Статистика
Онлайн всього: 10 Гостей: 10 Користувачів: 0
|
 |
Матеріали для курсової |
ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДНИ
|
| 23.04.2014, 16:04 |
| Получил заказ от молодежной редакции сделать фильм о сибирских нефтяниках. Статей, очерков уже тьма. А фильмов пока нет.
Лечу в Тюмень.
Пришельца Сибирь поражает не холодом, а жарой. С раннего утра и весь день Тюмень плавится на дне своей Западно-Сибирской низменности. В центре города дышать просто нечем. Люди спасаются на окраинах, где среди деревянных строений и зелени как-то еще жить можно.
Начальник геологического управления, которого тюменские нефтяники именуют Главный, отложил встречу на завтра. Так что я имею полную возможность провести весь день в городе. А вечером на лавочке перед гостиницей получаю самую разнообразную информацию о жизни.
Тюмень только начала становиться столицей нефтеносного края и справиться с неожиданно нахлынувшей славой не могла. Махонькая гостиница ломилась от приезжих. Зато здесь можно было узнать все новости про события в крае. Я даже подумал, что для пьесы в театре лучшего места действия не найти. Что можно и нужно снимать здесь, не сходя с места, документальную картину, мне и в голову не могло тогда прийти. Сейчас бы, наверно, я начал фильм именно отсюда, с этой лавочки перед гостиницей, где впервые услышал о фонтане в Тарко-Сале.
— Где это?
— Да километров триста от Сургута, на север. Тундра там. Сейчас туда вертолетами насосы возят. Надо давить его, а он, слышь, горит, собака,— не подойти. Наклонную скважину бурят...
Об этом месторождении пока что еще никто не писал. Да и не подпускают близко к месту выброса никого из журналистов. Даю себе зарок, во что бы то ни стало прорваться в Тарко-Сале.
Главный принял меня в своем кабинете.
Удивительное лицо. Тяжелое, пропаленное солнцем, прокаленное на семи ветрах, будто высеченное из камня. Своей гордой неприступностью, что ли, оно напоминает мне лицо вождя какого-нибудь индейского племени. Но более всего действует на меня его голос — рокочущий, драматический. Голос то замирает на басах, то вдруг поднимается к высокой трагической ноте. При этом, он остаётся внешне вполне спокоен. Я понимаю, что это не какой-нибудь наигрыш. Это для него естественно, это игра его природы.
Я знал, конечно, что его воле и настойчивости во многом обязано легендарное открытие сибирских нефтяных и газовых кладовых, Я жду от него совета и помощи.
Он подходит к большой карте, показывает: вот Ямальская экспедиция, вот Мегионская (через короткое время именно она откроет знаменитый Самотлор). Рассказывает о перспективах освоения...
Но мне нужно не это, Я хочу узнать о людях, а не о нефти и газе. О людях он ничего не рассказывает. Я понимаю наконец, что мы думаем в разных системах координат.
Он командующий армией. Перед ним огромный фронт сибирских болот. Для него существуют отряды, подразделения, генеральный план... А мне надо увидеть отдельного человека на бугорке среди бескрайних пространств и понять его личную судьбу.
Точки зрения разные.
Снимать экономический или производственный очерк я не умею и не хочу. Как бы ни было велико дело само по себе.
Хорошо. Но, может, сделать картину о Главном? Такая необыкновенно колоритная фигура. И государственное дело — это его личное дело...
Но тут я робею. Чувствую неловкость.
И не потому, что передо мной знаменитость. Нет. Тут совсем другое. Я никак не могу вступить с ним в человеческий контакт, преодолеть какой-то барьер, которым окружил себя этот человек. Мы сидели с ним весь воскресный день в пустом учреждении, и никто не отрывал нас от разговора звонками и просьбами. Потом, когда я видел его в горячем деле, окруженным десятками людей, подчиненных его воле, и еще позже, когда наше знакомство окрепло после фильма, меня все равно не покидало это первое впечатление.
Я так и не решился делать картину о нем. Теперь жалею.
В фильме все-таки снят Юрий Георгиевич Эрвье. Но снят не глубоко, поверхностно. Правда, другим не удавалось и этого...
Главный дал мне рекомендательные письма во все геологические партии. О Тарко-Сале говорить с ним я не стал. Сказал, что буду снимать в Сургуте.
Когда летишь туда в первый раз, просто не веришь своим глазам. С самолета открывается какая-то нечеловеческая планета. Не земля, не вода — болота, болота и болота. Рыжие, зеленые, голубые... Не то чтобы жить — ступить на эту «почву» страшно. Невозможно!
А через несколько лет именно здесь пройдет ветка железной дороги.
Сургут на некоторое время оказался форпостом в наступлении тюменских нефтяников на эти края. Город выглядел тогда довольно странно.
