Статистика
Онлайн всього: 4 Гостей: 4 Користувачів: 0
|
 |
Матеріали для курсової |
ЯРМАРКА
|
| 23.04.2014, 16:05 |
| Однажды, в начале шестидесятых, 31 декабря, я вывез на один из московских бульваров киногруппу.
Молодой человек (это был режиссер Владимир Храмов) преспокойно уселся на каменную ограду. В руках он держал плакат: «Ищу веселую компанию встречать Новый год». В плакат мы незаметно вмонтировали микрофон. Камера была нацелена издали, из окна автобуса.
До этого момента улица выглядела какой-то серой. Озабоченные новогодними покупками прохожие мало чем отличались друг от друга. А тут... Толпа на глазах раскололась.
— Милок, а милок! Ты приезжий, что ль? К нам приходи, недалеко тут. И старик обрадуется. Посидим, попоем...— Лицо бабуси залукавилось.
— Перестанете хулиганить... Немедленно убирайтесь отсюда... Иначе будут большие неприятности,— тихо заявил строгий гражданин.
На него накинулись:
— А ты сам кто такой? Чего распоряжаешься? Ребята шумели:
— Хошь к нам в общежитие? У нас во компания!.. Тетушки заверещали:
— Ну молодежь, до чего дошла... Додумался! И не стыдно?
Характеры обнаруживались сразу. В какой-то мере проявлялись даже социальные типы.
Когда мы уезжали, люди продолжали еще обсуждать и спорить. Разговор шел о жизни вообще...
Сюжет этот, признаться, никуда не пошел. Ног главное, мы убедились в силе нового тогда приема.
И вот — «Ярмарка». Август 1968 года.
По течению ниже Саратова, там, где малая речка Камышинка собирает чистые ручьи для могучей Волги, прилепился к берегу Камышин-городок. Не велик, да знатен! Есть о нем в летописи строка. А потому доподлинно известно, что исполнилось Камышину как раз триста лет... Сначала я думал снимать просто «ситцевый городок». Построенный недавно огромный текстильный комбинат сразу резко увеличил женскую часть населения. Отсюда масса проблем.
Но когда узнал, что город собирается праздновать свое трехсотлетие, появилась новая идея. Я подумал сразу о народном празднике, гулянье, ярмарке. Как встарь. В Камышине — два города, разделенные рекою. В старой его части было много от прошлой русской провинции, какая то «милота», уютное разнообразие деревянных и каменных строений и вместе с тем — неприбранность и разляпистость полудеревенского быта. Городок мещанский, купеческий, из обыгранных Островским. А напротив современный: с фонарями и фонтанами, танцверандой и Дворцом культуры.
Смазливый юный городок. Новая его часть была четко спланирована, но безлика и бездушна, как большинство новостроек. Без особенного характера, без человеческого тепла. Да и жил здесь в основном народ пришлый, устроившийся работать на громадном текстильном комбинате, интересами которого и существовал теперь весь город. Разница между местными и приезжими чувствовалась сразу.
Это небесконфликтное соединение прошлого и настоящего. Не только во внешности, но и в складе человеческом побуждало рисовать картину более широкую, нежели просто праздник в Камышине.
Я себе думаю: старый город, новый город - напряжение?
Девчат в городе чуть ли не втрое больше, чем ребят - напряжение? Люди приезжие с неустроенной судьбой, а тут веселье — напряжение?
Еще какое...
А там, где оно есть, возможна игровая ситуация. Только подбрось искорку...
Праздник!
В поле праздничного возбуждения проявляются характеры, просматриваются глубинные токи эмоций. Праздник выводит людей из комнат на улицы, то есть делает их доступными для кинокамеры. Праздник усугубляет настроение: грустные люди еще более грустят, а веселые веселятся. Праздник допускает остранение, а я искал форму для нового документального фильма — фильма-зрелища, веселого и забавного.
В игровом кино тогда много говорили об использовании документа. Я стал думать о том, как привлечь постановочные средства в документальное кино. Привлечь, не изменяя уже обретенной эстетике репортажа, то есть неподдельной, чистой документальности. Здесь я отказался от принципов безусловного фильма, потому что почувствовал необходимость условности почти театральной.
