партнерами о том, что предстоящие контракты с ними не будут иметь государственной защиты; устное, а не письменное определение нового порядка взаимодействия работников в организации, и т.п. Здесь выделенные курсивом термины обозначают те институциональные формы, которые выбираются для того, чтобы именно в них совершилась желаемая «предметная» трансакция. При этом выбор той или иной из этих форм не является целью исходной товарной сделки, однако оказывается результатом «попутно» совершаемой соответствующей неявной институциональной сделки. Поскольку сравнительная эффективность институтов зависит от конкретных условий выполнения действия, распространенность того или иного института в каждый данный момент или период времени оказывается опосредованной функционированием институционального рынка. Эта опосредованность имеет место даже в том случае, когда рассматриваемый институт представляет собой объект ранее совершенной сделки на политическом рынке, т.е. индивиды принуждаются к следованию соответствующему правилу силой государства (или внутриорганизационным контрактом). Тем самым, если некоторые из игроков политического рынка — группы давления, политические партии и т.п. — заключили между собой сделку об осуществлении той или иной институциональной инновации (приняли соответствующий закон), то говорить о том, что в экономике появилось новое правило, вообще говоря, нельзя. Это становится возможным только в том случае и только 234 после того, как алгоритм действий, входящий в это правило, стал систематически реализоваться (выбираться) экономическими агентами, совершающими сделки на товарных рынках в ситуациях, соответствующих предписываемым таким законом условиям применения правила. Для того, чтобы осуществилась неявная институциональная сделка, необходимо, чтобы продавец (покупатель) нашел партнера, согласного осуществить товарную сделку именно по соответствующему правилу. Однако партнер — вовсе не единственный участник сделки по приобретению права на использование правила: если последнее не является самоосуществляющимся, для его исполнения необходимы также и усилия гаранта правила, т.е. определенные услуги по принуждению потенциального нарушителя к исполнению заключенного соглашения. Чем больше производственная мощность гаранта, чем большее число товарных сделок, совершенных по некоторому правилу, он в состоянии качественно и по адекватной цене обслужить, тем больше вероятность массового распространения соответствующего правила. Например, согласно данным американского социолога С. Маколея146, большая часть конфликтов в связи с заключенными сделками разрешалась путем их частного улаживания, не в судебном порядке, т.е. гарантами выполнения контракта выступали его стороны. Очевидно, что совокупная «мощность» такого типа гаранта как участники сделки, намного превосходит «пропускную способность» суда, так что наблюдение Маколея вполне соответствует приведенному теоретическому положению. Важно отметить, что неявные институциональные сделки имеют бартерный характер, т.е. форму непосредственного упорядоченного во времени «обмена» определенными действиями. Упорядоченность таких действий определяется знанием соответствующего алгоритма, которое имеется у каждой из сторон такой сделки, и совместными ожиданиями сторон по поводу ответных действий контрагентов. Из бартерного характера институционального рынка следует, что здесь необходимо «двойное совпадение желаний»: мало, чтобы продавец товара имел тот товар, который нужен покупателю, располагающему достаточным бюджетным ограничением; нужно также, чтобы оба они еще и желали совершить обмен по одинаковым правилам. Поскольку каждый продавец (и покупатель) располагают возможностями осуществлять сделки по многим разным правилам (которые, однако, являются для них неодинаково предпочтительными), вероятность заключения сделки представляется достаточно большой. Однако эта вероятность ниже, чем если бы совершался обмен «чистого» товара (не обремененного еще и свойством «обменивается только по правилам {R*}, R* с: R, где R - множество всех правил») «просто» на деньги, но выше, чем вероятность чисто бартерного обмена, в котором определенный товар обменивается только на другой определенный товар: ведь в этом случае правило обмена (бартер) задано. Такое соотношение вероятностей - прямое следствие наличия предпочтений одних правил другим, порождаемых разницей в издержках, связанных с использованием этих правил. Ведь проиграв в цене или качестве собственно товара, покупатель может выиграть на издержках используемого правила обмена, и наоборот, проиграв на издержках правила, он может выиграть на ценовых и иных 146 Macaulay, Stewart (1963), Non-contractual Relations in Business: A Preliminary Study, 28 American Sociological Review, 55-76. 