Мрачноватое сибирское захолустье. Горбатенькие толстостенные дома недоверчиво выглядывают на улицу через высокие глухие заборы. Вдоль домов деревянные мостки-тротуары. Самое высокое здание — деревянная пожарная каланча.
И вместе с тем уже ревели, разбивая песчаные дороги, гусеничные вездеходы. По утрам и к вечеру растекалась по городу пестрая толпа геологов, нефтяников. Жилья не хватало. Каждое управление захватывало себе кусок земли и ставило бараки, палатки, вагончики. Об удобствах быта говорить не приходилось. Столовались макаронами и тушенкой.
Основная связь с Большой землей была воздушная. Ну и летом несколько месяцев по Оби забрасывали из Тюмени необходимое для жизни и для производства.
Жаркое лето душило людей по болотам. Днем грызли пауты — огромные оводы, к ночи начинало мучить комарье и страшная, невидимая глазу мошка.
А люди проходили непроходимыми болотами, открывали все новые месторождения, обустраивали промыслы, строили дороги и вообще старались жить нормально. Нормально настолько, насколько позволяли местные условия... Но как это показать на экране?
Только не врать. Не притворяться. Не спешить. Ждать, пока вырастет отношение к материалу. Чтобы потом не прятаться за павлиний хвост дикторского текста.
Сидим у костра изыскателей на Оленьем озере. Разговариваем, пробуем снимать.
— Деньги нас сюда не гонят. Какие деньги? Мы и в городе зарабатывали столько же. Тут другое... Приходишь в совершенно необжитой район. А через некоторое время тут будет город. Или еще какой-нибудь промышленный объект...
И при этом парень улыбается необыкновенно. Красота этих людей заключалась не в мгновенном самопожертвовании, а в ежедневном, будничном, терпеливом противостоянии жесточайшим природным условиям, нередко отягощенном бесхозяйственностью, а то и невниманием к нуждам первопроходцев. Правду сказать, не до всех еще дошло в ту пору чрезвычайное значение открытия сибирской нефти. И поэтому вначале пришлось осваивать месторождения «малыми средствами» — значит, за счет энтузиазма самих открывателей.
После разговора на Оленьем озере я как-то яснее увидел будущий фильм.
Геофизики строили в Сургуте многоэтажный дом. Поймал начальника конторы буквально за пять минут до отлета на Большую землю в отпуск. Оказывается, они раздобыли панели где-то на Урале и по рекам, несколько месяцев, с перевалками доставляли их в Сургут. Никто не верил в успех такого необычного предприятия. Но они довезли все панели в целости и сохранности — и вот собирают теперь на окраине своими силами дом. Первый многоэтажный дом в Сургуте!
Энергия в людях бьет через край. Нефть нефтью, а им жить весело. Вот в чем штука.
В общем, народ здесь живет в азарте большого дела. В этих комариных бездонных болотах, при крайнем напряжении всех физических сил в людях возникло сознание, что они первые. Первые! И это чувство первопроходца, первостроителя, первооткрывателя земли настолько поднимает человека в собственных глазах, что он прощает и злобность природе и нерадивость администратору, соглашаясь стойко терпеть бог знает какие трудности и лишения. Конечно, неправильно в наши дни строить большое хозяйство на голом энтузиазме. Но ведь и начать любое крупное дело без романтического подъема нельзя.
Так обособилась тема «Путешествия в будни». Оставалось закрепить форму по всем правилам безусловного фильма.
Выбираем основные точки для «трансляции»: аэропорт — ворота города; пожарная каланча — самая высокая позиция для обозрения; костер изыскателей на Оленьем озере; первый панельный жилой дом. Все эти четыре точки организуют пространство фильма.
Стараюсь создать иллюзию реального времени: все события происходят как бы одновременно. Мы просто переходим из одного места действия в другое. И в последующем монтаже стараюсь сохранить «телевизионность». Разрешаю себе только небольшой киноввод вначале и киноконцовку. В остальном вся первая серия фильма строится как внестудийная телевизионная передача.
На бескрайних тюменских просторах мы чувствовали себя первопроходцами телевидения. Работали озорно и весело.
Недавно пересмотрел фильм. Кое-что выглядит теперь наивным. Но дыхание тогдашнего Сургута передалось, по-моему, верно. Не стыдно. Есть правда самочувствия...
Вторую часть картины делаем в Тарко-Сале.
Летим туда с грузом на вертолете, воспользовавшись рекомендательным письмом Главного (без его ведома, конечно). Когда сам Ю. Г. Эрвье через некоторое время прилетел на фонтан и обнаружил там киногруппу, он в первую минуту просто лишился дара речи и приказал нам тут же, немедленно убраться вон. Мы успели к тому моменту спять только часть материала. Но никаких доводов он не принял. (Позже он простил мне, что я против его воли все-таки снял горящий фонтан в Тарко-Сале, и признал фильм за удачу.)
