Статистика
Онлайн всього: 2 Гостей: 2 Користувачів: 0
|
 |
Матеріали для курсової |
САХАЛИНСКИЙ ХАРАКТЕР
|
| 23.04.2014, 16:03 |
| Руки чесались - попробовать новый Жанр. Все тогда на телевидении были быстроходы и романтики. Мысль бурлила, «как с горы поток». Если не на едином сюжете, тогда на чем может держаться эта желанная многосерийность? Может быть на теме? Чувствовали, что одной общей темы маловата для нового жанра. Решили попробовать «единое пространство». Не в виртуальном значении - такого-то слова ещё не было в обиходе, а в реальном. Случай представился. Молодёжка тогда шастала по всей стране в поисках нового героя. И я откусил себе целый Сахалин. Решил прокатиться от самой северной точки острова до самой южной. А по дороге цеплять девчат одним вопросом – «Завидуете ли вы Английской Королеве?» Парней решил спрашивать естественно про Короля. Так на одном этом «диком» вопросе я решил разобраться в «Сахалинском характере». Делали мы эту картину с Аркадием Едидовичем, который доверял мне во всём. Единственное, что его постоянно раздражало, это наметившаяся уже лысинка. На натуре она прикрывалась легко беретом, ну, а в интерьере приходилось принимать разные позы, чтобы быть в кадре, а лысины, чтобы не было. Почему-то это считалось очень зазорным. Молодые люди даже на Сахалине отпускали кудри до плеч. Просто средневековые рыцари в самодельных джинсах. Двигалась группа на всех видах транспорта и пешком всю осень 1963 года. Восемьсот километров от самой северной точки - добрались ведь на крохотном вертолетике аж до мыса Елизоветы, а потом медленно спускались на Юг. В Корсаковский порт прибыли уже на сейнере рыбохраны, который помотал нас в заливе Терпения так, что я больше никогда в жизни не искал приключений на море и несколько лет не мог смотреть на красную икру. В результате явился первый фильм-интервью, да ещё с претензией на многосерийность. Потому что фильм состоял из трёх частей. И показывался в эфире три вечера подряд. Естественно в процессе реального столкновения с жизнью пришлось отказаться от вопроса об «Английской королеве» и спрашивать людей про более обыденные вещи. Фильм признали потрясающим открытием жанра. Сейчас фильм не существует - сгорел в огне, как и прочие работы, сделанные на узкой шестнадцатимиллиметровой пленке. Но опыт был поддержан и закреплен. Телевидение решило, что можно делать многосерийную работу, передвигаясь в пространстве и при этом не забывать всем встречным задавать одни и те же вопросы. Автор сам влез в кадр, хоть затылком и никакими коврижками его оттуда теперь не выгонишь. А как же без « ведущего»? Без «Ведущего» многосерийный документальный фильм уже представить себе трудно. А мы и не подозревали, что тогда на Сахалине сделали такое крупное открытие для нашего телевидения. Как жаль что многие наши находки поры так бездарно сгорели не по вине, конечно, пожарников.
Но кое-что осталось в памяти.
...С моря, издали, кажется, будто стадо диковинных мамонтов сбилось на водопой. Ни в Крыму, ни на Кавказе гор таких нет, нет и такого моря. Озверелые волны с разных сторон кидаются на берег. И земля вздрагивает каждый раз в такт мощным вздохам океана.
Бесчеловечный океан!
Бесчеловечная земля!
Но вот белое пятнышко на черной скале постепенно увеличивается, оборачиваясь вдруг каменным маяком. Это и есть мыс Елизаветы — самая северная точка Сахалина...
Так должен начинаться наш фильм.
В действительности мы прилетели в Южно-Сахалинск, потом добрались до Охи, долго уговаривали в аэропорту, чтобы нас «забросили» на Елизавету.
Но все это остается за кадром. Слишком прозаично (для той поры!). Путешествие наше должно начаться романтически.
И вот мы летим на «МИ-1», сжавшись втроем на узком сиденье за спиной вертолетчика. Киногруппа в минимальном составе: Аркадий Едидович — оператор, Анатолий Грибов — звукооператор и я — на роли сценариста, репортера и режиссера.