235 свойствах товара, уровне защищенности своих прав собственности на товар и т.п. В общем случае можно утверждать, что применение для товарной сделки по приобретению некоторого блага разных правил ее осуществления обусловливает возникновение у этого блага несовпадающих трансащионных свойств. Это означает, что на институциональном рынке обращаются бьюкененовские товары, т.е. пары, состоящие из собственно «физического» товара и той или иной контрактной формы его продажи или покупки147. Денежная цена бьюкененовских товаров, различающихся лишь своим вторым компонентом, зависит, очевидно, от ценности их трансакционных свойств: чем более широкий набор прав последующего использования предоставляет контрактная форма передачи товара, тем более высокой будет его цена. Например, цена украденной вещи ниже, чем аналогичной, купленной в магазине, поскольку для первой существенно ограничены возможности ее последующей легальной продажи. Аналогично, цена домовладения, оказавшегося в зоне военных действий, ниже, чем аналогичного вне таковой, поскольку в первом случае трансакционные свойства дома гораздо беднее, чем во втором, и т.п. Таким образом, экономические агенты, действующие на институциональном рынке и заключающие неявные институциональные сделки, подобны потребителям на рынке монополистической конкуренции, выбирающим товары, схожие по своим «физическим» свойствам, но различающиеся по товарным знакам, сообщающим им большую или меньшую ценность. И нституциональное равновесие. Понятие равновесия является одним из фундаментальных в экономической теории. Не менее значимую роль оно играет и в изучении институтов в целом и институциональных изменений, в частности. Согласно определению Д. Норта148, Институциональное равновесие — это такая ситуация, в которой при данном соотношении сил игроков и данном наборе контрактных отношений, образующих экономический обмен, ни один из игроков не считает для себя выгодным тратить ресурсы на реструктуризацию соглашений Иначе говоря, институциональное равновесие, согласно Норту, представляет собой отправную точку всякого институционального изменения, то есть то исходное состояние, по отношению к которому рассматриваются институциональные изменения. В терминах модели рынка для институтов приведенное общее определение институционального равновесия означает ситуацию, в которой величина спроса на услуги гарантов определенного правила равна величине их предложения. В этих условиях расширение соответствующих мощностей действующих гарантов или выход на рынок нового, «дополнительного» гаранта приведет не к увеличению числа субъектов, использующих рассматриваемое правило, а к снижению цены на услуги гарантов. 147 Тамбовцев В.Л. (2001а), Институциональный рынок как механизм институциональных изме нений// Общественные науки и современность, №5, с.25-38. 148 Норт, Д. (1997), Институты, институциональные изменения и функционирование экономи ки, М.: Начала, с. 111-112. 236 Понятие институционального равновесия может трактоваться и как локальное, относящееся к некоторой ограниченной группе индивидов и правил, и как глобальное, имеющее место в рамках всей экономики. Наибольший теоретический и прикладной интерес представляют собой ситуации множественного институционального равновесия, когда отсутствие стимулов к пересмотру правил хозяйствования у экономических агентов может быть связано с правилами, как способствующими, так и не способствующими созданию стоимости. Рассмотренный выше эффект блокировкипредставляет собой пример «замыкания» агентов на неэффективных правилах вследствие создания частными выгодополучателями отрицательных стимулов для остальных экономических агентов к изменению действующих правил. И нституциональные изменения и переходные экономики. Трансформация централизованно планировавшихся экономик в рыночные, начавшаяся в конце 80-х — начале 90-х годов XX века в целом ряде стран, предоставила множество примеров институциональных изменений различных масштабов и уровней, начиная с изменений конституционных правил и кончая множественными изменениями на уровне частных институциональных соглашений. Более того, сами экономические реформы исследователи рассматривают как своеобразные институциональные изменения дискретного характера. Теоретическое обсуждение проблем переходных экономик первоначально сводилось к известной «триаде» — либерализация торговли (ценообразования), финансовая (макроэкономическая) стабилизация и приватизация государственной собственности на предприятия. При этом в центре обсуждения находились вопросы временного характера: в каком порядке целесообразно осуществлять перечисленные реформы, проводить ли их постепенно (градуалистски) или параллельно, единым пакетом и т.