Из записной книжки:
Делаю «Ярмарку». По внешности пусть она выглядит забавой. А в сути своей — все-таки драма.
Кино по виду должно быть немного легкомысленным. Это ведь зрелище, народное зрелище! А слово «забава» мне нравится. Очень точно передает то, что необходимо сейчас документальному фильму.
Русский человек всегда был широк в веселье. Недаром на Волге до сих пор рассказывают байки про знаменитые ярмарки. Чтобы понять человека или даже целый народ, надо посмотреть его и в горе и в радости. Я так думаю.
Случай, то какой! Случай необыкновенный!
Только как все это поднять нашими хилыми средствами? В документальном кино того нельзя, этого не можно. Художник и то проблема. Я уж не говорю про затейников. Да их и вообще нет. Мы утратили секрет народного праздника. Я как раз давно сетую на то, что люди разучились веселиться. Почему? Надо понять почему.
У малых народов это есть еще в обычае. А у нас нет. Где-то по дороге потеряли. Обидно. Но тут тоже сигнал времени. Интересно, осталось хоть на донышке это?
Нет! Обязательно попробую сделать ярмарочное действо. Может, откликнется у людей душа?
Город нуждался в самоутверждении, в привлечении к себе внимания. Удалось убедить местное руководство содействовать празднику. Решили провести подготовку самым широким образом. Для меня это была первая попытка заглянуть в национальные кладовые современной России. Проблема «ситцевого городка» оказалась лишь поводом.
И потом, это могло быть настоящее зрелище — кино! Ни один свой фильм я не начинал с таким азартом. Признаться, меня увлекала еще одна мысль. Много лет участвуя в самодеятельности, я пришел к печальному заключению, что самодеятельные артисты чаще всего из кожи вон лезут, копируя профессионалов. Это мало удается: и таланта не хватает, и школы нет настоящей. А между тем изначально у «самодеятельности» была другая роль: не над зрительской толпой со сцены давать концерты, а быть заводилами в самой гуще людской, запевалами, первыми танцорами — такие люди когда-то и на свадьбах играли и во всяких праздниках составляли главное ядро. На улице, на площади ими держалось веселье. И мне захотелось хоть на момент вернуть самодеятельность в людскую толпу. Что будет?
Надо сказать, что камышане накопили много талантливой самодеятельности в своих клубах. И руководили ими настоящие энтузиасты. Короче говоря, идея попала на благодатную почву. Вообще в таких малых городках люди давно соскучились по праздникам.
Впрочем, как раз это я и собирался проверить в фильме.
Группа ребят из клубной самодеятельности согласилась нам помочь. Конечно, все они — слесари, токари — не были вполне готовы к роли скоморохов. Но я всегда вспоминаю с благодарностью их бескорыстную самоотдачу этой работе, временами — подлинно народную талантливость. Без них картины бы не было.
Ребята надели белые рубахи, обули лапти, накрасились, намазались с помощью нашего гримера и, разучив наскоро песенку, сочиненную соавтором сценария Радием Кушнировичем, двинулись ватагой в город.
«Граждане горожане!
Пришлые и прирожденные камышане!
Нашему городу — триста лет.
Слушайте! Слушайте!..
Постановил горсовет:
Праздник — на весь белый свет!
Слушайте! Слушайте!..»
Сначала люди в городе приняли скоморошьи пляски удивленно и с недоверием. Вероятно, был допущен психологический просчет. С чего, мол, на улице вдруг запели и заплясали ряженые? Это воспринималось просто как киносъемка. Тем более что наша камера в открытую следовала за скоморохами. Контакта со зрителями не возникло.
Снятый материал вошел в экспозицию фильма. Первый выход скоморохов не удался, потому что был слишком неожиданным, слишком странным. Город еще жил в будничном измерении. Но вот стали украшаться улицы. В общежитиях вовсю шли репетиции. Открылись ярмарочные лавки. Появилось ожидание чего-то необычного. В этой обстановке появление каких-то небудничных вещей стало уже восприниматься естественно.