По правилам «МИ-1» берет только троих. Другой вертолет на мыс Елизаветы не летит - сесть негде. А мы сократить свою численность уже не можем. Прогрессивная идея о соединении всех специальностей в одном лице еще не родилась. Так что Аркадий будет снимать, Толя — записывать звук, а я — работать в кадре.
Два часа добираемся до оторванного от всего мира кусочка Сахалина. Садимся у подножия высоченной скалы на крохотную береговую полоску. Сейчас наша стрекоза улетит обратно. Еще смоет тут нас, чего доброго, с океаном шутки плохи. Не улетай, пожалуйста! Милая! Это мы про себя так думаем.
Сверху уже бежит какой-то парень, кричит, руками машет...
Вертолет подпрыгивает и уносится в сторону моря. Мы остаемся снимать.
Что снимать? Кого снимать? Как снимать? Пока не ясно.
Ладно. Сейчас разберемся.
Настоящего сценария у нас, конечно, нет. Есть, так сказать, общий замысел. И еще — «железные» принципы. О них мы договорились заранее и собирались им следовать, во что бы то ни стало.
Наш фильм будет кинопутешествием. От самой северной точки острова до самой южной. Но это чисто внешняя сторона дела. Фабула. По существу это будет путешествие от человека к человеку. Таков сюжет. Люди должны быть характерны для того места действия, где мы будем находиться. Техника — в основном синхронные интервью. По возможности обойтись без инсценировок.
Это должен быть репортаж. Но... субъективный репортаж. На особые события мы не рассчитываем. Будем снимать обыденность. Руководствоваться личным впечатлением. Не скрывать, что это первое впечатление, а, наоборот, подчеркивать. Значит, рассказ от первого лица. Значит, я сам в кадре и за кадром. Случайные встречи на дорогах. Намеренно не собираем материал заранее, рассчитывая на более острое восприятие действительности. Наш материал — наши впечатления.
И все-таки нельзя сказать, что я не готовился к Сахалину. Только это была подготовка особого рода. Я прислушивался к себе. В этот момент я в ссоре с самим собой и со всем привычным окружением. Мне кажется, что я живу не так, и все вокруг живут не так. Заедает быт. Живём без физического и нравственного напряжения, а потому несчастливы. Хочу другой жизни. Хочу других людей.
Вот этот не объявленный во всеуслышание постулат определил, пожалуй, и выбор героев и ту меру заинтересованности, с которой я ожидал встречи с сахалинцами.
Я шел «от себя». Пишу это к тому, что и сегодня глубоко убежден: режиссер это, конечно, должность, предусмотренная штатным расписанием, это, конечно, многосложное ремесло, но еще и особое состояние души. Без этого состояния фильм сложить можно, и вполне даже удачный, мастерский! Но картину сделать нельзя.
Вертолет улетел. Парень, запыхавшись, наконец, добрался к нам. Досадуя, что упустил оказию. Знакомимся.
- Зовут Виктор. Живем? Помаленьку. Служим вот,— кивает на маяк.— Сообщение? Да вот раза два в лето причалит катер — все наше сообщение.
Пока лезли вверх, Виктор успел рассказать свою нехитрую историю. Служил во флоте. Потом демобилизовался, женился, а квартиры в городе не дают. Предложили на маяк зафрахтоваться. Согласился. Вроде бы опять морская служба. Приехал с семьей сюда. Уже второй год.
На верхней площадке два дома. Еще сарайчик. На сарайчике большущий амбарный замок.
- Кроме нас тут еще метеослужба. Это другая организация. У них и снабжение другое.
Понимаю. Две семьи. Может, не дружат. Впрочем, это меня не касается. Для нас — «не материал».
Виктор разговаривает тяжело. Смотрит хмуро. Несколько месяцев назад потерял напарника. Напарник ушел поохотиться вдоль моря, а тут прилив.
