Собиратели зоны тропических лесов и побережий, как о том можно судить по имеющимся археологическим и этнографическим материалам, имея под рукой в легкодоступном виде все необходимое для пропитания, не имели стимулов к развитию. В условиях климатической стабильности (а температурные колебания времен наступления ледников в районе экватора практически не ощущались) они жили десятки тысяч лет, не претерпевая существенных изменений. Сказанное, в первую очередь, относится к джунглям Юго-Восточной и частично Южной Азии. В Африке соответствующая экологическая зона археологически изучена крайне недостаточно, а потомки ее древнейших обитателей, пигмеи, уже давно многое (прежде всего, лук и стрелы) переняли от своих более развитых соседей — банту. Сказанное относится и к этнической группе ведда на Цейлоне (Шри-Ланке). В Южной же Америке (Амазония) предполагается факт регресса местных групп от земледельческого уклада к преимущественно собирательскому (с элементами охоты и рыболовства) хозяйству вследствие вытеснения соответствующих этносов в джунгли более сильными соседями, прежде всего белыми колонизаторами. Обитая большей частью вдоль рек, озер, многочисленных протоков и на побережьях морей и океанов в зоне джунглей, собиратели Юго-Восточной Азии находили вокруг себя все необходимое для существования. Это почти исключительно относится к пище, поскольку потребности в одежде, обуви и постоянном жилье они не ощущали, а орудия труда почти полностью исчерпывались деревянными или бамбуковыми палками. Камень — грубо оббитая галька — использовался лишь для заострения палок и раздробления панцирей съедобных моллюсков, ракообразных и черепах, которые вместе с плодами и кореньями составляли основу рациона. Чтобы добыть эту пищу, не было потребности не только в более сложных, чем названные, орудиях труда, но и даже в сколько-нибудь устойчивых структурированных социальных объединениях. Каждый взрослый человек мог насобирать достаточное количество съестного, для того чтобы прокормить себя. Это относится не только к взрослым мужчинам и женщинам (в том числе и беременным или с грудными детьми), но, в значительной степени, и к детям, начиная с 5—7 летнего возраста. Для нахождения необходимого для выживания объема пищи, согласно этнографическим данным, в день требовалось на более 3—4 часов. Все остальное время можно было спать, играть, заниматься любовью, украшать тело татуировками, выискивать в волосах любимых насекомых-паразитов и пр. Простота занятий не предполагала заметного разделения мужской и женской сфер трудовой деятельности, а дети рано привлекались к поиску всего съестного. Поэтому не возникало и экономической подосновы для образования настоящей семьи, основанной не только на эротической привязанности, но и на разделении труда и взаимной ответственности между любящими. Брачные пары были неустойчивыми, часто распадались и перекомбинировались. Общины, соответственно, также были неустойчивыми и достаточно аморфными, легко распадались на составные части и часто воссоздавались в измененном составе. Тотемических групп в такого рода собирательских социумах (кочевых кубу Суматры, аэта и тасадай-манубе на Филиппинах и т. п.) не за-Эпоха ранней первобытности 167 фиксировано. Вопрос о том, были ли они у их предков, остается открытым. Не исключено, что этот тип общества сохраняет основные характерные признаки той древнейшей фазы раннепервобытного общества, когда тотемические представления еще не сформировались. Ведь и для их появления были необходимы какие-то причины, условия и весьма продолжительное время. При таких жизненных обстоятельствах предпосылок для развития личных качеств индивидов было явно недостаточно — меньше, чем где бы-то ни было в истории человечества. Отсутствовали стимулы для поиска более совершенных типов и форм орудий и общественной организации. Структурированность коллективов, интенсивность их обмена со средой и внутри себя (не только продуктами, но и информацией) были предельно низкими, наименьшими из возможных в человеческом обществе. Такие социумы не только не преобразовывали окружающий мир, но даже не поддерживали сознательно экологического баланса, органически вписываясь в свою ландшафтную среду. Такое "идиллическое" состояние блокировало возможности развития любой сферы жизнедеятельности. А тип человеческой индивидуальности и в XX в. оставался здесь, судя по всему, на том же (если не на более низком) уровне, что и 20 тыс. лет назад или еще раньше. Продуктивные (но зачастую разрушительные для всего уклада жизни) изменения в обществах такого типа происходили лишь при знакомстве с достижениями более развитых соседей, при продолжительных контактах с которыми они начинали перенимать охотничьи орудия дистанционного боя (в частности, лук и стрелы, как упомянутые выше ведда Цейлона и пигмеи бассейна р Конго), навыки рыболовства и раннего земледелия. Однако