На площади установили афишу: «Внимание! Внимание! В честь дня рождения — большой ситцевый бал! Конкурс на лучшего парня! Конкурс на лучшую девушку!» Камышане читали афишу, смеялись, обсуждали. А мы снимали и записывали скрытыми микрофонами их реакцию...
Мимо женских общежитий с бравой песней проходит строй солдат, прибывших на праздник. Наши длиннофокусные объективы направлены на окна...
Петушиные бои на площади, как водилось на ярмарках. И тут наблюдаем за зрителями...
В общежитии — диспут о любви. Никто не обращает уже внимания на камеру. Удается снять много интересного. В таком текстильном городке ведь этот вопрос особенно острый.
Запомнился смешной и нескладный рыжий парнишка.
Что хорошего в моей девушке? Я скажу... Девушка моя некрасивая. Вот, буквальным образом некрасивая. (Сам смеется, и все смеются.) Моды она почти не придерживается. Ну, просто я нахожу в ней, как вам сказать... Душевная простота у нее. Если она полюбит человека, она готова просто душу отдать. За хорошего человека она в огонь и в воду пойдет. Это я знаю.
Из записной книжки
В городе девушки ведут себя бойко. Оторванные от дома, первое время они как бы празднуют свою свободу. Только потом приходит боязнь одиночества, тоска по домашнему какому-никакому уюту.
Я заметил эту печаль в глазах даже у самых развеселых на вид девушек. Это надо как-то изобразить в картине.
Чертово колесо! Какое страннее сооружение!
Девушки как птицы в клетке. Вверх — вниз, вниз — вверх. Крутится и скрипит жалобно. Что-то искусственное, невеселое в нем.
Впрочем, новое человеческое общежитие, созданное к тому ж административным путем, лишенное поначалу внутренних связей и обычаев, часто — тоже явление искусственное. Когда еще люди обживутся... Вообще в городе много забавного и много трогательного. Это быстро проявляется в условиях ярмарочного действа. Грусть и веселье ходят парочкой.
Есть люди, способные в момент рассказа к душевным переживаниям. Конечно, это особенность, редкость, талант. Но без поиска таких людей, готовых к самораскрытию, я не представляю себе работы над синхронным фильмом. Правда, и они раскрывают себя обычно тогда, когда затронуты их «болевые точки».
В картине есть несколько монологов. Все они сняты скрытой камерой. Спровоцированные неожиданным вопросом, эти монологи составляют целый пласт фильма.
Первая девушка:
- Дома окончила девять классов... Приехала, вышла из поезда. Вокзал такой маленький... Мне ничуть сразу не понравилось. Страшно... И как-то темно в городе. Зелени мало. А у нас (я с Луганской области), у нас же там зелень — Донбасс! На автобус села — девчонки такие грубые... Я у них спросила: «Как мне найти общежитие тринадцать?» Они на меня посмотрели внимательно: мол, новенькая, ничего, еще обтешешься среди нас... Документы у меня не приняли. Уже был набор полностью. «Уже всё. Опоздала», мне сказали.
После ко мне воспитательница подошла тринадцатого общежития (она в училище работает), взяла мои документы, автобиографию. «Пойдем к директору, говорит. Я поговорю с ним. Может, тебя еще примут».
Пошли мы с ней к директору. Она долго у него
Час сидела. Выходит и говорит: «Езжай домой и жди вызова». Ой! Я обрадовалась страшно. Кажется, в институт поступила. Ой!
Домой приехала, пошла на танцы. Девчонки: «Ну, чего? Поступила. Правда? Правда!»
Этот вызов ждала... Ой!.. Утром просыпаюсь... Мы в колхозе работали, ну временно, на уборке огурцы убирали, помидоры... Поеду! Скорей бы день проходил, скорей бы почта приходила...
И, наконец, этот вызов пришел. Ой! Радости было! Я смеюсь, мамаша плачет. Не пускала меня. Ну, прямо не пускала. А я говорю: «Нет! Я поеду!» Ну, интересно же! Ну, может, кто видел такое предприятие, а у нас дома, например, одни шахты. Я вообще такого никогда не видела. Да еще людей столько много...