- ...На скалу? Не... не взберешься. И по морю не пройдешь. Промашку дал парень. Вроде опытный. Решил заночевать пока. К скале притулился и заснул. А ночью мороз вдарил... Костер? Да где ж его, хворосту, взять? У нас место голое...
История мрачная. Нет, это тоже не для нас.
На площадке детишки на качелях. Вот это хорошо. Аркадий уже снимает.
Вообще Виктор на быстрый контакт не идет. А приглядываться, разбираться времени нет, да и не вписывается он так просто в нашу «романтическую» схему. (Эх, сейчас бы мне туда, на мыс Елизаветы!) Сложные вещи мы оставляем «за кадром». Мы не знаем, как их брать. Вся надежда на метеослужбу.
Тут нам сразу везет.
Тае Бусыгиной двадцать два. Окончила школу метеорологов. Вышла замуж. Вместе с мужем приехала сюда год назад. Весной мужа призвали в армию, а Тая осталась здесь ждать одна. Одна...
Оглядываемся: вон океан, ветры в три погибели согнули чахлые березки, на сотни километров вокруг — никакого жилья. И молоденькая, такая вся городская девушка. Жутковато, наверное. А Тая носится по своей площадке, записывает температуру, силу ветра, влажность воздуха, как ни в чем не бывало. Такая веселая, озорная... Пытаемся понять. Вероятно, это постоянное преодоление трудностей рождает чувство гордости, ловкость, уверенность в себе. Характер! Короче говоря, девушка нам очень нравится.
Решаемся снимать свое первое синхронное интервью. Договариваемся о том, как работать. Я начинаю разговор, потом, перед тем как задать нужный вопрос, даю сигнал рукой... Или вот лучше говорю какое-нибудь слово. Звукооператор сразу включается и сигналит оператору.
Какое слово, чтобы оно было заметно в контексте всего разговора? Скажем... «елки зеленые». Говорю, говорю, а потом вдруг вставляю: «Елки зеленые». Это значит — мотор, начали!
Первая съемка — первое противоречие.
Для синхронного интервью оператору хочется выбрать выигрышный фон. Кругом действительно великолепный пейзаж — горы, океан. Но у звукооператора другая забота. На открытых пространствах ветер задувает в микрофон. Чистую запись сделать нельзя. Надо искать тихое место.
У меня пока нет никакого представления, как надо выбирать место действия. Слушаемся звукооператора. Находим тихую лощинку с бревнышками. Оператор чуть не плачет: никакого «фона».
Зовем Таю. Вхожу в кадр. Говорю свои «елки зеленые». Снимаем.
— Что тебя заставило приехать сюда, на Сахалин?
— Сама не знаю, с чего приехала. Просто мечтала здесь побывать, еще в школе. Говорили, тут жить нельзя. И мне самой хотелось посмотреть. Вот и приехала.
— Ну и как тебе здесь понравилось?
— Очень понравилось. Здесь можно жить, работать, отдыхать.
Разговор идет натужный, неловкий. Девушка ведет себя как-то скованно. Что делать, я не знаю. Может, зря мы забрались на эти бревнышки?
— А как вы тут отдыхаете?
— Ходим по ягоды. Ягод здесь очень много. Рябина крупная, сочная, сладкая. Рыбачим.
— Любишь рыбачить?
— Люблю.
— А охотиться?
— Тоже люблю.
— А вдруг медведь?
— Медведи зимой отсюда уходят, а летом мы в море рыбачим.
— А если шторм, не страшно?
— И в шторм. Я два раза в шторм попадала. Страшно, но куда денешься?
Сегодня такого рода интервью стали обычным явлением на телевидении. А для нас тогда включение этого простого разговора в документальный фильм было целым событием. Причем событием, поставившим перед всей группой массу вопросов, на которые не сразу нашлись ответы. Как, например, выбирать место для синхронных интервью? Что делать, чтобы герой чувствовал себя естественно? Какие задавать вопросы, как их задавать и вообще как вести себя в кадре?
Уходим со съемочной площадки в полной растерянности. Ощущение, что ничего не получилось.
Потом, на монтажном столе, обнаруживаем вещи, не запомнившиеся во время съемки.
