ДИПЛОМНІ КУРСОВІ РЕФЕРАТИ


ИЦ OSVITA-PLAZA

Матеріали для курсової

Головна » Матеріал » Мистецтво та мистецтвознавство » Фільм без інтриги

ОТЧЕГО ПАДАЕТ КАМЕНЬ?
22.04.2014, 18:05
Говоря о взаимоотношениях конфликта и сюжета, В. Шкловский прибег к следующему сравнению: ночью ; и ранним утром камни в горах примерзают к своим ме­стам, встает солнце, согретые им камни падают с крутых склонов.. «Эти падения могут разрастаться, могут даже появиться лавины, которые проходят по склону горы сложными путями... Камень, лежащий на крутом 187 склоне, мы будем называть ситуацией, солнце, которое согрело камень и отделило его от склона, будем назы­вать конфликтом» *. Эта аналогия — как бы волшебный жезл. С его по­мощью мы легко определим обеспеченность фабульных выкрутасов энергией конфликта. Ибо невзыскательного художника может привлечь сама картина столкновения камней, что же до первопричины этого, то здесь следует простодушная констатация: этот камень упал потому, что его задел другой, а того сшиб третий, а его пнул четвертый... Солнце! Его близость, его влияние — вот что стано­вится самым ценным у Чехова. Его драматургия как раз наглядна своей крайностью: тут уже не важно, какой камень какой зацепил. Важно, что все испытывают воз­действие солнца. В «Неизвестной женщине» вопрос о первопричине даже не встает. Там хороший человек хорош потому, что он хочет быть хорошим, а плохой плох потому, что хорошим быть решительно не желает. Умозаключения художника таковы: почему упал камень А? По нему стукнул камень Б. А почему упал камень Б? Так, хотел упасть и упал. Героиня этого фильма пришла в гости к своей подруге, а туда как раз нагрянула полиция. Подругу взяли как проститутку; не разобравшись, замели и Фатьму. Муж развелся с ней, даже не выслушав ее, не дождавшись официального решения суда о ее виновности. Позже он, разумеется, опомнился и всюду искал Фатьму, но, ко­нечно, не нашел. Авантюрист Абасс заставил Фатьму пойти на панель. Двадцать лет спустя, когда он, винов­ник всех ее страданий, подбивает несчастную женщину шантажировать бывшего мужа, она убивает негодяя и кинодраматургии» * Сб. «Сюжет в кино».— «Вопросы вып. 5, М., «Искусство», 1965, стр. 296. 188 попадает на скамью подсудимых под защиту своего сы­на-адвоката, и не подозревающего, кто это, собственно, перед ним. Случай, случай, случай. Серия совпадений. Они за­менили сценаристам постижение настоящих закономер­ностей. ! Соседство этой дешевой и сентиментальной истории с серьезной, умной экранизацией романа Толстого, ко­нечно, смешно. Но нам, в силу нашей задачи, такое соседство будет полезно. Мы увидим, что случайность случайности рознь. Что, заинтересовавшись частной за­вязкой, художник может постепенно привести нас к общей, — а может и ни шага не сделать в этом направ­лении. Присяжный заседатель узнает в преступнице ту, ко­торую когда-то обольстил и бросил. В этом факте, рас­сказанном Толстому А. Ф. Кони, можно увидеть мате­риал и, скажем, для сентиментальной истории о раска­явшемся ловеласе и для обличения всего жизненного устройства общества. Толстого привлекает последнее. Тогда он добавляет к факту детали, делающие его сю­жетом-образом, сюжетом-символом. Герой его становит­ся аристократом, князем, богачом, тонкой, изысканной натурой. Героиня оказывается невиновной, ее осуждают по недоразумению, из-за ошибочной формулировки вер­дикта. Случайность? Разумеется. Точнее — маленькая мертвая пешечка, без которой не было бы всего осталь­ного. Но эта случайность — одежда закономерности. Любопытно отношение Чехова к «Воскресению». «Это замечательное художественное произведение,— пишет он М. Меньшикову. — Самое неинтересное — это все, что говорится об отношениях Нехлюдова к Катюше, и самое интересное — князья, генералы, тетушки, му­жики, арестанты, смотрители. Сцену у генерала комен­данта Петропавловской крепости, спирита, я читал с замиранием сердца — так хорошо!» 