п. Достаточно интенсивно (по крайней мере, в среде отечественных экономистов) обсуждалось также само понятие переходной экономики, критерии переходности экономических систем и др. Вопросы институциональной трансформации, и прежде всего, — создания надежно защищенных прав собственности и контрактных прав, а также иных институтов функционирования рынка, т.е. базовых условий обеспечения эффективного использования ресурсов, — находились вне сферы внимания как подавляющего большинства экспертов, так и политиков. Ситуация начала меняться в середине 90-х годов, когда практика показала, что реализация упомянутой триады реформ вовсе не обязательно приводит к повышению эффективности функционирования экономики, к надежному укоренению рыночных форм поведения предприятий. Свобода хозяйствования, не ограничиваемая рамками надежно защищенных правил, часто сводилась не к производительному, а к рентоориентированному, перераспределительному поведению, отнюдь не обеспечивавшему рост создаваемой стоимости (общественного богатства). Незащищенные государством права собственности и контрактные права предоставляли широкие возможности для осуществления теневых сделок, вели к росту неформального сектора экономики, что, в свою очередь, сокращало налоговую базу государства. Несистемное принятие законов и их постоянное изменение фактически повышали уровень неопределенности при принятии хо- 237 зяйственных решений, налагая на экономических агентов значительные непроизводительные издержки трансакционного характера. Все эти обстоятельства значительно повысили интерес ученых к изучению переходных экономик под углом зрения происходящих в них институциональных изменений. Так, с институциональных позиций были сформулированы варианты критерия переходности экономической системы. Во-первых, это наличие в ней институционального рынка, на котором предлагаются (и, разумеется, пользуются спросом) правила, относящиеся к различным типам обменов149, а во-вторых, значительный удельный вес неформальных экономических отношений150. Примерно в этот период в науке было сформировано представление о частичных и фундаментальных экономических реформах, соответствующих подходам А. Пигу и Р. Коуза. Пигувианский тип реформ предполагает разработку таких правил, — элементов институциональной среды и институциональных соглашений, — которые будут вынуждать экономических агентов принимать решения, повышающие, по мнению субъекта реформы, эффективность использования ресурсов; такие частичные вмешательства призваны компенсировать провалы (или несовершенства) рынка; коузианский тип реформ предполагает, что реформаторы концентрируются на решении трех вполне конкретных задач: (1) спецификации прав собственности, (2) снижении трансакционных издержек и (3) развитии конкуренции, полагая, что на базе их решения частная активность хозяйствующих субъектов приведет без дополнительных усилий к желаемому росту производства стоимости (Г. Джефферсон и Т. Равски1 х). С позиций такого разграничения можно сказать, что на начальном этапе экономических преобразований в России осуществлялись преимущественно частичные реформы, в то время как с конца 90-х годов наблюдается постепенное движение к фундаментальным реформам. Разумеется, применение новой институциональной экономической теории к проблемам переходных экономик не ограничивается приведенным выводом достаточно общего характера. Практически все сферы и сектора переходных экономик являлись и являются предметом достаточно интенсивных исследований, в том числе прикладного характера, нацеленных на изучение особенностей осуществления в них институциональных изменений. В качестве примера одного из плодотворных приложений новой институциональной экономической теории к анализу переходных экономик рассмотрим основные результаты исследования в области возникновения прав собственности, проведенного Леонидом Полищуком и Алексеем Савватеевым152. Вкратце их выводы заключаются в следующем: обычно предполагается, что защищенные права собственности устанавливаются в ответ на естественные требования со стороны частных собственников. Однако если в экономике сравнимыми издержками характеризуются как производственная деятельность, так и прямое присвоение ресурсов, то при некоторых условиях (неравенство в обеспеченности ресурсами и/или в относительной неэффективности производственных технологий) более богатые агенты начинают предпочитать менее защищенные права 149 Тамбовцев В.