— Вот эту фразу она сказала хорошо. Молчит? Смотри, получилась выразительная пауза. И потом, когда она сказала: «Куда денешься?» — она так улыбнулась. Вот это главное — именно эта пауза и эта улыбка.
Образ? Нет, слишком сильное слово. Но какое-то открытие человека случилось. Живой человек на экране!
Едва мы успеваем снять несколько немых планов, как за нами возвращается вертолет. Сетуем, но что поделаешь. Огромный край надо пройти-проехать всего за месяц. Осесть хоть на несколько дней на одном месте, осмотреться, познакомиться основательно с людьми не удается за время путешествия ни разу. Впрочем, желание углубленного исследования к нам еще не пришло. Наоборот, нас завораживает это быстрое движение.
Репортаж! Репортаж! Столько интересных, неожиданных встреч впереди... Скорее! Вертолет, корабль, поезд...
Я думаю, что каждому документалисту надо переболеть этой «охотой к перемене мест», прежде чем оценишь материал, который приходит в результате длительного, может быть, временами скучного сидения на одном месте, в общении с одними и теми же людьми.
Конечно, прежде всего, нас волнует вопрос выбора героев.
Множество людей. На ком остановиться? Вечная проблема для документалиста.
Какие-то рамки намечены сценарным планом: это всякий раз одна из ведущих профессий Сахалина — геолог, нефтяник, рыбак, строитель и т. д. А дальше полагаемся на собственную интуицию. Решаем, что мы ведь не делаем географический очерк, и вообще не вправе претендовать на научное исследование. Это фильм-впечатление. Надо только откровенно об этом сказать: вот наш Сахалин, и вот наши герои. Другому человеку встретились бы, вероятно, другие люди. И получился бы другой фильм.
Путешествуя по Сахалину, а потом и по тюменскому Северу и по Ангаре, всюду я искал своих героев. И более того, искал свои ответы на свои вопросы. Я понимаю, что в этом случае складывалась субъективная картина. Кто-то, возможно, решит, что в этом слабость моих репортажей. Но я до сих пор, откровенно говоря, уверен, что имеет смысл путешествовать не столько ради того, чтобы увидеть новые земли, сколько в поисках самого себя. Во всяком случае, такой подход к делу часто приносит нам удачу.
Настроившись на волну романтических встреч с людьми счастливыми, живущими в постоянном борении с трудностями, мы в путешествии по Сахалину легко выходили на личность, на характер.
Строго говоря, мы снимали, конечно, не характеры. Характеры не даются кавалерийскими наскоками. Мы искали и складывали в нашем фильме пока только отдельные, легко уловимые черточки характеров. Мы опирались на типажи.
Для документалиста типаж это та степень характерности, когда судьба героя и его взгляды обрели внешнюю форму, воплощены в рисунке поведения и манере речи.
В таком случае документалисту уже не приходится заниматься долгой и сложной работой — лепкой характера. Достаточно лишь умело зафиксировать на пленке то, что видно окружающим и заметно с первого взгляда.
А как было нам поступать иначе? Мы вели репортаж. Работали по свежему впечатлению. Доверяли и отдавались полностью этому впечатлению.
И сегодня я думаю, что чисто рационально вычислить типаж нельзя. На него надо настроиться. Открытие типажа это результат того нервного напряжения, которое в другом деле именуется вдохновением. Но не будем объяснять нашу работу таким высоким словом.
Как бы то ни было, каждый день во время путешествия я дохожу до белого каления, только бы получить поярче, покрасочнее эту моментальную фотографию окружающего нас мира.
Конечно, типаж наиболее простой и легкий подступ к образу. Подступ вполне естественный в тех условиях, когда мы оказались, по существу, первооткрывателями новых земель для телеэкрана. Но такой путь таит в себе опасность — заселить фильм стереотипами. Впрочем, в путешествии по Сахалину мы еще не задумывались над этим. Нам казалось, что мы открываем подлинные характеры и строим образы.