следует помнить, что, как показал Р. Карнейро, архаические общества не склонны изменять свой жизненный уклад, если он способен обеспечивать им стабильную, привычную жизнь. Поэтому в пограничных экологических зонах охотники и собиратели, вроде пигмеев или бушменов, могут контактировать с более развитыми народами, не перенимая у них земледелия и скотоводства. В какой мере неолитические рисоводческие общества Юго-Восточной Азии были наследственно (по происхождению, прямой наследственности) связаны с раннепервобытными собирателями названного региона, а в какой представляли собою потомков пришлого населения (которое в VI—IV тыс. до н. э. и принесло сюда эти достижения), остается невыясненным. Вероятно, как то обычно и бывает при встрече ранних земледельцев с группами собирателей и охотников, первые частично ассимилировали аборигенов, а частично вытеснили в труднодоступные районы. Ассимиляция же очень часто происходила путем истребления мужчин более слабых этносов и включения в состав победителей женщин и детей. Совершенно другой вид имело раннепервобытное общество коллективных охотников открытых ландшафтов, прежде всего приледниковой зоны Евразии эпохи верхнего, или позднего, палеолита. Их образ жизни и формы материальной культуры относительно хорошо исследованы археологически и проанализированы в сравнении с этнографическими данными о наиболее отсталых охотничьих этносах Крайнего Севера. К началу освоения обширных пространств приледниковой Евразии люди, выходцы из областей Средиземноморья и Передней Азии с тогда умеренным климатом, уже должны были иметь довольно развитый орудийно-вещевой ком-168 Первобытные основания цивилизации плекс, без которого выжить в столь трудных условиях было попросту невозможно. Они не могли бы обходиться без копья с каменным обоюдоострым наконечником, теплой одежды, обуви, без умения строить теплое жилье типа чума, использования волокуш и т. п. В условиях охоты на крупных стадных млекопитающих (собирательство в холодном климате не могло играть важной роли), таких как мамонт, бизон, конь и северный олень, необходима была четкая организация трудовой деятельности, предусматривавшая распределение функций как между мужчинами (охота, изготовление основных орудий труда) и женщинами (переработка туш, приготовление пищи, шитье одежды и обуви и т.п.), так и внутри каждой из этих групп. В этих условиях кровнородственная община приобретала довольно четкую структуру. Коллективный характер загонной охоты усиливал позиции лидера — организатора и руководителя дела, что вело к формированию определенной системы социального доминирования последнего над остальными членами общины. Конечно, это доминирование было относительным, а глав ное, временным, поскольку рано или поздно появлялся человек, обладавши! аналогичными качествами и превосходящий стареющего (или покалеченной на охоте, погибшего, умершего и т. д.) вожака. По сравнению с тропическими собирателями общины коллективных охот ников, особенно в приледниковой зоне, должны были быть чрезвычайно сплс ченными. Ядро каждой из них составляли группы связанных между собо кровным родством мужчин-охотников, действовавших совместно под руке водством лидера. Общность трудовой деятельности предопределяла и совм< стную собственность ее участников на добычу (чего не могло быть по краї ней мере в такой степени, у тропических собирателей, преимущественно иі дивидуально добывавших себе пищу). Эту добычу потом (опять-таки в знач тельной мере совместно) перерабатывали их женщины, происходившие І соседних кровнородственных общин. Высокая степень коллективности труда препятствовала формировав нуклеарной (отдельной в качестве автономной хозяйственной ячейки оби. ства) семьи как первичной клеточки общества, поскольку чем сильнее с щина, тем слабее семейная ячейка. В условиях коллективной охоты крові родственная община как таковая должна была доминировать над не спосс ными к автономной хозяйственной жизни брачными парами с их деты Однако, по сравнению с обществом тропических собирателей, у коллект ных охотников семейная группа была, вероятно, все же более прочной, бытовом уровне существовало развитое половозрастное разделение тр^ что определяло повседневную взаимную заинтересованность мужчин и ж щин в труде друг друга. Суровые условия жизни в приледниковых тундростепях предполагали І имную поддержку рассеянных по огромным пространствам кровнородсті ных общин. Гибель или нетрудоспособность троих-четверых мужчин стан на грань гибели весь коллектив. Выжить в таком случае было возможно то/ при переходе ее членов в соседние коллективы. А в соответствии с норм первобытной морали поддержку и помощь люди были обязаны предостав лишь кровным родственникам. Это относится и к членам тотемических гр в рамках которых, благодаря совместной идентификации с тотемом, все ми чески считались братьями и сестрами.