Л. (1997), Государство и переходная экономика: пределы управляемости, М.: ТЕИС, раздел 4.2. 150 Капелюшников Р.И. (2001), «Где начало того конца?..» (к вопросу об окончании переходного периода в России)// Вопросы экономики, № 1, с.138-156. 151 Jefferson, Gary H. and Rawski, Thomas G. (1997), Chinese Enterprise Reform as a Market Process, The Davidson Institute Working Paper Series, Working Paper # 76. 152 Polishchuk, Leonid and Sawateev, Alexei (2001), Spontaneous (Non)Emergence of Property Rights, University of Maryland, IRIS Center Working Papers, Working Paper No.241. 238 собственности более защищенным. Если при этом именно такие агенты определяют результаты общественного выбора режима прав собственности, то полностью защищенные права сами собой не возникнут. По мнению авторов, именно такая ситуация сложилась в ходе реформирования российской экономики. Эти выводы основываются на анализе следующей модели. Пусть имеется непрерывное множество экономических агентов хе[0,1]. Каждый из них может осуществлять два вида деятельности, производственную и присваивающую, или деятельность по поиску ренты. Логика анализа модели заключается в следующем: выявляются различные равновесные состояния, возникающие при различных уровнях защищенности прав собственности, после чего проводится их сопоставление, позволяющее определить сравнительные преимущества разных уровней защиты прав собственности с точки зрения достигаемой эффективности и, следовательно, стимулы разных типов агентов к достижению того или иного уровня защищенности прав собственности. Рассмотрим теперь подробнее основные характеристики модели. Общий объем универсального ресурса W распределен между агентами с плотностью w(*), так что о Функция w(*), без потери общности, полагается монотонно невозрастающей. Каждый агент имеет доступ к производственной технологии, характеризующейся производственной функцией f(w), которая удовлетворяет стандартным условиям: f (w) > 0, f'(w) < О, lim/'(w) = oo, lim/'(w) = 0. w—>0 w—>oo Технология присвоения описывается с помощью параметра kg [0,1]. Он обозначает ту долю ВНП, которая может подвергнуться перераспределению (присвоению) посредством соответствующей деятельности экономических агентов. Этот параметр выступает экзогенной характеристикой качества государственной защиты прав собственности: чем он меньше, тем жестче такая защита. Параметр к=0 соответствует полностью защищенным правам, к=1 соответствует полной анархии. Доход, получаемый агентом от присваивающей деятельности, полагается пропорциональным количеству ресурса h, которое он инвестирует в нее. Если обозначить Н общее количество ресурсов, направляемых на поиск ренты всеми агентами, то поступления каждому конкретному агенту составят KhY/H153. На базе приведенных определений авторы исследуют различные равновесные состояния экономики, в которых индивидуальные выборы агентов относительно распределения своих ресурсов между производством и присвоением взаимно согласованы и ни у одного из агентов нет стимулов к изменениям своего решения при данных результатах выборов других агентов. Равновесие «с присвоением». Когда агент х принимает решение о разделение своего объема ресурсов w(x) между производством и присвоением, он максимизирует совокупный доход от обоих видов деятельности, решая следующую задачу: max {(\-K)f(w(x)-h) + rdiYIH} Предполагается, что при решении этой задачи агент ведет себя «конкурентно», т.е. принимает значения Y и Н как данные, предполагая, что его выбор не влияет на эти значения. Обозначим h(x) оптимальный выбор агента х количества ресурса, направляемого на поиск ренты. Тогда функция h(*) определяет равновесие с присвоением, если h(x) является решением (6.1) для любого хе[0,1] для некоторых Y и Н, причем выполняются следующие соотношения: 1 1 = jf(w(z)-h(z))dz, H = jh(z)dz 153 Такое модельное описание рентоориентированного поведения является стандартным, восходящим к статье Г. Таллока: Tullock Gordon (1980), Efficient Rent Seeking, in Toward a Theory for Rent-Seeking Society, James M. Buchanan, Robert D. Tollison, and Gordon Tallock (eds.), College Station: Texas A&M University Press, 97-112. 