Записать синхронное интервью на бумаге нельзя. Тут играют интонация, пауза, жест, улыбка, выражение глаз. В синхронном интервью происходит сложнейшее слияние пластики и звука (или не происходит!). Синхронные интервью надо смотреть, иначе не было бы смысла их снимать. Поэтому я не стану пересказывать наши киновстречи на Сахалине, в результате которых на экране сложился коллективный портрет добрых, смелых и чистых людей. Конечно, это не были завершенные портреты, это были романтические эскизы.
На съемках «Сахалинского характера» я впервые работал в кадре. Каждый выход перед камерой — мучительная операция. Ощущение неловкое. Напряжен. Голос не мой. Руки странно болтаются. Стесняюсь себя.
Веду себя намного хуже тех, кого снимаю. Временами они совершенно естественны. А я то напыщен, то дурашлив. Может быть, лучше было бы договориться с кем-нибудь из дикторов или взять актера на роль репортера? Но разговор у нас в кадре идет не по тексту. За смысл отвечаю я — автор, я — режиссер. Значит, надо учиться работать в кадре. Значит, в условиях синхронной камеры это новая сторона профессии.
А если ты в принципе не киногеничен? И потом, кого «играть»? Пытаюсь изобразить такого лихого репортера. Получается пережим, да и люди плохо общаются с «самоуверенным нахалом».
Ладно, никого не буду играть. Я — подставка для микрофона. Произношу заранее заготовленные вопросы равнодушным голосом. И люди отвечают мне так же скучно и равнодушно.
Ухожу весь за камеру.
— Пожалуйста, отвечайте прямо в камеру, вот сюда смотрите, в объектив.
Герой деревенеет буквально на глазах. Нет, с человеком разговаривать легче, чем с машиной. Что же делать? (Вероятно, с этой проблемой сталкиваются и теперь режиссеры, впервые отважившиеся работать синхронной камерой.)
— Да не думай ты о том, как ты выглядишь. Вырежем, в конце концов, тебя. Ты работай! — Это Аркадий Едидович, уже вконец разозлившись, кричит на меня. Мне становится как-то легче. Действительно, потом, на монтажном столе, меня ведь можно отрезать, и все.
И вот когда я перестаю думать о том, как выгляжу, как звучит мой голос, умело или неумело я задаю вопросы, когда я забываю о себе и сосредоточен только на своем собеседнике,— дело движется. Кое-что начинает получаться. Правда, если я уж чересчур забываюсь, нервничает звукооператор. Оказывается, я отставил в сторону микрофон и жестикулирую им. Брак по звуку! И оператор время от времени наскакивает на меня: выясняется, что мой затылок перекрыл весь кадр.
Значит, надо все-таки себя контролировать. Легко сказать! А дело действительно в том, чтобы научиться раздваивать внимание. С одной стороны, ты с собеседником перед камерой. С другой, ты с киногруппой за камерой.
И еще одна сложность. Как готовить документального героя к интервью? Разговаривать с ним заранее или нет? Разговариваю — пропадает острота первого общения. Получается: «Как я вам уже говорил...» Если не разговаривать, очень трудно снимать. Пленка летит, как сумасшедшая. Пока это ты доберешься до интересного поворота.
Пробуем варианты. До съемок Аркадий беседует с героем, выясняет его отношение к нашим вопросам и возможную реакцию на них. Я, вооруженный его информацией, уже легче чувствую себя на съемочной площадке.
Иногда этот способ себя оправдывает. Чаще возникает непонятное явление. С Аркадием наш герой (наша героиня) говорит так, а со мной — иначе. Пройдет достаточное количество времени, прежде чем мы поймем: люди реагируют не только на твой вопрос, но и на тебя как на личность. По существу, камера транслирует взаимоотношения, чутко фиксирует тот уровень человеческого контакта, который возникает между двумя собеседниками. И, чтобы раскрыть личность другого, необходимо самому раскрыться.
Пробуем и иной способ. Я долго разговариваю со своим предполагаемым кинособеседником на съемочной площадке, не включая камеру. Происходит постепенное привыкание друг к другу. Медленно подхожу к намеченной заранее теме разговора, проверяя реакцию собеседника на предварительных вопросах. Трудность применения такого способа состоит в том, что герои часто устает еще до того, как мы начали снимать. Опять невозместимая потеря.