Эпоха ранней первобытности_____________________________________________169 Поэтому каждая кровнородственная община была заинтересована иметь "своих представителей" в соседних коллективах. Это достигалось тем, что девушек выдавали замуж в соседние общины, откуда, по законам эквивалентного обмена (которые, как показал М. Мосс, жестко действовали в условиях первобытности), брали невест для своих юношей. Такая практика вела к утверждению экзогамии — запрета на брачные, а потом и вообще половые связи между кровными родственниками. Ведь каждая кровнородственная группа хотела быть уверенной в том, что невесты произведут потомство от ее мужчин, гарантом чему могла быть лишь девственность невест в момент их прихода в общины своих суженых. С другой стороны, формирование экзогамных кровнородственных групп (из которых, очевидно, и развились тотемические группы) оказывало содействие укреплению и структурированию межобщинных связей в пределах отдельных более или менее компактных регионов — становлению протоэтносов с их диалектами, ритуальной жизнью, верованиями и т. п. Такие раннеперво-бытные протоэтносы, будучи взаимосвязанными через длинные цепочки контактов в рамках широких ландшафтно-хозяйственных зон, образовывали этноязыковые непрерывности. В рамках такого рода структур циркулировала и накапливалась культурная информация, основные сгустки которой соответствовали ее основным подразделениям — протоэтносам, состоявшим из нескольких тесно связанных кровнородственных общин. Культуротворческий потенциал таких протоэтносов иногда достигал впечатляющего уровня. Примерами могут служить памятники верхнепалеолитического изобразительного искусства, в частности росписи пещер Южной Франции и Северной Испании (Альтамира, Ляско, рельефы с изображением женщин из Ла-Мадлен и пр.), наскальные росписи плато Тассили в Сахаре и т.д. Эти памятники раннепервобытного изобразительного искусства представляют, судя по всему, обрядово-культовые, ритуальные места — древние святилища, продолжительное время использовавшиеся отдельными протоэтническими группами. Представители соответствующих "художественных школ" аккумулировали, реализовывали и передавали опыт уже явно на надобщинном уровне. На этом же уровне могли действовать и жрецы-колдуны-шаманы — как носители культурной, ритуально-магической и мифологической традиций не только своих кровнородственных, но и протоэтнических групп в целом. В центре внимания верхнепалеолитического художника — промысловые животные и обнаженная, с подчеркнутогипертрофированными половыми признаками женщина. В психоаналитическом дискурсе это соответствует двум первичным позывам — потребительски-пищевому и сексуальному (либидиоз-ному), безотносительно к тому, как сами первобытные люди (в контексте их религиозно-мифологических и магических представлений) интерпретировали творения рук своих. В русле же философской традиции B.C. Соловьева, П.А. Флоренского и С.Н. Булгакова актуализация женского образа в эпоху верхнего палеолита могла бы рассматриваться и как раскрытие интуиции Софии на уровне возможностей того времени. Следует подчеркнуть, что столь высокий уровень изобразительного искусства не присущ никакому другому типу раннепервобытных коллективов — не только обществам тропических собирателей, но и охотничье-собирательским социумам субтропического и умеренного поясов с достаточно индивидуализированными формами трудовой деятельности (о которых речь пойдет ниже). Первобытные основания цивилизации При условии достаточного поголовья промысловых животных хозяйственно-культурный тип коллективных загонных охотников мог долгое время обеспечивать относительно высокий уровень потребления. Но, как свидетельствуют археологические материалы (Амвросиевка на Донеччине), во время загонных облав подчас уничтожались целые стада, и люди потребляли лишь небольшую часть добытых трофеев. Такая варварская практика вела к резкому сокращению стадных млекопитающих, что, вместе с глобальным экологическим кризисом конца ледникового периода, привело к катастрофическим последствиям. В условиях необратимых климатических изменений и сдвига ландшафтных поясов, резкого сокращения стадных млекопитающих и их отхода на север (где таким животним, как мамонты и шерстистые носороги, выжить также не удалось) приобретенный предками опыт более не мог обеспечивать нормальное существование. На рубеже плейстоцена и голоцена, 12—10 тысячелетий назад, охотничье население северной половины Евразии, как то было показано Л.Л. Зализняком, вынуждено было продвигаться к высоким широтам вслед за стадами/северных оленей. В конечном счете, их потомки образовали известные науке этнические общности охотников на северного оленя приполярных областей. Достигая арктических побережий, некоторые из таких коллективов начинали охотиться на морских млекопитающих (моржей, тюленей и т. п.) и переходить, благодаря этому, к оседлому образу жизни. В результате сложился новый хозяйственно-культурный тип — полярных рыболовов и охотников на морского зверя. Отдельные этнические группы (например, эскимосы Северо-Западной Аляски) со временем научились даже бить китов, что содействовало повышению уровня их социокультурной интеграции. Но, как писал по этому поводу А.