189 Иначе говоря: Чехов восторженно отнесся к «кар­тинам жизни», к «драматизму разноименных подробно­стей», и не принял драматизм события, интригу. Отме­тим, что и в практике самого Толстого из ряда вон вы­ходящая завязка «Воскресения» — случай все же ис­ключительный. Он порожден крепнущим догматизмом «толстовства», тягой к наглядному воплощению идей, к притче. Он — дотошная иллюстрация виновности «верхов» перед «низами». Чехов отмечает в «Воскресе­нии» и эту схоластическую страстность, попытку все отомкнуть простодушием библейского тезиса: «Все, кроме отношений Нехлюдова к Катюше, до­вольно неясных и сочиненных, — пишет он Горькому в 1900 году, — все поразило меня в этом романе силой, и богатством, и широтой, и неискренностью человека, ко­торый боится смерти, не хочет сознаться в этом и цеп­ляется за тексты из священного писания» *. «Конца у повести нет, — замечает он в другом ме­сте, — а то, что есть, нельзя назвать концом. Писать, писать, а потом взять да и свалить все на текст из еван­гелия— это уж очень по-богословски. Решать все тек­стом из евангелия — это так же произвольно, как делить арестантов на пять разрядов. Почему на пять, а не на десять? Почему текст из евангелия, а не из корана? На­до сначала заставить уверовать в евангелие, в то, что именно оно истинно, а потом уж решать все текстом» **. Толстой не раз упрекал Чехова в отсутствии «нрав­ственного элемента». Чехов отвечает ему упреком в ди­дактике. А подоплекой всему оказывается спор о прямой или непрямой связи «частных» завязок с «общими». Новые формы сюжетосложения помогают скрыть авторское отношение к происходящему ничуть не луч­шее и не хуже, чем старые формы. Пожалуй, замаскиро- * А. Чехов, Собрание сочинений, т. XVIII, стр. 332. ** Там же, стр. 313. 190 вать пустоту внешним подобием бесфабульного, «сво­бодного» сюжета проще. Но, с другой стороны, внима­тельный взгляд обязательно отличит подделку и здесь. Жан-Люк Годар при случае непрочь покуражиться своей художнической объективностью. В интервью он не раз отстаивал право художника быть над схваткой, показывать объективные черты явления, — и уж пусть сам зритель вырабатывает свое отношение к изобража­емому. Здесь, однако, больше кокетства, чем истины. «Жить своей жизнью», например, — совсем не объективистский фильм. Напротив, этот фильм довольно бесцеремонно проповедует зрителю весьма определенный взгляд на происходящее. Бесфабульная форма этого сюжета ни­чуть не мешает проповеди. Она лишь делает ее звуча­ние более тонким, более вкрадчивым, как бы даже не­навязчивым. Фильм этот насквозь литературен. Ему предпослан эпиграф из Монтеня: «Только тот живет для себя, кто охотно раздаривает себя другим». Героиня фильма но­сит редкое имя Нана, мгновенно отсылающее нас к известному роману Золя. Двенадцать эпизодов филь­ма воспринимаются его создателем как двенадцать глав повести, каждая из них имеет свой порядковый но­мер и краткое, конспективное изложение содержания: «3. Бульвары. Тип... 6. Ее первый клиент...» Этого мало. В эпизоде, предваряющем финал, нам читают громадную цитату из Эдгара По — о том, как художник, рисующий возлюбленную, не замечает, что чем больше он вдыхает жизни в изображение, тем блед­нее и худосочнее становится модель. С последним уда­ром кисти, завершающим шедевр, уходит и последняя искра жизни из тела несчастной красавицы. Даже самый тупой зритель умудряется сопоставить услышанное со следующим эпизодом: в уличной перестрелке героиню убивают ссорящиеся из-за нее сутенеры. 191 И, наконец, самое серьезное. В одном из начальных эпизодов Нана отправляется в кинотеатр. В пустом зале она смотрит шедевр немого кино — «Страсти Жан­ны д'Арк». На какое-то время режиссер Годар с охотой уступает место режиссеру Дрейеру. На нас смотрит с экрана усталое, изможденное, озаренное внутренним горением лицо героини французской истории. Вместе с Нана мы, сегодняшние зрители, читаем в тишине появ­ляющиеся и исчезающие титры: «Что есть жизнь?» — «Жизнь — это служение истине»... Нана растрогалась. Ее слезами обрывается эпизод. Эпизод случайный, совсем не связанный с ходом по­вествования. Но ведь и остальные эпизоды выглядят в меру случайными. К чему, например, эта встреча герои­ни с профессором философии в кафе, за столиком, и их коротенькая, без взаимопонимания дискуссия о смысле жизни — с упоминанием Портоса и Энгельса? К чему, например, танец героини в бильярдной на глазах трех равнодушно взирающих на нее мужчин? Но вот мы приближаемся к финалу, и все становится на свое место. Авторское намерение обнажается. Бесе­дуя со своим очередным возлюбленным об Эдгаре По и о