Современные психотерапевтические направления, инспирированные разви тием гуманистической психологии, во многом противопоставляют себя клас сическим подходам психотерапии. Подобно тому, как в свое время ученики и последователи Фрейда уходили от него и создавали собственные теории и направления, часто в оппозиции к классическому психоанализу своего учи теля, так и многие из тех, кто получил первый опыт работы с клиентом в пси хоаналитической парадигме, впоследствии не просто отказываются от нее, но и активно противостоят ей. Именно поэтому, видимо, гуманистическое на правление в психотерапии и считается наиболее разнородным, поскольку принадлежность к нему зачастую определяется даже не приверженностью ка ким-то определенным идеям, но противопоставлением себя динамическому и поведенческому направлениям. Не отказываясь от методических приобре тений психоанализа и признавая его терапевтические возможности, совре менные психотерапевты, однако, оспаривают психоанализ как теорию лично сти, опасаясь, что предлагаемая им модель человека серьезно ограничивает эффективность и развитие терапевтических стратегий. Изменяется само по нятие сути психотерапии, пациент (более деликатное медицинское наимено вание больного) становится клиентом, слово «лечение» исчезает в силу отка за от самой медицинской модели психотерапии, зато появляется понятие личностного роста и возникают дискуссии вокруг содержания психотерапев тического воздействия и его границ. К. Роджерс, один из наиболее популярных в России представителей гума нистической психологии, пишет, что происшедшие в нем профессиональные изменения выразились в следующем: если в начале своей деятельности он за давал себе вопрос: «Как я смогу вылечить или изменить этого человека?», то впоследствии он ставил перед собой задачу: «Как создать отношения, кото рые этот человек может использовать для своего собственного личностного развития?» (Роджерс, 1994, с. 74). Одно из явных противопоставлений гума нистического подхода психоаналитическому связано с протестом против того элемента принуждения, который присутствует в его ортодоксальных формах. Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 3 8 7 Роджерс пересказывает эпизод из собственного опыта, когда понравившийся ему пример беседы, в которой «психолог выглядел как проницательный ум ный человек, быстро добравшийся до источников трудностей», через не сколько лет показался ему «умным юридическим допросом, который убедил родителя в наличии у него неосознаваемых мотивов и вырвал признание его вины. Сейчас я знаю из собственного опыта, что такая беседа не принесет на стоящей пользы ни родителю, ни ребенку. Этот случай заставил меня прийти к выводу, что я должен отказаться от любого подхода, который является при нудительным или подталкивающим клиента, причем не из теоретических со ображений, но потому, что такие подходы только с виду эффективны» (Род жерс, 1994, с. 52). Традиционные направления психотерапии (прежде всего психоаналити ческой ориентации) опираются в планировании процесса работы с клиентом на своего рода диагноз — оценку поведения и переживаний клиента в про шлом и настоящем. Терапевты, работающие в гуманистической (и прежде всего экзистенциальной) психологии, предпочитают обходиться без диагно за, а зачастую считают его и просто вредным. Типичные возражения против диагноза связаны с его потенциально искажающим влиянием на понимание реальных проблем клиента за счет неизбежной их «типизации», с «объект ным» взглядом на клиента, с «классификацией» его проблем и т. д. Когда Р. Мэй занимался проблемой тревожности, он провел полтора года в постель ном режиме в туберкулезном санатории. Именно в это время он познакомил ся с двумя замечательными работами по тревожности Фрейда и Кьеркегора. И хотя Мэй высоко оценил фрейдовские описания тревожности как возврата вытесненного, как реакции Эго на потерю, это были лишь теории. Кьеркегор описывал тревожность как борьбу живого существа против несуществова ния — и это было именно то, что непосредственно переживал сам Мэй в его борьбе со смертью или с перспективой остаться пожизненным инвалидом, то, через что проходил он сам и его товарищи, другие пациенты. Если Фрейд описывал психические механизмы возникновения тревожности, то Кьеркегор описывал то, что непосредственно переживается человеческими суще ствами в кризисе — а именно кризисе жизни и смерти, реальном для нас, пациен тов, но кризисе, который, я полагаю, в своих существенных проявлениях не отли чается от других кризисов людей, которые приходят за терапией... Фрейд писал на