Дж. Тойнби, наказанием за ту дерзость, с которой эскимосы и другие подобные им этносы Крайнего Севера вступили в борьбу с полярной средой, стало жесткое подчинение их жизни ритмическому циклу арктического климата, что и обусловило их социокультурную стагнацию. Изменить среду было невозможно. Оставалось только наилучшим образом к ней приспособиться. По сравнению с тропическими собирателями и приледниковыми коллективными охотниками значительно более широкие возможности развития открывались перед охотничье-собирательскими обществами позднеплейстоце-новых закрытых прибрежно-предгорно-лесных ландшафтов субтропическо-умеренной полосы. Этот ландшафтный пояс в конце ледникового периода охватывал Средиземноморье с Передней Азией и анклавно продолжался далее на восток, снова расширяясь по мере приближения к Тихому океану, а также охватывая Мезоамерику. Жители этих и некоторых других территорий добывали пищу преимущественно индивидуально: мужчины — в одиночку или группами в два — три человека (два брата, отец с сыновьями и пр.) — охотой на не очень крупных лесных и предгорных животных (олень, косуля, муфлон, кабан), а женщины, в таком же количестве, — собирательством (дикие злаки и плоды, орехи, моллюски и т.п.). Охотничьи успехи каждого были на виду у всех. Однако при том, что удача никому не была гарантирована, трофеи распределялись среди мужчин-родственников приблизительно поровну, независимо от того, кто сколько принес. Это требовали законы кровной солидарности. Однако среди женщин іЭпоха ранней первобытности_____________________________________________171 (которые обычно происходили из нескольких соседних кровнородственных общин) такая практика не была обязательной. Общинное ядро родственников-мужчин, таким образом, перераспределяло между всеми его членами продукты их индивидуального труда, которые затем попадали в отдельные нуклеарные семейные ячейки. Женщины же обеспечивали своим трудом эти ячейки непосредственно, идентифицируя себя со своей семьей в гораздо большей степени, чем с кровнородственной общиной, куда они попали благодаря замужеству. При такой системе добычи и распределения пищи благосостояние общины зависело, прежде всего, от качества промысловых орудий, личного опыта и дарования каждого человека. Господствовали так называемые реципрокные отношения, в соответствии с которыми, по словам Л.С. Васильева, каждый мужчина, член родового ядра кровнородственной общины, вносил в "котел" общественного потребления как можно больше — ради того, чтобы получить оттуда также больше, чем другие, но уже в виде почестей и престижных отличий. Кроме первенствования при выполнении обрядов и ритуалов, особых татуировок, украшений и пр., видим здесь и признаваемое коллективом право иметь двух и более жен. Их наличие укрепляло социальные позиции многоженца, поскольку его поддерживали ближайшие родственники этих женщин, а затем и многочисленные подроставшие дети. Действие реципрокной системы стимулировало индивидуализацию человеческой жизнедеятельности, в частности личные усилия по усовершенствованию орудий труда (индивидуального пользования) и личных качеств охотника. Общественное поощрение и престижное стимулирование индивидуальных успехов (идущих, в конечном счете, на благо всем) способствовало, таким образом, росту заинтересованности каждого в повышении производительности труда, что обеспечивало относительно быстрые темпы технического прогресса. Уже к концу ледникового периода такие общества, по крайней мере в Средиземноморье, владели луком и стрелами, пращей, ножами с острыми кремневыми или обсидиановыми вкладышами, гарпунами, рыболовными крючками и пр. Повышение эффективности индивидуальной охоты и специализированного собирательства углубляло разделение труда между мужчиной и женщиной, причем именно как конкретными индивидами, в рамках семьи, а не просто как представителей разнополых производственных группхв пределах общины (что было присуще охотникам на стадных млекопитающих приледниковой зоны). Семья основывается не только на эротических отношениях, неизбежно начинающих со временем охладевать, но и на взаимопомощи и взаимной ответственности между ее членами при четком разделении обязанностей между ними. При этом если то, что добывает мужчина, подлежит распределению между всеми членами такой общины (ядро которой составляют его кровные родственники), то женщина в принципе работает лишь на обеспечение семьи.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Собиратели зоны тропических лесов и побережий» з дисципліни «Історія світової цивілізації»