Бывают же такие эмоционально щедрые натуры! В рассказе она то плакала, то смеялась. Так искренне, с такой доверчивостью говорила она, что я вовсе растерялся и забыл про съемку. Хорошо, хоть операторы не сплоховали...
Вторая девушка:
- Самый запомнившийся день рождения у меня был в двенадцать лет... Жила в поселке. Я там в детдоме была. Когда я пришла со школы в тот день, все выстроились против меня и стали петь песенку. А я стою, и мне не верится, что это в честь меня. Потом мне подарили такой букет цветов большой.
Я так люблю, когда мне цветы дарят... Потом шкатулочку под нитки цветные. Такая красивая... Потом от детдома мне испекли пирог. Я поделила, конечно, всем; всех угостила. А потом... танцевали, пели, плясали...
И тут же заплясали скоморохи. Репетирует городская самодеятельность.
Кто-то подстегивает в мегафон:
— Веселее! Еще веселее! Заражайте всех весельем! Чтобы всем было радостно! Великолепно! Великолепно!
Третья девушка:
- А у меня все дни праздничные. Почему? Потому, что жить интересно, что ли...
Сейчас я живу с девочкой. У этой девочки умерла мама, у нее никого не осталось. Я ее просто удочерила. Живем мы с нею уже год. Девочка учится в восьмом классе, зовут ее Таня. Учится она как будто бы хорошо. В школе ее не ругают. Я хожу на родительские собрания, сижу вместе с родителями...
Живем мы интересно, весело. Никогда не скучаем. Таня тянется за мной. Я хожу, например, в самодеятельность. Она говорит: «Шура, я хочу с тобой тоже ходить». Пожалуйста! Она тоже скоро будет ходить в танцевальный...
Все это рассказывает девушка, которой самой едва исполнилось двадцать. Глаза искрятся чистотой и правдой.
Воскресный базар. Ряды полнехоньки. Народу не протолкнуться.
Горки яблок, груш. Арбузы, дыни, огурцы, помидоры, в общем, все богатства окрестности выложены на прилавок. Лица деловые, озабоченные. За каждую копейку торгуются. Бабки опасливо оглядывают толпу, как бы под шумок не уперли городские мальчишки какое-нибудь яблочко.
Мужик уныло жмет саратовскую гармонь с колокольчиками, тщетно пытаясь обворожить покупателя.
И вот тут-то врывается на базарную площадь нежданно-негаданно ватага скоморохов... Пляшут, паясничают, дуют в свои дудки, прибаутки играют.
В первую минуту базар оторопел.
Мы опустили свои камеры, слабо представляя себе, что дальше будет...
И вдруг! Базар как бы очнулся, вздохнул разом и рассмеялся.
Через несколько минут площадь уже не глазела на скоморохов, а сама ударилась в пляс. И надо было видеть, как заголосила и пошла в круг какая-то бабуся, размахивая безменом. Или тетка с валенками в авоське закружилась, зачастила частушками. Мужик тот, с саратовской гармоникой, ничуть не готовленый нами, вдруг заиграл, да так весело!
Народ пел и плясал от души, как бывает иногда на счастливых свадьбах в деревнях. Надо сказать, что мы не были готовы снять такой выброс радости. Не хватало камер, не было пленки. И все-таки даже то, что мы успели сделать в первое мгновение истинно народного гулянья, стало самым дорогим эпизодом фильма.
Да, я представить себе заранее не мог, что в народе дремлет такая жажда праздника, такая озорная сила. Когда скоморохи шли теперь вдоль рядов, их буквально засыпали яблоками, грушами... Только что бабка какая-нибудь дрожала над своим лотком, а тут вдруг размахнулась и сыпанула весь свой спелый товар в гущу разыгравшейся ватаги. Оказывается, когда-то на Руси был такой обычай — одаривать плясунов на ярмарках. И вот вспомнилось же!
Буйное веселье прерывается в фильме монологом пожилой женщины, которая только что яростно плясала на площади:
— Горького-то, я думаю, в жизни больше было, чем хорошего... Ходили по людям, милостыню просили... Нам подавали по кусочку хлеба, мы и тому были рады.