том, куда пойти погулять, героиня вдруг оказывается в таких позах и режиссер подает ее в таких ракурсах, в каких мы видели Жанну д'Арк. Мало того, вступает музыка, заглушающая голоса, и появляются вдруг тит­ры— обыкновенные титры, в точности той же самой конфигурации, что и в «Жанне д'Арк»... Не боясь кощунственного сопоставления проститутки с орлеанской девственницей, Годар ведет рассказ о гряз­ном мире, растоптавшем чистую, возвышенную, благо­родную душу. Нана для него — исключительный слу­чай человека, приносящего себя в жертву, дарящего се­бя первым встречным — еще и в высшем смысле, ду­ховном. Эту кроткую, хотя и взбалмошную девчоночку он воспринимает героиней современной трагедии. 192 Вот где, оказывается, солнце. Студия имени Довженко выпустила лет пять назад фильм «Гулящая» — тоже о проститутке. Фильм полу­чился очень слабым. Мотивы, почерпнутые из одно­именного романа Панаса Мирного, поданы здесь в мане­ре агиток первых послереволюционных лет. Героиня оказалась этаким падшим ангелом, безвольно и безро­потно сносящим все удары судьбы, все гнусности окру­жающих. Мы видим ее постоянно и однообразно тоску­ющей — и когда пристают к ней различные власть иму­щие, и в роковой любви своей к коварному соблазните-' лю, и в беседах с товарками по публичному дому, при­крывшемуся вывеской кафешантана, и в общении с не­долгим сожителем, растратчиком казенных денег, будущим самоубийцей. Она так страдает, эта несчаст­ная женщина, так страдает каждое мгновение, каждую секунду своей экранной жизни, что высидеть больше половины этого фильма крайне затруднительно. Годар строит свой фильм на противоположном ощу­щении. Его Нана не ведает, что с ней творят. Режиссер, он же автор сценария, не отстраняется от жестоких под­робностей ремесла своей героини. По ходу действия он в открытую, закадровым диалогом, знакомит зрителя с жуткой статистикой: тут и средний заработок, и количе­ство проституток в столице, и часы и дни особо интен­сивного промысла, и даже своеобразные рекорды... И на этом грубом, с налетом намеренного натурализма фоне сама Нана дана человеком счастливым, свыкшимся со своей жизнью, не ведающим, что с ним творят. По Го­дару, вот настоящая трагедия: жить в условиях, в кото­рых жить нельзя, и не понимать этого. А раз так, то всевозможные частные завязки отсту­пают на второй план. Дело ведь не в том, кто первый толкнул героиню на этот путь. В рамках задачи Годара нет и не может быть коварных соблазнителей, злых гениев, романтических встреч с бывшими мужьями или 193 потерянными детьми. В рамках своей задачи Годар убирает любую случайность, любую частную вину. Не муж Наны, с которым она довольно скоро после свадьбы развелась, виноват в последующих событиях, не тот, кто стал ее первым клиентом, и даже не тот предприим­чивый малый, кто потом, используя свои права сутене­ра, выжимает из Наны все, на что она способна. Причина не здесь. Это все камни. Солнце — за ними. К фильму Годара можно предъявить массу претен­зий: он-де и излишне пессимистичен, и не замечает активных сил, на чью долю выпала задача переиграть сложившийся порядок вещей, и на пьедестал ставит не героя-борца, а героя-страдателя, безвольного, покоряю­щегося обстоятельствам. Все так. Но уж никак нельзя ' сказать, что бесфабульная структура этого произведе­ния— от равнодушия автора к добру и злу, от нежела­ния что-то проповедовать. Вот уж все наоборот! И уж тем более нелепо направлять этот упрек «Но­чам Кабирии». Исключительные обстоятельства, если б они выгнали Кабирию на панель, могли бы только мис­тифицировать авторскую мысль. Люди, с которыми сталкивается маленькая героиня, никак не причина ее несчастий. Они — пешки в большой игре. Они посланцы бесчеловечного жизненного устройства, бесчеловечного даже в обыденных, так сказать, «нормальных» своих обстоятельствах. Семь встреч Кабирии с такими людь­ми, семь частных завязок и развязок образуют единый узел общей завязки произведения.
Категорія: Фільм без інтриги | Додав: koljan
Переглядів: 325 | Завантажень: 0
Всього коментарів: 0
Додавати коментарі можуть лише зареєстровані користувачі.
[ Реєстрація | Вхід ]

Онлайн замовлення

Заказать диплом курсовую реферат

Інші проекти




Діяльність здійснюється на основі свідоцтва про держреєстрацію ФОП