Пытаемся делать дубли через какой-то промежуток времени.
Приходим к выводу: киноинтервью требует своеобразной тактики. Необходимо изобретать эту тактику применительно к каждому человеку в отдельности.
Наше кинопутешествие по Сахалину продолжалось немногим более месяца. За это время мы проехали, прошли и налетали свыше тысячи километров. В общем, географический маршрут был проделан полностью — от мыса Елизаветы до Анивского залива. Нашими героями стали геологи, нефтяники, рыбаки, лесники, строители, ученые и водители южносахалинского такси. Некая «модель» населения этого удивительного края была набрана.
Фильм, как мне кажется, не распался на отдельные кусочки. На монтажном столе сложилась цельная картина. Я думаю, что цельность была обеспечена единым настроением, которое владело всеми нами на протяжении путешествия, Мы удивлялись, радовались каждой встрече, искренне восхищались людьми, которых избрали своими героями.
Для удобства зрительского восприятия фильм разделили на три серии по географическому признаку: Северный, Средний и Южный Сахалин.
Три дня подряд из вечера в вечер зритель мог знакомиться с нашим репортажем.
Критика приняла этот первый опыт многосерийного фильма-интервью весьма доброжелательно. В среде телевизионных кинематографистов работа вызвала споры. Многие, в основном кинооператоры, говорили, что экранные интервью разрушают пластику и динамику кинематографа.
Во всяком случае, надо было обдумать принципы своей работы. Кое-что было ясно уже из первого опыта.
Из статьи «Разговорный фильм»:
«Основа будущего фильма — синхронное интервью — заранее неизвестна. Конечно, можно написать тексты и раздать героям. Но это будет профанацией разговорного фильма — бессмысленной и бесполезной, если речь идет о действительно серьезной работе по раскрытию характеров реальных людей.
Но как же в таком случае писать сценарий, да и нужна ли вообще предварительная литературная работа для такого фильма?
По-моему, литературный сценарий фильма-интервью необходим, и готовить его следует особенно тщательно. Помимо общей схемы построения сценарий фильма-интервью должен содержать подробнейшую характеристику документальных героев и индивидуального приема, который поможет разобраться в человеке перед камерой. Здесь все имеет значение: и место интервью, и время, и система вопросов, и настроение, и характер комментатора.
Сценарий должен заключать в себе план «атаки» на собеседника... Натуры рациональные раскрываются ярче, когда у них есть время продумать ответ, а натуры эмоциональные проявляют себя тем полнее, чем неожиданнее условия съемки.
Сложная задача и у оператора разговорного фильма. Он должен проникнуться сознанием, что снимает слово, и подчинить всю технику этой цели. В основном приходится пользоваться длиннофокусной оптикой, которая позволяет максимально удалять камеру от собеседников, чтобы она не действовала им на нервы. Изощренность ракурсов, световых решений противопоказана разговорным фильмам. В некоторых случаях ради слова приходится жертвовать живописностью кадра и даже композицией. Никто этого не заметит, если погоня за словом увенчалась успехом.
На монтажном столе есть свои трудности при работе над разговорным фильмом. Часто приходится соединять «немой» материал с синхронным, а это диктует специфический монтаж «немого» материала.
Мне кажется, что «немой» материал в синхронном фильме надо монтировать более спокойно, иначе он будет чужеродным телом в фильме, где синхронные куски снимаются, как правило, длинными планами.
Трудно сочетать диктора за кадром с комментатором в кадре творчески, чтобы диктор опять-таки не был чужеродным телом в синхронном фильме.
Вероятно, требуется и особая манера написания текста и особая манера его прочтения. Диктор за кадром тоже должен походить на импровизатора, каким всегда является комментатор в кадре». |
| Категорія: Спектакль документів | Додав: koljan
|
| Переглядів: 591 | Завантажень: 0
|
Додавати коментарі можуть лише зареєстровані користувачі. [ Реєстрація | Вхід ] |
|
|