Когда мы подросли, нас мать к богатым определила — мыть полы, воду таскать. Мы таскали. Но они нам мизерно платили. Дадут каких-нибудь кусков — и всё... А что мы можем богатым сказать, когда нас у матери четверо, а она одна. Работала грузчицей и очень мало получала...
А когда семнадцатый год наступил, девчонкой я была. И вот я смотрела на свою мать, как она шла в рядах впереди. (Плачет.) И говорит мне: «Доченька, мы защищаем свою страну, чтобы нам было жить хорошо, счастливо»,— говорит. А мы не понимали еще ничего. В семнадцатом году, считайте, я с восьмого года, сколько мне лет было?..
В людях я жила до шестнадцати лет, пока замуж не вышла. Тяжело было, горько даже... А после — вот проклятая эта война, гитлеровская... Чтоб ему там ни дна ни покрышки не было, паразиту, извергу! Вот здесь тоже хлебнули очень много горя такого... Но ничего, пережили. Всё пережили... и забыли все это.
Теперь жизнь наладилась. Теперь жизнь очень хорошая...
Я потом долго думал: почему на улице не вышло, а на базаре получилось?
Вероятно, «кинопровокация» легко удается тогда, когда она созвучна естественному течению жизни, когда она не чужеродна для выбранного места действия и легко вписывается в психологическую атмосферу реального события.
В игровом фильме приходится решать проблему органичности соединения актера и документа. В документальном надо думать об органичности вымысла, постановочного элемента для реально взятой жизни. Конечно, такой элемент в документальном фильме инородное тело. До тех пор пока не найден способ соединения.
Как ни странно, мне представлялось более естественным не играть «под документ», а, наоборот, использовать постановочное начало как можно более откровенно. Да, игра! Да, театр! А рядом — смотрите, настоящая жизнь, без подделки. И наша игра нужна для того, чтобы глубже проникнуть в эту жизнь.
В самом конце фильма один из скоморохов наклоняется к камере и прямо говорит:
«Небылица в лицах, небывальщина! Небывальщина! Неслыхальщина!..»
После чего, вся невесть откуда взявшаяся скоморошья ватага уходит через мост и исчезает. (Я хотел еще, чтобы за ней в утренней дымке ползли поливальные машины, которые смывают последние следы праздника. К сожалению, кадр этот так и не вошел в картину.)
По существу, весь праздник в «Ярмарке» был развернутой «кинопровокацией». Оказавшись в необычной атмосфере народного действа, город, как мне кажется, проявился. А это уже путь к образу на экране.
Получилось местами смешное, местами грустное зрелище. Мы так и хотели.
Фильм снимали Виталий Чупин и Александр Щавлев. Звукооператором работал Вячеслав Щекутьев. Очень много для картины сделал ассистент Валентина Ковалева.
Одних картина обрадовала, других возмутила. Некоторые документалисты так и не приняли моих скоморохов. Равнодушных не было.
Следующий фильм я делал на фольклорном материале. В Белгородской области есть удивительные села, где и старинный русский наряд хранят, облачаясь в него по праздникам, и песни народные еще поют. Картина получилась небольшая, без всяких формальных изысков, скромная.
Снимал для внутреннего душевного равновесия. Назвал «Звонкая сторона».
Критики остались недовольны. Мол, где проблема, где современности? Чудаки, право. Почему это они можно поэтам писать сердечную лирику, а нам, документалистам, в таком праве отказывают? я вот захотел просто воды напиться из чистого, ручья. Чтобы силы как-то укрепить. Разве позор?
Медленно водили хороводы в Иловке, голосили душевно. И мне стало хорошо и спокойно, я и зрителю хотел это внушить.
Из записной книжки:
Каждый человек должен ощутить себя в связи. Это в ранней юности я собирался жить только по-новому, только по-своему. Какая самонадеянность! Нет, корешки нужны. Я должен почувствовать, кем я был век тому назад, чтобы понять, кем станут внуки мои. Вот почему я стал внимательно разглядывать документы прошлого, свои, наши истоки. Все бабушки и дедушки жили до нас. Это только кажется, что ты сам по себе.
Из сценария фильма «Исток»:
Только что я был в России.