техническом уровне, где его гений был высочайшим, и, возможно, больше, чем кто-либо в его время, он знал о тревожности. Кьеркегор, гений другого рода, писал на экзистенциальном, онтологическом уровне; он знал тревожность» (May, 1983, р. 14-15). Другая явная оппозиция — это отказ от ориентации на поиск причин пере живаемых человеком трудностей в его прошлом и перенос акцента на «здесь и сейчас», на значение непосредственного переживания настоящего. Для боль шинства сегодняшних психотерапевтических школ внимание к актуальным отношениям, взаимодействию, переживаниям человека не означает, однако, 3 8 8 Часть III. Разрешение конфликтов отрицания значимости прошлого опыта. Если в классической психотерапии (особенно построенной по медицинской модели) психотерапевтический про цесс фактически представляет собой процесс активного воздействия терапев та на клиента, то в психотерапиях современной ориентации (например, в эк зистенциальной психотерапии) психотерапевтический процесс — это то, что происходит в самом клиенте, в его душе. Одну из своих книг Дж. Бьюджен- таль начинает следующим образом: Я слушал в течение более тридцати лет, более пятидесяти тысяч часов мужчин и женщин, которые говорили о том, чего они хотят от жизни. Инженеры, полицей ские, проститутки, адвокаты, учителя, администраторы, домохозяйки, секретар ши, студенты колледжа, няньки, доктора, монахини, таксисты, министры и свя щенники, наемные солдаты, рабочие, профессора, клерки, актеры и многие другие приглашали меня побыть рядом с ними, когда исследовали глубины своей души (курсив мой. — Н. Г.), чтобы найти то, к чему они сильнее всего стремятся; когда они преодолевали боль и воспаряли от радости этих поисков, когда они испытыва ли страх и находили в себе мужество для этой личной одиссеи (Бьюдженталь, 1998, с. 20). Это выражение «побыть рядом с ними», а также подчеркивание не просто активности клиентов в психотерапевтическом процессе, но их самостоятель ной и собственной жизни, при фрагменте которой присутствует психотера певт, очень характерно для профессиональной и личной позиции Бьюджен- таля. Но в чем же тогда роль терапевта? Если психотерапевтический про цесс — это не процесс воздействия психотерапевта на клиента, а то, что про исходит в самом человеке, если терапевт просто находится «рядом», то в чем тогда его функция? Роль психотерапевта в том, чтобы способствовать про цессу, идущему внутри клиента, стимулировать его, побуждать к «исследова нию» собственного опыта. Одна из наиболее впечатляющих особенностей подобных подходов заклю чается в том, что человек должен отказаться от влияния на другого, от попыток его изменить. Склонность к влияниям на других является одним из свойств человеческой природы. Я думаю, в нашей культуре все подвержены следующему штампу: «Каждый чело век должен чувствовать, думать и верить так же, как я». Мы обнаруживаем, что нам очень трудно позволить детям, родителям или супругам чувствовать по-дру гому в отношении каких-либо проблем. Мы не позволяем нашим клиентам или студентам отличаться от нас или реализовывать их жизненный опыт по-своему. Как нация мы не можем позволить другой нации думать или чувствовать иначе, чем мы (Роджерс, 1994, с. 62). И хотя Роджерс пишет о своей культуре, пожалуй, речь идет о достаточно распространенных свойствах человеческой натуры. Желание, чтобы другие разделяли наши мнения или наши чувства, на мой взгляд, совсем не обязатель но является признаком нашего догматизма или приверженности стереотипам. Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 3 8 9 Согласие с нами, разделение нашего опыта — это признание нашей модели, на шего способа существования в этом мире, самой нашей личности, экзистенци альную потребность в котором испытывает каждый живой человек. Напротив, столкновение с иными моделями жизни, иными способами восприятия или просто иными оценками и представлениями может порождать тревожность или даже неуверенность. Отсюда вытекает одно из требований к профессио нальной позиции психотерапевта, отказывающегося от права воздействия на других, — это неискажение своим опытом непосредственного переживания клиентом его ситуации. Как пишет А. Маслоу о «подлинных» отношениях с другими, «...им можно позволить оставаться самими собой» (1995, с. 162). В этом случае психотерапия превращается в подлинный диалог человека с самим собой, а психотерапевт — в посредника, помогающего человеку найти путь к самому себе.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Работа с конфликтами в гуманистической психологии» з дисципліни «Психологія конфлікту»