239 Важное свойство этого состояния равновесия описывается следующим утверждением 1: для любого kg[0,1] и w(*) равновесие существует, является единственным и описывается следующим образом: для некоторого t > 0, >t При этом значение параметра t полностью определяется к и w(*), и может быть найдено из следующего уравнения: 1 r(min(w(z), t)dz J/< \(w(z)-t)dz о В соответствии с утверждением 1, для каждого состояния равновесия существует некоторый пороговый уровень обеспеченности ресурсом t, такой, что только агенты с большей обеспеченностью ресурсом принимают участие в присваивающей деятельности, и их расходы на нее равны превышению фактического объема располагаемых ими ресурсов над этим пороговым значением. Пороговое значение ресурсной обеспеченности t, согласно (6.4), является функцией от к и w(*). Для каждого данного распределения w(*) величину t можно рассматривать как индикатор качества защиты прав собственности, в то время как для любого заданного к та же величина t может интерпретироваться как мера неравенства в распределении ресурса (в смысле Дальтона): распределение wi(*) называется более неравным, чем распределение w2(*), если они соответствуют одному и тому же общему объему W, и при этом w2(*) может быть получено из Wi(*) путем передачи ресурса от более богатых к более бедным индивидам. Относительно порога t можно сформулировать следующее утверждение 2: Порог t(\c,w(*)) монотонно убывает по к. Для данных к и W порог t нестрого растет, когда распределение w(*) становится более неравным. Минимальное значение порога to, достигаемое в случае равного распределения ресурса между агентами, удовлетворяет уравнению Выплаты агентам в состоянии равновесия равны (1 - /c)f(w(x)), если w(x), t В противном случае (\-K)(f(t) + (w(x)-t)f(t)) Рыночное равновесие. Равновесие, возникающее в условиях, когда права собственности полностью определены, т.е. к=0, и являются полностью торгуемыми, выступает естественной точкой отсчета для сравнения с ним иных возможных состояний равновесия, существующих в модели. В таких условиях агенты, имеющие относительный избыток ресурса, будут продавать его тем, кто может использовать его более эффективно (напомним, что трансакционные издержки в модели не вводятся, т.е. полагаются равными нулю). Рыночная торговля в очерченных условиях оказывается единственной альтернативной производству, поскольку присваивающая деятельность исключена полной защищенности прав собственности. Если обозначить р цену ресурса, то каждый агент будет максимизировать свою прибыль, решая следующую задачу: max{f(w(x) -h + ph) h Свойства равновесия, существующего в этой задаче, описываются утверждением 3: В рыночном равновесии ресурс торгуется по цене/» = f'(W), и после торговли агенты используют для производства тот же объем ресурсов W, получая совокупные выплаты f(W) + (w(x) — W)f(W). Естественно, это состояние равновесия является Парето-оптимальным и обеспечивает максимально возможный уровень производства ВВП (Y). Однако это вовсе не гарантирует, что каждый агент будет предпочитать его другому, включающему возможность присваивающей деятельности. Только если любое равновесие с присвоением будет Парето-доминируемым рыночным равновесием, возникнет массовое давле- 240 ние снизу к тому, чтобы права собственности стали полностью защищенными. В противном случае при введении совершенной защиты прав собственности возникнут агенты, получающие выгоду и агенты, ее теряющие, так что совокупность стимулов к данному институциональному измен нию станет противоречивой. Для анализа такой неоднозначной ситуации Л. Полищук и А. Савватеев вводят понятие гибридного равновесия, возникающего в ситуациях, когда параметр к > 0, однако права собственности предполагаются торгуемыми (хотя и не полностью защищенными), т.