В конце концов, мы все-таки добились в Москве права на досъемку. И снова полетели в Тарко-Сале.
А первый раз мы увидели горящий фонтан еще в вертолете, километров за сто. Над землей, над всеми этими буро-зелеными болотами стоял огненный смерч. Как сказочный джинн, вырвавшийся на свободу. Было непонятно, как же люди смогут здесь справиться. Это все равно что заткнуть горло вулкану в момент извержения...
Огромный газовый выброс засвидетельствовал тогда наличие крупного месторождения. Так что для геологов это было и большое счастье и большое несчастье одновременно. Никто не погиб, но парень, дежуривший на буровой в момент выброса, удрал в тундру за три километра. Еле его разыскали потом.
Вблизи фонтан действительно страшен. Жар палит лицо за двести метров, гул стоит такой, что слов различить нельзя.
Рассказ о том, как жили в тундре люди, как боролись с фонтаном, стал содержанием второй части «Путешествия в будни». Небольшая команда смельчаков во главе с Николаем Григорьевым оказалась под прицелом нашей кинокамеры.
Это был тоже репортаж. Он имел свое течение времени. Держался на единстве места и неизменном круге действующих лиц.
Если в первой части мы перемещались главным образом в пространстве, то во второй — во времени. Форму диктовало событие. Первая часть бессобытийна. Вторая — сплошь напряженное действие.
И здесь я тоже усиленно старался сохранить признаки «телевизионности». Оператор Олег Насветников перебрасывал турель с объективами, а я не вырезал потом эти переброски. Утверждал «активную небрежность» репортажа как один из признаков безусловного фильма.
Действительно, на маленьком экране «Путешествие в будни» смотрелось без потерь, даже в чем-то выигрывало. Фильм оказался сродни телевидению. Нас награждали, хвалили в печати. Правда, в основном за тему: все-таки первый фильм о сибирских нефтяниках. Но многие обратили внимание и на форму.
Спустя восемь лет я повторил путешествие. На этот раз был Самотлор — главное в тот момент место действия тюменских нефтяников. И люди были прекрасные, и трудности не меньшие, и фонтан гасил тот же Григорьев. И все-таки что-то в картине «Большая земля» не получилось.
Вероятно, в нас не было этого святого чувства первооткрытия. А повторить себя нельзя.
Нет, есть в телекино возможность и необходимость создания циклов, в том числе документальных. Но это должны быть цельные работы, сделанные на едином дыхании. А на новом материале надо искать новую идею, идею содержания и идею формы.
Это закон для всех искусств и для нас, грешных, тоже.
В разных местах я делал кинорепортажи о первостроителях и первопроходцах: Качканар, Академгородок, Нижнекамск, Конаково, Хребтовая, Усть-Илим... Все эти работы для молодежной редакции Центрального телевидения. Значит, адрес аудитории был мне задан.
Разговор по душам с молодежью — я так определял для себя существо всех этих путешествий.
В городе мне иногда казалось, что кругом живут какие-то недопроявленные люди. И я уезжал на Восток, на Север в поисках цельных характеров и настоящей жизни.
Ученые пишут об акселерации. А мне казалось, что мои сверстники до сорока ходят в коротких штанишках.
Что это? Выхлоп НТР? Послевоенная усталость? Не знаю.
Я шел к геологам, рыбакам, шахтерам. Всюду искал то состояние, которое позволяет человеку быть единым и перед собой и перед людьми.
Так снимались все мои репортажные фильмы. Цельность моих героев предопределялась моей собственной неслаженностью. Они были мое желание.
Потом захотелось разобраться в тех трудностях, которые в действительности испытывают первостроители. Так появился фильм «Романтики».
Это уже был проблемный репортаж. Я старался честно разобраться во всех недочетах организации больших строек. Разговор выходил острый. Потом мне за этот фильм попало. Я гордился, что помог моим романтикам критическими материалами. И, тем не менее, это был не мой путь. Я все-таки всегда хотел остаться с человеком с глазу на глаз, наедине...
«Романтики» — мой последний фильм в молодежной редакции.
Репортажные фильмы дали мне очень много. Они приучали ориентироваться в новой обстановке. Привили вкус к бытописанию. Но главное они выработали навык общения с людьми в присутствии камеры.
И все-таки я почувствовал, что в репортажах черпаю с поверхности факта. А хотелось идти вглубь. Но как?
В этот момент и подоспела работа над «Летописью полувека». Я выбрал сорок шестой год. |
| Категорія: Спектакль документів | Додав: koljan
|
| Переглядів: 617 | Завантажень: 0
|
Додавати коментарі можуть лише зареєстровані користувачі. [ Реєстрація | Вхід ] |
|
|