Так, понимая под этим целый строй ощущений, которые возникли во мне при посещении верховьев нынешней весною. Эти переживания пришли от речи, которую я слышал, от соединения лесов, полей и реки в определенный пейзаж, от вида деревень, городков и погостов, но главное — от судеб людей, с которыми свела меня дорога.
Путешествие мое началось в Осташкове. Хоть город и не стоит прямо на Волге, издавна царит он в тех местах, где берет начало великая наша река, и по праву открывает замечательную галерею волжских поселений. Вот иду я по Осташкову вечером — заря мягкая, кругом сирень, яблони цветут — и думаю: а ведь нет на земле города красивее, совершеннее в своем роде. Нигде, никогда не встречал я такой сочной русской картины. Не только храм — памятник, сложенный из красного, как бы горящего кирпича, — но даже самые что ни на есть обывательские домики ставились окрест, мне кажется, в каком-то восторге перед окружающим миром. Не город, думаю себе, а праздник народный.
У каждого народа свой обычай. Один славится порядком, другой кичится величием, третий щеголяет вкусом. И все это ладится в камне и дереве аккуратностью, надменностью или изяществом. А мы чем берем, русские?
Есть в городе Осташкове какая-то особая теплота. Будто смотрят на тебя все эти дома с резными ставенками, уютными крылечками, веселыми заборцами и приговаривают: «Заходи, милый, чего маешься?! Отдохни душой». Пройдешь по таким улицам, и невольно скажется в тебе желание добра. Добра и чистоты.
И вот что мне подумалось: надо в такие места совершать паломничество. Не за свежим ветром и ласковыми плесами, не для отдыха, а для работы по укреплению духа и характера человека, для устойчивости. В какие быстрые времена мы живем! Кажется, все разом меняется, все заново строится. Но самый мощный научно-технический прогресс обязательно должен лечь на природу и характер народа. Иначе крепости не будет.
Нет, не на пустыре строится наша история. Испокон веку течет с Валдая Волга, испокон веку живет на ее берегах народ, у которого есть свой обычай и своя натура. Мысль эта и должна руководить фильмом...
Фильм «Исток» снимался летом 1975 года. Им открывался телевизионный цикл «Главная улица России», над которым работали разные режиссеры «Экрана».
Как часто в работе над картиной самое интересное остается за кадром!
Целый день добираемся к истоку Волги. От центральной усадьбы, что на берегу Селигера, к дальней деревне направили два трактора и комбайн. Мы прилепились к этому каравану. Дорога жуткая, размытая дождями, вся в колдобинах, идет вдоль нехоженого леса. Кругом красота первозданная. Мужикам, конечно, не до нее: техника скользит, того и гляди в овраг загремит — костей не соберешь. Отчаянно ругаясь, тащат друг друга.
Свечерело, потом луна вышла. Это чудище неуклюжее, комбайн, как пришелец из иного мира, покачиваясь, ползет по ухабам. А все-таки за полночь довели его до места.
Утром бабуся, что приютила нас, нажарила полную сковородищу белых грибов с картошкой и позвала, смущаясь: — За вкус не бярусь, а красоты ввалено... У самого истока — какой-то горожанин с малым пареньком. Не поленился, прошел пешком двадцать верст, а теперь объясняет мальцу, что есть для русского человека Волга. Долго стоят они на мостике, вглядываясь в чистый ручеек и заросшее осокой лягушечье болотце.
А окрест...
И добрая бабуся у русской печки, и хрипатая перебранка механизаторов, и заколоченные деревенские избы, и разухабистые туристы, и разрушенные монастырские стены, и веселые тракторы на краю поля, и говорок чистый, певучий, и голубые глаза, и голубая вода — все, всё вместе составляет исток реки. И прошлое, и настоящее, и будущее.
Вот он, Исток, который потом разольется главной рекой России. Снимай хоть целую картину, не сходя с места.
Только всего этого не заметит моя камера. А снимем мы красивый пейзаж. И заскользим вперед по касательной... |
| Категорія: Спектакль документів | Додав: koljan
|
| Переглядів: 536 | Завантажень: 0
|
Додавати коментарі можуть лише зареєстровані користувачі. [ Реєстрація | Вхід ] |
|
|