е. в модели возможно как присвоение. Так и торговля. Гибридное равновесие. Здесь рыночный доход, получаемый агентами от производства и торговли, может быть частично экспроприирован, присвоен другими агентами. Если агент использует г единиц своего ресурса для производства и продает s единиц по ценер, то его рыночный доход равняется f® + ps. Из этой суммы он надежно сохраняет только долю 1-к, тогда как оставшаяся его часть может стать предметом перераспределения. В целом агент максимизирует совокупный доход от всех трех видов деятельности, решая следующую задачу: max {Q-K)[f(w(x)-h-r) + pr] + idiY/H} h,r;h>0,h+r<w(x) Тройка {h(*),r(*), р}является гибридным равновесием, если h(x) и г(х) суть решения задачи (6.7) для любого хе[0,1], и при этом выполняются следующие соотношения: 1 1 1 7 = J/(w(z) - h(z) - r(z))dz, H = jh(z)dz, jr(z)dz = О О 0 0 Для характеристики гибридного равновесия полезно отметить следующие моменты. Во-первых, при к>0 по крайней мере некоторые из агентов участвуют в присваивающей деятельности (й>0). Во-вторых, свобода торговли означает, что для всех агентов f(w(x) - h(x) - r(x)) = р, так что каждый агент использует для производства одинаковое количество ресурса t < W, безотносительно к его исходной обеспеченности ресурсом. Это, в свою очередь, означает, что Y =f(t) и Н =W — t. В-третьих, рыночная торговля имеет место тогда и только тогда, когда приносит тот же доход, что и присвоение, т.е. если t = t0, где t0 определяется в соответствии с уравнением (6.4). Эти характеристики обобщаются следующим утверждением 4: Тройка {h(*),r(*), p} является гибридным равновесием, если и только если выполняются следующие соотношения: h(x) > 0, w(x) — h(x) — r(x) = t0 для всех xg [0,1] (i) i jr(z)dz = 0 (ii) о p = f(t0) (iii) В гибридном равновесии агент х получает совокупные выплаты, равные Гибридное равновесие, в отличие от рыночного, не единственно, а агенты безразличны к тому, инвестировать ли в торговлю или присвоение до тех пор удовлетворяется бюджетное ограничение (i). Однако общий уровень производства to для всех гибридных равновесий одинаков и, в соответствии с (6.4), не зависит от распределения ресурса W между агентами. Рассмотренные характеристики возможных равновесий в модели позволяет перейти к их сравнительному анализу. Прежде всего, выявим влияние торговли (при не полностью защищенных правах собственности) на совокупный доход агентов. Оно имеет противоречивый характер: с одной стороны, торговля обеспечивает приращение эффективности за счет перемещения ресурса к тому агенту, у которого он может принести более высокий доход; с другой стороны, поскольку экономика становится более «богатой», экспроприация становится более привлекательной, побуждая агентов вкладывать ресурс в изыскание ренты и сокращая, тем самым, долю ресурса, направляемую на производство. Эти выводы следуют из (6.1), (6.2) и (6.4), в соответствии с которыми «отсекающий» уровень t, при котором производство прекращается, в случае равновесия с присвоением и без торговли нестрого выше, чем аналогичный порог to в случае гибридного равновесия. Следовательно, развитие рыночных отношений, если оно не сопровождается параллельным упрочением 241 защиты прав собственности, способно увеличить разнообразие и масштабы форм рентоориенти-рованного поведения, оставляя меньше ресурсов для производства. Однако такое негативное влияние «несистемного» введения рыночных отношений не является неизбежным. Дело в том, что торговля может не только улучшить распределение ресурсов, вкладываемых в производство, но и увеличить совокупное предложение таких ресурсов. В самом деле, хотя ?0 < £ в гибридном равновесии каждый агент использует для производства именно to единиц ресурса, в то время как в равновесии без торговли агенты с ресурсами меньше порогового значения ограничены этими объемами в своих вложениях в производство и не достигают уровня t. В целом, если права собственности не полностью защищены, улучшения в распределении производственных ресурсов, обеспечиваемые рыночной торговлей, перевешивают возможное сокращение совокупного предложения ресурсов для производительных целей, так что в результате торговля всегда приносит неотрицательный прирост совокупной эффективности, — как с полной, так и с неполной защищенностью прав собственности. Другими словами, придание производственным активам свойства торгуемости определяет нестрогое Парето-улучшение, которое не ухудшает положения ни одного из агентов, как богатых, так и бедных. Вместе с тем, уязвимость прав собственности подавляет стимулы к торговле ресурсом, даже когда такая торговля осуществима. В предельном случае торговля может быть полностью «вытеснена» присваивающей деятельностью. Действительно, предположим, что изначально рынка ресурса не существует, и в равновесии с присвоением каждый агент участвует в изыскании ренты. В этом случае наличный ресурс каждого агента превышает «производственный порог» t, определяемый из (6.4), что означает, что уравнения (6.4) и (6.5) идентичны и, следовательно, фактический t находится на его наименьшем уровне to. Но тогда, в соответствии с предложением 4, такое равновесие будет также и гибридным равновесием, и, следовательно, останется неизменным, даже если торговля станет разрешенной, — например, введенной специальным законом или декретом. В этом случае вновь организованный рынок для ресурса не повлияет на предшествующее «неторговое» равновесие. Только если изначальное распределение ресурса сильно неэффективно и ресурсы, которыми наделены некоторые агенты, меньше чем to, торговля будет происходить вне равновесия с присвоением, существовавшего до разрешения торговли. Рассмотрим теперь установки агентов на улучшение защиты прав собственности, существующие в гибридном равновесии. Для этого необходимо провести анализ зависимости совокупных выплат (6.6) и (6.9) от изменений параметра к. Если исходным состоянием является равновесие при отсутствии торговли и при неполных правах собственности на доход, следует сравнить платежи (6.6) с теми, которые доступны агенту в рыночном равновесии. Если в исходном состоянии торговля разрешена, следует анализировать платежи (6.9), выясняя, достигают ли эти платежи своего максимального значения в случае обеспечения полной защиты прав собственности, т.е. при к = 0. Анализ показывает, что в рамках рассматриваемой модели только относительно богатые агенты могут предпочитать не полностью защищенные права собственности. Это следует, во-первых, из того факта, что если при некотором данном Ко агент не участвует в присвоении ренты из-за низкой начальной обеспеченности ресурсом (w(x) < t), то такой агент, очевидно, выступает жертвой экспроприации и, следовательно, будет всегда предпочитать полную защиту прав собственности исходному состоянию. Во-вторых, из (6.6), (6.9) и определений равновесия с торговлей и без нее выводится, что множество агентов, которые предпочитают неполные права собственности (ко >0) полным, либо пусто, либо представляет собой интервал (а, 1], а < 1. Другими словами, негативные установки относительно улучшения зашиты прав собственности могут испытывать только агенты, в наибольшей степени обеспеченные ресурсом W. В целом, проанализировав также воздействие на поведение агентов неэффективности производственных технологий, авторы исследования заключают, что более богатые экономические агенты будут предпочитать гибридное равновесие рыночному, препятствуя установлению защищенных правомочий собственности. С другой стороны, либерализация, приводящая к гибридному равновесию, является Парето-улучшением по отношению к начальному равновесию без торговли. Это означает, что, если бы реформа проводилась системно, т.е. либерализация была совмещена с установлением защищенных прав собственности, то агенты использовали бы в качестве отправной точки худшее по Парето равновесие с присвоением. Как следствие, большее число агентов будет испытывать потери, если защищенные права собственности устанавливаются на фоне гибридного равновесия с торговлей, чем когда они устанавливаются на фоне равновесия с присвоением и без торговли. По тем же причинам, если агент противостоит установлению защищенных прав собственности как в равновесии с присвоением, так и в гибридном 242 равновесии, он потеряет больше, если такие права будут введены в последнем случае. Таким образом, экономическая либерализация, введенная прежде, чем установление защищенных прав собственности, расширяет и усиливает противостояние укреплению государственной защиты прав собственности. З аключение. Содержание данной главы охватывает лишь самые общие представления об институциональных изменениях. Между тем значимость их анализа, как позитивного, так и особенно нормативного, в современном мире чрезвычайно велика: практически непрерывно институциональные изменения происходят во всех переходных экономиках, в рамках Европейского Сообщества, в развивающихся странах. Одни из них оказывают ощутимое позитивное воздействие на последующее развитие экономики, другие, напротив, способствуют стагнации, третьи, несмотря на замысел авторов, вообще не влияют на экономическое поведение. Массовые институциональные изменения шли и идут на уровне отдельных экономических организаций — фирм, корпораций и т.п. Здесь также соседствуют случаи удачных и неудачных изменений. В силу этого как будущим практикам, так и тем, кто видит свое будущее в науке, приведенные здесь характеристики понятийного аппарата анализа институциональных изменений будут полезными в их дальнейшей учебе и работе.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Механизмы институциональных изменений» з дисципліни «Ефективність державного управління»
